ТАКИМ БУДЕТ ВСТУПЛЕНИЕ
Мы никогда не найдем первопричины… Мы…найдем…не…найдем…перво…причину… Первую причину? Причем это здесь? Логика, друг мой, логика превыше всего…Так говорили и Левенштерн, и аббат Соланж. Ха, если представить, как они вместе выводят логические построения…» - Барон мгновенно вообразил своего однокашника и дальнего родственника, известного своими лихими похождениями и рискованными политическими воззрениями, рядом с сухопарым святошей, читавшим им курс философии - естественно, с богословским уклоном - в иезуитском колледже, и рассмеялся вслух - фантазия разыгралась окончательно и нарисовала Жанно Левенштерна в сутане и тяжелых очках, сдвинутых на кончик носа. Потом смех изнутри него иссяк, поглощенный волной приятной неги. Он растянулся на песке и запрокинул голову, глядя на небо. Перистые облака, гонимые ленивым ветром, ритмично плыли на восток. В промежутке между белыми перьями неведомых птиц-фантомов можно было разглядеть клочки выцветшего сентябрьского неба. Созерцание высней дали породило в душе барона безотчетную тоску. Он сел, согнул в коленях свои длинные ноги, порылся в кармане кителя, - нет, он не забыл свою трубочку вишневого дерева. Барон закурил неспешно, устремив невидящий взгляд к горизонту и дальше, пытаясь увидеть край владений короля Густава Бернадота - имя шведского суверена вновь заставило его усмехнуться краем рта. Но, очевидно, облака и легкий туман застили дальний скандинавский мыс непроницаемой дымкой и можно было увидеть лишь соседнюю деревушку Герцдорф - слегка покосившийся шпиль кирхи, увенчанный ржавым флюгером-петушком, рыбацкие лодки, сохнущие сети на берегу и бурые черепичные крыши. «Снова осень…Целых пять лет я не появлялся здесь в это время года. В прошлом году была война, в следующем - я слишком рьяно отвоевывал у Бутурлина Жанну, чтобы отвлекаться на что-то другое. Господи, как же я был непроходимо глуп. И Монтень меня не смог бы образумить» - Барон снисходительно глянул на лежащую рядом потрепанную книгу. Потом откинул с животной грацией упавшие на лоб пряди удлиненных рыжеватых волос, и закрыл глаза, вспоминая гибкое тело и черные лукавые глаза балетной корифейки-француженки, в результате долгой и продолжительной осады доставшийся ему. Но наслаждение от победы было не столь острым, как ему представлялось - когда они остались наедине и Жанна начала медленно и демонстративно раздеваться, дабы распалить его еще больше, барона ошеломил резкий запах сладких духов, которыми незадачливая “la petite” весьма щедро полила одежду, белье и тело. Картина внутренности гримерной Французского театра сменилась кавказским пейзажем. Они шли в наступление - узкая горная долина, персидские войска вдалеке ощерились львиными знаменами, потная рубаха противно липнет к телу, а ладонь холодит верная «Мадьярка» - наследство прадеда, сабля чистой дамасской стали. Потом - жуткие неразборчивые крики, звон металла и хруст разрубленных костей, душераздирающий стон смертельно раненных лошадей и пряный запах крови - локти у барона уже по локоть в крови, пот ручейками стекает по абсолютно черному, страшному лицу… Теперь он вспомнил, что ему напомнил запах Жанниных духов - запах крови. Под Фридландом этот мерзостный запах смешался с густой гарью и дымом. Поручика Нейгардта ранило в ногу, тот свалился прямо под копыта коней французских драгун,барон его вытащил, взвалил себе на седло. Пока выбирались, Нейгардт уже весь посинел - задета была большая артерия, а через несколько секунд тело его задрожало и он перестал дышать - на руках у барона. Тогда он впервые ощутил сложную смесь беспомощности и смиренности перед торжеством высшего порядка. Это была не первая смерть на его опыте. За нею последовали десятки других. Погибавшие в бою не осознавали собственной смерти - лица у них всех были удивленные или яростные. Барон даже научился предсказывать, кто из молодых офицеров погибнет - это часто были милые, румяные, смешливые юноши, часто нарочито-циничные. Про себя он знал точно - так просто и наивно он не погибнет. Барон не имел ни малейшего представления, почему он так решил, но уверенность была полной. Тогда как же? «Вот в такой день меня и не станет», - проговорил он. «Когда же?» Он пытался представить себя в старости и не смог. «Значит, скоро», - подумал он и горько усмехнулся. Потом снова лег на песок, подставив лицо неверному остзейскому солнцу. Впервые барон попытался представить свое тело отдельно от себя - высокий рост, упругая худощавость, резко-правильные черты лица классического феодально-средневекового типа, выражающего некую отрешенность, длинные сильные пальцы. «Не от болезни. Я уже один раз так умирал. Не самый достойный финал. Хватит гадать. В любом случае, исход моей жизни можно найти в пистолетном ящике. Хоть пастор Юрис и откажется меня отпевать. Но надо запомнить сегодняшнее число. Каждый год теперь я буду вызывать смерть на диалог, как сегодня и каждый раз ответы буду определять сам». Он немного прищурил свизеленые надменно-намешливые глаза, пытаясь вспомнить дату. Правильно - 23 сентября 1806-го. Барон снова улыбнулся - каббала, не иначе. Его день рождения - 23 июня. Двойка, тройка и девятка, превращающаяся в шестерку. Рок, не иначе. «Если я достигну шестидесяти лет, то приду сюда в тот же день. Но вместе с «Кюхенрейтером» или чем тогда будут стрелять. И сразу же найду первопричину…ПЕРВОпричину. Потому что вторую и третью при удачном стечении судьбы уже узнаю».