Когда хвалить - хуже чем ругать
Почему-то отношение к историческим личностям "в народе" (особенно в русском народе, и особенно тех, кто успел получить советское образование - впрочем, подобное отношение встречала и у тех, кто родился уже после Миллениума - правильно, кто их там воспитывал?) очень неровное: или мы будем "неугодных" обхаивать и демонизировать, или, напротив, обмазывать сладким сиропом. И последнее частенько бывает ничуть не менее плохим, как и первое.
Я столкнулась с этим, изучая тему Бенкендорфа. Достаточно долго живу, так что разворот на 180 градусов в отношении этой исторической личности совершился буквально на моих глазах (а именно, где-то с 2007-го года начиная). Александр Христофорович не был любим ни либеральной интеллигенцией дореволюционных времен, ни советским "официозом", ни диссидентами-антисоветчиками - все видели в нем держиморду, палача Пушкина и Лермонтова, и далее, и тому подобное. Сравнивали с главами НКВД и ГКЧП. И тут, в начале 2000-х видим, что былого "демоничного жандарма" превратили в "рыцаря самодержавия", вовсю выпячивая его героическое прошлое. Его биография, выполненная историком Д. Олейниковым для серии "ЖЗЛ" (кстати, написанная с большой симпатией к герою, но без всяческой слащавости и умилительности, чего не скажешь о других статьях и биографиях), - фактически апофеоз.
Но Бенкендорф - пример не столь явный, как его друг Серж Волконский. Даже в советской историографии, возвеличивающей всех декабристов скопом, Волконский называется в "назывном порядке". Если бы не его жена и связанная с нею драма отъезда-войны семейств-выживания в Сибири, то о нем бы так и забыли историки, оставив его на переферии. Несмотря на то (а, может быть, и из-за того, что), что князь оставил собственные мемуары, его не слишком "трогают", и биографии о нем редки и немногочисленны. Нынче, когда принято декабристов ругать, именно Волконский, в числе прочих, сделался эдаким "мальчиком для битья" - обманул жену и тестя, подделывал печати, крал казенные средства ради "революции, и так далее, и тому подобное. Поэтому по нынешнему времени статьи, написанные с сочувствием и любовью к герою, редки.
Поэтому я и обратила внимание на то, что написано Ниной Поракишвили здесь. У нее 5 статей, объединенных одним героем. Что немаловажно - автор не историк и даже не журналист-гуманитарий, факты она брала из доступных источников, а не из "секретных архивов, в которые записываются тайно каждое четвертое новолуние года" - как-то, записок самого князя Сергея, его писем, протоколов допроса, - все оцифровано и доступно для заинтересованных лиц. Автор старалась подобрать портреты в тему (вот, даже портрет аббата Николя нашла).
И все бы хорошо - но тут, прямо скажем, "слишком" хорошо и позитивно. Настолько позитивно, что самого князя, каков он был, каким он показывал себя в собственных мемуарах и письмах, словно бы и нет, а из статей вышло некое "житие святого". Что же не так? Разберем подробнее.
1) Автор переносит добродетели героя на всю его семью, и не всегда верно. Само заглавие первой части - "Птенцы гнезда Петрова" - наводит нас на мысль, что предки героя были кем-то вроде Меншикова, Лефорта, Шафирова, Абрама Ганнибала и прочих, "лично преданных" Петру Великому людей, которых он "вывел в люди" и в дворяне. Тогда как Волконские - именно что из "старой" знати, равно как и Репнины. Настолько старой,что прав на престол имели поболее, чем Романовы - как известно.
Восхваляя саму семью, автор отмечает: "семья на редкость прогрессивная по либеральности методов воспитания детей". Так-так... в чем же здесь прогресс? Как отмечает правнук С.М. Волконский в очерке "Декабристы", физическими наказаниями там не брезговали (как и везде): пример с тем, как отец дал своему старшему сыну-подростку пощечину за какую-то сказанную дерзость. Был ли то "единственный случай"? Не думаю, в принципе, бить детей считалось вполне нормальным явлением (даже в царской семье прецеденты бывали, см. детство Николая I), особенно когда это делали не сами родители (тем же нужно, чтобы дети их любили и считали "светом в окошке"), а наемные учителя. Одним из таких учителей был как раз барон Каленберг, про которого автор весьма умилительно пишет (не указывая, что гувернер, оставивший Сержу "все состояние", был весьма жестоким педагогом). Сей барон не мытьем так катаньем женился на младшей сестре княгини Александре, Дарье Николаевне, которая с детства была горбатой, а значит, not marriageable material, отец завещал ей "замуж не выходить, а жить при сестре", обоснованно полагая, что женихи польстятся на богатое приданое. Природа взяла свое, немолодая уже дама "хорошо поладила" с гувернером ее племянника. Потом, узнав, как муж обращался со своим воспитанником (Ламздорф отдыхает, хм), она решила Сержу отписать имение - вроде как "извиниться". Тот все понял - и отказался "из вежливости", на деле - из гордости. Старшие братья, особенно Николай, женатый на богатейшей наследнице графине Варваре Разумовской, явно бы не обеднели от подобного имущества, но тут уже дело принципа.
"Прогрессивность" семьи Волконских там такая же, как и у всей аристократии - сдать детей в пансион, дочку готовить к замужеству и к тому, чтобы "быть красивой" (даже на арфе ее учили играть, потому что так куда выгоднее показывать ее потенциальным женихам - у девушки была красивая фигура и изящные руки). Насчет же свободы для Софьи, которую "отец не просто любил отцовской любовью - он ее боготворил" (перефразируя Дюма в "Графине де Монсоро")... Хм, ежели это лишиться девственности, а заодно и забеременеть задолго до свадьбы - то возможно, только в такие истории попадала не только Софья Волконская (а кто думает, что я наговариваю - сравните дату свадьбы Петра и Софьи Волконских в октябре 1802-го и дату рождения их первого умершего во младенчестве сына Николая в марте 1803-го). За "независимость суждений" и "либеральность взглядов" я не буду судить, особенно в применении к Николаю и Никите (про последнего вообще пусто много где).
Далее автор пишет про подвиг матери, из-за которой, мол, Сержа не казнили и перевели из разряда "отсечения головы" в разряд "вечной каторги". А ничего, что приговор был изначально так продуман, что поначалу шел "ужас-ужас", который заменялся "милостью государевой" (понижением разрядов)? Помиловали не только Волконского из 1-го разряда, но и всех остальных. При этом автор обходит вопрос, почему же Волконский, не оказавшийся на площади, не участвовавший и в восстании на Юге, никого не убивавший, оказался в оном "первом разряде"?
Про то, как хлопотали что Николай Репнин, что Петр Волконский по облегчению участи Сержа, лучше бы вообще не упоминать. Потому что результат нулевой. Первый еще старался - попытался представить, что Серж-де был принят в общество Пестелем только накануне своей свадьбы, выставив его тем самым каким-то придурком, делающим все по указке других. Между прочим, "любящая" и "либерально-прогрессивная" семья считала Сержа "глупым" и "слабохарактерным", особенно братик Репнин старался. Что же касается Петра Волконского и его стараний... Их вообще не было. Тот якобы был так занят погребением императора Александра и императрицы Елизаветы, что ему было не до того. Он - равно как и его жена, якобы "обожающая" брата и чуть ли не сошедшая с ума от приговора - не сделал ровным счетом ничего для облегчения участи зятя, которого доселе небезуспешно продвигал, давая ему интересные и амбициозные поручения. А ведь император Николай Петра Михайловича лично очень уважал и даже побаивался. После коронации НП карьера князя Волконского пошла в гору - это один из немногих государственных деятелей, доставшихся Николаю "в наследство" от брата.
Насчет того, как Софья "рвалась" к брату - очень весело, что сам брат в конце концов очень удивился ее приезду - мол, сколько не писала-не давала знать, и тут здрасьте, приехала. Предупреждение, что ее перестанут принимать при дворе, было ей побоку, она и так дворы, особенно русский, избегала.
Пишут о том, как мать и дочь Волконские помогали изгнанному сыну и брату, - книги, семена, мелочи слали на адрес жены... Только вот когда дело дошло "до главного" - денег и капиталов - то Сержу досталось лишь "материнское благословение". Состояние матери делилось между Николаем, Никитой и Софьей. К чести А.Н., завещание могло быть и подделано, и переписано под давлением - потому что в первом варианте того же завещания, от 1827-го, Сержу доставался дом на Мойке 12 (тот самый, который Софья будет сдавать семье Пушкиных), а его сын Николай, рано умерший через год, становился наследником всего, что причиталось его отцу. Но ребенок умер - как удобно (слишком удобно, я бы сказала - с учетом гигантской младенческой и ранней детской смертности эпохи можно покрыть многое). И, значит, его отца можно оставлять ни с чем.
Можно сказать, что все мои тезисы про "нелюбовь" надуманы, ведь вот же - письма с уверениями "почтительности, любви", с мысленными объятьями и поцелуями. Но я опять же повторяюсь - важно знать, что люди и сейчас очень редко поверяют истинные мысли бумаге (или же компьютерному/смартфонному экрану) при общении с людьми, с которыми их что-то объединяет, те же родственные связи. К тому же, в истории с Сержем Волконские очень хотели показаться "хорошими" - именно они надавили на Мари, именно они вынудили оставить ребенка с ними, а не с ее кровной семьей (и это притом, что Мари познакомилась лично со свекровью и золовкой лишь после приезда в Петербург по поводу ареста мужа; вполне естественно, что в деле воспитания сына молодой женщине проще доверять родным отцу и матери), тогда как Раевские не были движимы этими соображениями. Понятно, что у первых, людей придворных, активно участвующих и в политике, и в дипломатических интригах, такое впечатление создать оказалось легко - да и адресной лестью, похвальбой, мотивированием и манипуляциями подчинить себе волю новой родственницы - тоже. В том-то и дело, что Раевские дочь любили, как могли, пусть и несколько "токсично", как сейчас говорят, и ее поступок восприняли именно как предательство семейных интересов. В самом деле, как им судить, что еще недавно тяжело болевшая их дочь и сестра, а прежде не особо счастливая в своем замужестве, вдруг, оказавшись у столичных, более богатых и аристократичных родственников, бросает все, включая своего ребенка, и едет к мужу, которого обе семьи считали "конченым человеком". Отец недаром сказал ей, что проклянет не сразу, а если она не вернется через год (либо уповал на милость государеву, - после коронации всех помилуют, либо полагал, что Сергей этого года не переживет).
К тому же. Мари почему-то любят описывать "бедной бесприданницей" и г-жа Поракишвили тоже не отстает. Это чтобы подчеркнуть, что там была любовь-любовь со стороны Сержа, а вовсе не расчет. Та не была бесприданницей, это во-первых. Не надо забывать, что Н.Н. Раевский был не просто боевой генерал, а аристократ с родом, идущим от 15, что ли, века, один из крупнейших помещиков Малороссии, сын племянницы самого Потемкина Екатерины Давыдовой, богатейшей владетельной аристократки тех мест (ей принадлежала, кстати, Каменка), которая очень любила своих внучек и их ничуть не обделяла. Михаил Орлов вон не "побрезговал" породниться с этой семьей. И простолюдинкой Мари не была даже по матери. Ей и сестрам было дано прекрасное образование вовсе не на последние деньги, в скромности их тоже не держали - каждая знала себе цену. Недаром та же Мари, в отличие от мужа, даже не думала "опрощаться", живя в Сибири, а, напротив, стала кем-то наподобие grande-dame со всеми вытекающими (иркутяне-современники вспоминают, какой важной барыней была эта "самоотверженная жена декабриста" - на кривой кобыле не подъедешь, как говорится).
Забывают, что Ломоносов был сделан потомственным дворянином, вообще-то. Про его "низкое происхождение" особо не упоминали и никого наличие Ломоносова-"поморского мужика" в роду не коробило, ибо заслуги и реноме здесь были важнее родословной. По сути, это Николай Раевский женился ниже себя на бесприданнице, что объясняет как любовь-зависимость от него его жены, так и расстановку сил в семействе, ну и кое-какие детали из их ранней жизни. Но это в сторону.
Также замечу, что в истории, как и в моем ремесле переводчика, крайне важно учитывать "контекст", который совершенно выкидывают исследователи из сферы своего внимания. Скажем, известная история с тем, как Сергей Волконский защитил чиновника Олова (или Орлова) от произвола гражданского губернатора Гижицкого так, что был вынужден с последним стреляться. Если читать саму запись из мемуаров, то мы видим, что Серж недаром захотел "восстановить справедливость" таким вот образом. Во-первых, то был не просто некто с улицы, а его, Сержа, подчиненный. Оскорбление подчиненного означало оскорбление и его начальника - нынче, когда никто почти не служит, а все в основном работают для самих себя, это сложно понять. Во-вторых, задействовано и национальное чувство - поляки ощущали себя хозяевами на своей семье, русские для них - оккупанты, отсюда и эдакое поведение губернатора-шляхтича по отношению к военному чиновнику и к начальнику бригады, раскомандированной в его городе. Таким образом, Серж не "восстановил справедливость" по-донкихотовски, а навел порядок - русские главнее поляков даже на их территории и гражданские губернаторы не смеют распоряжаться военными чиновниками. Это не милостыня и не милосердие.
То же в связи и с крестьянами, в которых Серж пробудил гражданскую сознательность. Он уже был членом общества и, как видно, решил убедиться, можно ли переубедить крестьян не мириться с несправедливостью (тех, государственных крестьян, сгонял на панщину, то есть, барщину, вице-губернатор, пользуясь плохим знанием законов"темными людьми").
Если свести поступки к одной лишь "доброй воли", то получим интеллигента, которым автор статей хочет нам показать князя. А Серж интеллигентом отнюдь не был - особенно по складу характера. За то о нем с такой неохотой интеллигенция, состоящая из историков и литераторов, и пишет. Она его просто не понимает.
Я столкнулась с этим, изучая тему Бенкендорфа. Достаточно долго живу, так что разворот на 180 градусов в отношении этой исторической личности совершился буквально на моих глазах (а именно, где-то с 2007-го года начиная). Александр Христофорович не был любим ни либеральной интеллигенцией дореволюционных времен, ни советским "официозом", ни диссидентами-антисоветчиками - все видели в нем держиморду, палача Пушкина и Лермонтова, и далее, и тому подобное. Сравнивали с главами НКВД и ГКЧП. И тут, в начале 2000-х видим, что былого "демоничного жандарма" превратили в "рыцаря самодержавия", вовсю выпячивая его героическое прошлое. Его биография, выполненная историком Д. Олейниковым для серии "ЖЗЛ" (кстати, написанная с большой симпатией к герою, но без всяческой слащавости и умилительности, чего не скажешь о других статьях и биографиях), - фактически апофеоз.
Но Бенкендорф - пример не столь явный, как его друг Серж Волконский. Даже в советской историографии, возвеличивающей всех декабристов скопом, Волконский называется в "назывном порядке". Если бы не его жена и связанная с нею драма отъезда-войны семейств-выживания в Сибири, то о нем бы так и забыли историки, оставив его на переферии. Несмотря на то (а, может быть, и из-за того, что), что князь оставил собственные мемуары, его не слишком "трогают", и биографии о нем редки и немногочисленны. Нынче, когда принято декабристов ругать, именно Волконский, в числе прочих, сделался эдаким "мальчиком для битья" - обманул жену и тестя, подделывал печати, крал казенные средства ради "революции, и так далее, и тому подобное. Поэтому по нынешнему времени статьи, написанные с сочувствием и любовью к герою, редки.
Поэтому я и обратила внимание на то, что написано Ниной Поракишвили здесь. У нее 5 статей, объединенных одним героем. Что немаловажно - автор не историк и даже не журналист-гуманитарий, факты она брала из доступных источников, а не из "секретных архивов, в которые записываются тайно каждое четвертое новолуние года" - как-то, записок самого князя Сергея, его писем, протоколов допроса, - все оцифровано и доступно для заинтересованных лиц. Автор старалась подобрать портреты в тему (вот, даже портрет аббата Николя нашла).
И все бы хорошо - но тут, прямо скажем, "слишком" хорошо и позитивно. Настолько позитивно, что самого князя, каков он был, каким он показывал себя в собственных мемуарах и письмах, словно бы и нет, а из статей вышло некое "житие святого". Что же не так? Разберем подробнее.
1) Автор переносит добродетели героя на всю его семью, и не всегда верно. Само заглавие первой части - "Птенцы гнезда Петрова" - наводит нас на мысль, что предки героя были кем-то вроде Меншикова, Лефорта, Шафирова, Абрама Ганнибала и прочих, "лично преданных" Петру Великому людей, которых он "вывел в люди" и в дворяне. Тогда как Волконские - именно что из "старой" знати, равно как и Репнины. Настолько старой,что прав на престол имели поболее, чем Романовы - как известно.
Восхваляя саму семью, автор отмечает: "семья на редкость прогрессивная по либеральности методов воспитания детей". Так-так... в чем же здесь прогресс? Как отмечает правнук С.М. Волконский в очерке "Декабристы", физическими наказаниями там не брезговали (как и везде): пример с тем, как отец дал своему старшему сыну-подростку пощечину за какую-то сказанную дерзость. Был ли то "единственный случай"? Не думаю, в принципе, бить детей считалось вполне нормальным явлением (даже в царской семье прецеденты бывали, см. детство Николая I), особенно когда это делали не сами родители (тем же нужно, чтобы дети их любили и считали "светом в окошке"), а наемные учителя. Одним из таких учителей был как раз барон Каленберг, про которого автор весьма умилительно пишет (не указывая, что гувернер, оставивший Сержу "все состояние", был весьма жестоким педагогом). Сей барон не мытьем так катаньем женился на младшей сестре княгини Александре, Дарье Николаевне, которая с детства была горбатой, а значит, not marriageable material, отец завещал ей "замуж не выходить, а жить при сестре", обоснованно полагая, что женихи польстятся на богатое приданое. Природа взяла свое, немолодая уже дама "хорошо поладила" с гувернером ее племянника. Потом, узнав, как муж обращался со своим воспитанником (Ламздорф отдыхает, хм), она решила Сержу отписать имение - вроде как "извиниться". Тот все понял - и отказался "из вежливости", на деле - из гордости. Старшие братья, особенно Николай, женатый на богатейшей наследнице графине Варваре Разумовской, явно бы не обеднели от подобного имущества, но тут уже дело принципа.
"Прогрессивность" семьи Волконских там такая же, как и у всей аристократии - сдать детей в пансион, дочку готовить к замужеству и к тому, чтобы "быть красивой" (даже на арфе ее учили играть, потому что так куда выгоднее показывать ее потенциальным женихам - у девушки была красивая фигура и изящные руки). Насчет же свободы для Софьи, которую "отец не просто любил отцовской любовью - он ее боготворил" (перефразируя Дюма в "Графине де Монсоро")... Хм, ежели это лишиться девственности, а заодно и забеременеть задолго до свадьбы - то возможно, только в такие истории попадала не только Софья Волконская (а кто думает, что я наговариваю - сравните дату свадьбы Петра и Софьи Волконских в октябре 1802-го и дату рождения их первого умершего во младенчестве сына Николая в марте 1803-го). За "независимость суждений" и "либеральность взглядов" я не буду судить, особенно в применении к Николаю и Никите (про последнего вообще пусто много где).
Далее автор пишет про подвиг матери, из-за которой, мол, Сержа не казнили и перевели из разряда "отсечения головы" в разряд "вечной каторги". А ничего, что приговор был изначально так продуман, что поначалу шел "ужас-ужас", который заменялся "милостью государевой" (понижением разрядов)? Помиловали не только Волконского из 1-го разряда, но и всех остальных. При этом автор обходит вопрос, почему же Волконский, не оказавшийся на площади, не участвовавший и в восстании на Юге, никого не убивавший, оказался в оном "первом разряде"?
Про то, как хлопотали что Николай Репнин, что Петр Волконский по облегчению участи Сержа, лучше бы вообще не упоминать. Потому что результат нулевой. Первый еще старался - попытался представить, что Серж-де был принят в общество Пестелем только накануне своей свадьбы, выставив его тем самым каким-то придурком, делающим все по указке других. Между прочим, "любящая" и "либерально-прогрессивная" семья считала Сержа "глупым" и "слабохарактерным", особенно братик Репнин старался. Что же касается Петра Волконского и его стараний... Их вообще не было. Тот якобы был так занят погребением императора Александра и императрицы Елизаветы, что ему было не до того. Он - равно как и его жена, якобы "обожающая" брата и чуть ли не сошедшая с ума от приговора - не сделал ровным счетом ничего для облегчения участи зятя, которого доселе небезуспешно продвигал, давая ему интересные и амбициозные поручения. А ведь император Николай Петра Михайловича лично очень уважал и даже побаивался. После коронации НП карьера князя Волконского пошла в гору - это один из немногих государственных деятелей, доставшихся Николаю "в наследство" от брата.
Насчет того, как Софья "рвалась" к брату - очень весело, что сам брат в конце концов очень удивился ее приезду - мол, сколько не писала-не давала знать, и тут здрасьте, приехала. Предупреждение, что ее перестанут принимать при дворе, было ей побоку, она и так дворы, особенно русский, избегала.
Пишут о том, как мать и дочь Волконские помогали изгнанному сыну и брату, - книги, семена, мелочи слали на адрес жены... Только вот когда дело дошло "до главного" - денег и капиталов - то Сержу досталось лишь "материнское благословение". Состояние матери делилось между Николаем, Никитой и Софьей. К чести А.Н., завещание могло быть и подделано, и переписано под давлением - потому что в первом варианте того же завещания, от 1827-го, Сержу доставался дом на Мойке 12 (тот самый, который Софья будет сдавать семье Пушкиных), а его сын Николай, рано умерший через год, становился наследником всего, что причиталось его отцу. Но ребенок умер - как удобно (слишком удобно, я бы сказала - с учетом гигантской младенческой и ранней детской смертности эпохи можно покрыть многое). И, значит, его отца можно оставлять ни с чем.
Можно сказать, что все мои тезисы про "нелюбовь" надуманы, ведь вот же - письма с уверениями "почтительности, любви", с мысленными объятьями и поцелуями. Но я опять же повторяюсь - важно знать, что люди и сейчас очень редко поверяют истинные мысли бумаге (или же компьютерному/смартфонному экрану) при общении с людьми, с которыми их что-то объединяет, те же родственные связи. К тому же, в истории с Сержем Волконские очень хотели показаться "хорошими" - именно они надавили на Мари, именно они вынудили оставить ребенка с ними, а не с ее кровной семьей (и это притом, что Мари познакомилась лично со свекровью и золовкой лишь после приезда в Петербург по поводу ареста мужа; вполне естественно, что в деле воспитания сына молодой женщине проще доверять родным отцу и матери), тогда как Раевские не были движимы этими соображениями. Понятно, что у первых, людей придворных, активно участвующих и в политике, и в дипломатических интригах, такое впечатление создать оказалось легко - да и адресной лестью, похвальбой, мотивированием и манипуляциями подчинить себе волю новой родственницы - тоже. В том-то и дело, что Раевские дочь любили, как могли, пусть и несколько "токсично", как сейчас говорят, и ее поступок восприняли именно как предательство семейных интересов. В самом деле, как им судить, что еще недавно тяжело болевшая их дочь и сестра, а прежде не особо счастливая в своем замужестве, вдруг, оказавшись у столичных, более богатых и аристократичных родственников, бросает все, включая своего ребенка, и едет к мужу, которого обе семьи считали "конченым человеком". Отец недаром сказал ей, что проклянет не сразу, а если она не вернется через год (либо уповал на милость государеву, - после коронации всех помилуют, либо полагал, что Сергей этого года не переживет).
К тому же. Мари почему-то любят описывать "бедной бесприданницей" и г-жа Поракишвили тоже не отстает. Это чтобы подчеркнуть, что там была любовь-любовь со стороны Сержа, а вовсе не расчет. Та не была бесприданницей, это во-первых. Не надо забывать, что Н.Н. Раевский был не просто боевой генерал, а аристократ с родом, идущим от 15, что ли, века, один из крупнейших помещиков Малороссии, сын племянницы самого Потемкина Екатерины Давыдовой, богатейшей владетельной аристократки тех мест (ей принадлежала, кстати, Каменка), которая очень любила своих внучек и их ничуть не обделяла. Михаил Орлов вон не "побрезговал" породниться с этой семьей. И простолюдинкой Мари не была даже по матери. Ей и сестрам было дано прекрасное образование вовсе не на последние деньги, в скромности их тоже не держали - каждая знала себе цену. Недаром та же Мари, в отличие от мужа, даже не думала "опрощаться", живя в Сибири, а, напротив, стала кем-то наподобие grande-dame со всеми вытекающими (иркутяне-современники вспоминают, какой важной барыней была эта "самоотверженная жена декабриста" - на кривой кобыле не подъедешь, как говорится).
Забывают, что Ломоносов был сделан потомственным дворянином, вообще-то. Про его "низкое происхождение" особо не упоминали и никого наличие Ломоносова-"поморского мужика" в роду не коробило, ибо заслуги и реноме здесь были важнее родословной. По сути, это Николай Раевский женился ниже себя на бесприданнице, что объясняет как любовь-зависимость от него его жены, так и расстановку сил в семействе, ну и кое-какие детали из их ранней жизни. Но это в сторону.
Также замечу, что в истории, как и в моем ремесле переводчика, крайне важно учитывать "контекст", который совершенно выкидывают исследователи из сферы своего внимания. Скажем, известная история с тем, как Сергей Волконский защитил чиновника Олова (или Орлова) от произвола гражданского губернатора Гижицкого так, что был вынужден с последним стреляться. Если читать саму запись из мемуаров, то мы видим, что Серж недаром захотел "восстановить справедливость" таким вот образом. Во-первых, то был не просто некто с улицы, а его, Сержа, подчиненный. Оскорбление подчиненного означало оскорбление и его начальника - нынче, когда никто почти не служит, а все в основном работают для самих себя, это сложно понять. Во-вторых, задействовано и национальное чувство - поляки ощущали себя хозяевами на своей семье, русские для них - оккупанты, отсюда и эдакое поведение губернатора-шляхтича по отношению к военному чиновнику и к начальнику бригады, раскомандированной в его городе. Таким образом, Серж не "восстановил справедливость" по-донкихотовски, а навел порядок - русские главнее поляков даже на их территории и гражданские губернаторы не смеют распоряжаться военными чиновниками. Это не милостыня и не милосердие.
То же в связи и с крестьянами, в которых Серж пробудил гражданскую сознательность. Он уже был членом общества и, как видно, решил убедиться, можно ли переубедить крестьян не мириться с несправедливостью (тех, государственных крестьян, сгонял на панщину, то есть, барщину, вице-губернатор, пользуясь плохим знанием законов"темными людьми").
Если свести поступки к одной лишь "доброй воли", то получим интеллигента, которым автор статей хочет нам показать князя. А Серж интеллигентом отнюдь не был - особенно по складу характера. За то о нем с такой неохотой интеллигенция, состоящая из историков и литераторов, и пишет. Она его просто не понимает.