(no subject)
Очень тревожилась по поводу начала нового года. Как будто в телесной памяти осталось пробуждение после августа 1995 - незаметный отъезд близкого, перешедший в исчезновение. Каждый август - ожидание тихой катастрофы, обернусь - и все исчезнет. Желание быть невидимой совпадает с пятидневным семинаром по письму, который я провожу впервые, тихий голос, тело ломкое, конфликты с Амандин. В конце - случается невозможное -- тексты участников как прыжки с высоты в глубину, тексты, будто написанные ими не сегодняшними, но завтрашними, изменившимися, отчаявшимися, звенящими и пустотными. У Симона вдруг прорезался неуверенный и сомневающийся голос рассказчика, Марион прошла весь Париж, чтобы найти подходящую платью пуговицу, как прошла Париж ее бабушка МЛ, телесная наследственная память прохождения сквозь, Стефан начал писать книгу про то, как рождается воспоминание, тот краткий момент до, зависание, толчок, корабль в Палермо, Гаэль написала сцену любви, в ней много деревьев, но совсем нет архитектуры, Клер начала писать про чемоданы жизней родившихся и умерших раньше, Лоран вдруг стал Вианом и Лорой Васкез одновременно. Как бы не забыть, что самые лучшие тексты рождаются из усталости и пустоты и быть рядом с пишущими в эти моменты - самое главное?
После - съемки по моей книжке, Элитза пригласила чудо-оператора, он настраивает свет в течение часа-двух, но после сцены -- акварельны, воздух струится, дышит, все дымчатое. Новый навык - быть естественной, когда один микрофон висит надо мной, другой, петличный, приклеен на шее, на меня направлена огромная камера (медленный сонный травелинг), иногда две плюс три источника света. Звукорежиссер Теренс рассказывает о том, что рыбы поют, некоторые очень громко, Теренс мастерит иструменты, способные воспроизвести песни рыб, я слушаю эти песни и думаю про Ану.
Продолжаю читать мексиканских и аргентинских писательниц нового поколения, Луизелли и Швеблин, Неттел и Энрикез - колдуньи, пишу я про них Амандин, они не описывают магию, но ею живут, пористая граница между фантастическим и реалистическим пишу я Полу, хочу писать как они-- пишу я в своем дневнике.
Книжку включают во всякие списки премий, а мне все легче и легче дышится от того, что все, что с ней нынче теперь происходит - ко мне не имеет боле никакого отношения. Как, все-таки, хорошо, что наши книжки живут без нас и вне нас. У меня даже авторского экземпляра не осталось, все отдала, больше не мое.
Заново начала Ану, нашла новое дыхание и ритм, радость письма. Начать текст, когда написано страниц 70 черновика как новая стратегия, холодный душ и прыжок с высоты в глубину. (Черт побери, мой русский все страньше)