Кажется, я знаю, как начать "Вассала удачи"
Ест-но, с конца. С самого конца.
И вот это стихотворение Юлии Идлис пришло очень кстати:
* * *
старый барон умирает.
третий день ничего не ест,
не оборачивается на оклики,
всё время стоит у окна,
говорит, что слушает,
как крадётся зима.
нужно вызвать из города баронета.
говорю, отправьте гонцов в город:
старый барон умирает
и оставляет всё без присмотра:
рыжие волосы чуть ниже плеч,
прекрасные стройные ноги,
опять же, тонкую талию и груди
почти идеальной формы,
отличную пару глаз и длинные пальцы, -
нельзя, чтобы вся эта красота
досталась кому-то другому:
коммивояжёру, проезжавшему мимо,
соседу, вовремя подсунувшему перо и бумагу,
крысе, выглянувшей из-за шкафа,
когда он хотел повеситься.
старый барон умирает,
говорит: после моего рождения
меня положили на стол,
и целую ночь я думал,
что столы никогда не кончаются,
поскольку не имеют конца.
после моей смерти
единственное, что будет иметь значение, -
это завещание;
а потому вызовите из города баронета,
пусть он приедет после своих городских дел,
пропахший сотнями усталых женщин
и самоубийствами
оловянных солдатиков в детской ванне.
пусть приедет, говорю я.
я скажу ему несколько слов на ухо,
а потом настанет тишина;
он обнимет всё это тело -
неожиданно лёгкое, как будто
сотканное из самых светлых мыслей, -
обнимет, укутает в одеяло и будет думать,
что это, в конце концов, всё, что у него есть,
потому что всё имеет конец,
который иногда наступает
вот так, с тихо падающим снегом,
являясь, скорее, началом
какой-то новой жизни, где вот это тело
полностью принадлежит ему, со всем, что внутри,
на что он никогда не рассчитывал
и даже не надеялся получить.
почему-то в детстве казалось,
что старый барон никогда, никогда;
сейчас начинаешь понимать, что вечные вещи,
такие как бог, память, сострадание, -
столь же бренны
и подвержены распаду
в каждом отдельно взятом теле.
а ведь есть ещё солнце.
молодой баронет проходит по коридору,
трогая по пути портьеры, стирая пыль с портретов,
половина лиц на которых ему ненавистна,
а другая - незнакома.
он всё время разговаривает
с эхом своих осторожных шагов
и ветром на галерее;
вот он открывает дверь,
входит в комнату и садится у окна,
баюкая языком каждое слово,
которое произносит,
прикасаясь губами к воздуху вокруг,
удивляясь, что вкус его меняется
вместе с его словами.
старый барон во мне умер именно ради этого,
продолжает баронет, -
чтобы сидеть и слушать,
как проходит зима
по внутренней стороне века,
закрыв глаза.
И вот это стихотворение Юлии Идлис пришло очень кстати:
* * *
старый барон умирает.
третий день ничего не ест,
не оборачивается на оклики,
всё время стоит у окна,
говорит, что слушает,
как крадётся зима.
нужно вызвать из города баронета.
говорю, отправьте гонцов в город:
старый барон умирает
и оставляет всё без присмотра:
рыжие волосы чуть ниже плеч,
прекрасные стройные ноги,
опять же, тонкую талию и груди
почти идеальной формы,
отличную пару глаз и длинные пальцы, -
нельзя, чтобы вся эта красота
досталась кому-то другому:
коммивояжёру, проезжавшему мимо,
соседу, вовремя подсунувшему перо и бумагу,
крысе, выглянувшей из-за шкафа,
когда он хотел повеситься.
старый барон умирает,
говорит: после моего рождения
меня положили на стол,
и целую ночь я думал,
что столы никогда не кончаются,
поскольку не имеют конца.
после моей смерти
единственное, что будет иметь значение, -
это завещание;
а потому вызовите из города баронета,
пусть он приедет после своих городских дел,
пропахший сотнями усталых женщин
и самоубийствами
оловянных солдатиков в детской ванне.
пусть приедет, говорю я.
я скажу ему несколько слов на ухо,
а потом настанет тишина;
он обнимет всё это тело -
неожиданно лёгкое, как будто
сотканное из самых светлых мыслей, -
обнимет, укутает в одеяло и будет думать,
что это, в конце концов, всё, что у него есть,
потому что всё имеет конец,
который иногда наступает
вот так, с тихо падающим снегом,
являясь, скорее, началом
какой-то новой жизни, где вот это тело
полностью принадлежит ему, со всем, что внутри,
на что он никогда не рассчитывал
и даже не надеялся получить.
почему-то в детстве казалось,
что старый барон никогда, никогда;
сейчас начинаешь понимать, что вечные вещи,
такие как бог, память, сострадание, -
столь же бренны
и подвержены распаду
в каждом отдельно взятом теле.
а ведь есть ещё солнце.
молодой баронет проходит по коридору,
трогая по пути портьеры, стирая пыль с портретов,
половина лиц на которых ему ненавистна,
а другая - незнакома.
он всё время разговаривает
с эхом своих осторожных шагов
и ветром на галерее;
вот он открывает дверь,
входит в комнату и садится у окна,
баюкая языком каждое слово,
которое произносит,
прикасаясь губами к воздуху вокруг,
удивляясь, что вкус его меняется
вместе с его словами.
старый барон во мне умер именно ради этого,
продолжает баронет, -
чтобы сидеть и слушать,
как проходит зима
по внутренней стороне века,
закрыв глаза.