Дети
В баре было немноголюдно, что для понедельника вполне нормально. Кроме нас с Леней и Наташкой, было еще человек пять, грустно потягивающих пиво из влажных кружек. И мы весельем не отличались. Вообще почти не разговаривали. Леня тоже пил пиво, я курила, а Наташка теребила трубочку в стакане, собирая ею пенку, оставшуюся от молочного коктейля.
- Понедельник только, а ты уже пьешь. Или ты еще пьешь? - тихо проговорила Лене Наташа. Она пыталась улыбнуться, но получилось так, будто у нее просто нервно дернулись губы.
- Я всегда пью. Потому что по-другому мне сложно находиться в обществе.
- А я курю, мне это помогает. Как-то абстрагируешься от всего. Но вообще это, конечно, мерзко, но мне нравится. Главное, потом пожевать мятную жвачку.
Когда я была маленькой, семейные праздники приводили в восторг лет до 10. Приходят гости, много вкусной еды, которой в обычные дни не бывает, все очень веселые. Потому что пьют.
Когда я сидела за столом, всегда разглядывала бутылки и читала, что написано на этикетках.
- В-о-д-к-а с-т-о-л-и-ч-н-а-я, - медленно произносила я.
У взрослых это почему-то вызывало бурю эмоций, хохот, иногда даже аплодисменты. Все внимание обращалось ко мне, будто я произнесла свое первое слово.
- Вот что у нас ребенок читает! Лучше бы читала книжки, - говорил отец сквозь заливистый смех.
Читать книжки мне не нравилось, это было слишком скучно. Гораздо веселее было придумывать свои истории и жить в этих вымышленных мирах, пока никто не обращает на тебя внимания.
Я успевала дочитать до строчки о том, что напиток не рекомендуется употреблять беременным, потом пустую бутылку убирали под стол - на столе оставлять пустые бутылки - плохая примета - из холодильника приносили новую, запотевшую их морозилки.
- Танюша, спой-ка нам песенку, которую вы выучили, - просила захмелевшая мама с видом "Сейчас вы, гости, все офигеете от того, как наша Танька поет".
А гости все кивают и одновременно говорят: "Да, Татьянка, спой, да-да!".
Я вставала на табуретку и пела песенку про то, как бежала тропинка и ночью и днем. Пела я, действительно, хорошо, даже занималась в музыкальной школе.
- Ну, нет, дочура, это очень грустная песня! Давай повеселее что-то, руссконародно! - в голосе отца уже чувствовались нотки раздражения и агрессии. Сейчас, через много лет, этот тон я все еще помню. Именно он обозначал, что на сегодня мой праздник окончен. Я обижалась и уходила в соседнюю комнату, но этого никто обычно не замечал. Взрослые начинали говорить все громче и грубее, петь песни, путая слова. Эти песни я особенно ненавидела, голову накрывала подушкой, чтобы не слышать, старалась реветь громче, чтобы заглушить этот пьяный хор. Так и засыпала. Вывод, что просто так общаться с людьми, вроде моей родни, просто невозможно, я сделала уже в шесть лет. Нужно либо с ними бухать, либо не общаться вообще. Но я еще маленькая, мне нельзя водку.
Лет с десяти меня начали отпускать гулять на улицу с друзьями без присмотра. Именно так я и проводила все свободное время. Однажды я вышла во двор летом, а в голове внезапно родилась мысль: «Я хочу попробовать покурить!». У нас в семье никто не курил. Кроме отца. Но он к тому моменту уже умер. Иногда я ловила свою двоюродную сестру на том, что она слишком долго торчит в туалете, когда приходит в гости. Как-то я решилась залезть в ее сумку и нашла там сигареты. Одну украла зачем-то, завернула в пакетик и спрятала за книжки на полке.
И вот прошло уже много месяцев, я на летних каникулах после третьего класса, и мне срочно нужно покурить. Но одной страшно. Вышла гулять Светка.
- Светка, я в общем…это…хочу попробовать покурить.
- Я тоже хочу. Можно у папки украсть одну сигарету.
- А у меня уже есть одна.
Мы пошли в детский садик, который уже не работал, спрятались там за лестницей у крыльца. Я достала сигарету и спички. Мы попробовали втянуть неприятный на вкус дым сигареты «Мальборо». Я знала, что это дорогие сигареты, потому что видела рекламу в глянцевом журнале. Чутье мне подсказало, что в таком журнале ничего дешевого не рекламируют.
Так мы все лето таскали сигареты то у Светкиного отца, то у сестры, иногда находили бычки. В августе я познакомилась у бабушке во дворе с Любой. Она была старше нас на два года. Опытная курильщица Люба научила нас одной хитрости: дома спрашиваете денег на шоколадку, складываетесь, идете в киоск на остановке и говорите: «Меня папа послал за сигаретами. Дайте, пожалуйста, «Америку». Сигареты нам продавали с тех пор всегда. Ни разу в жизни у меня ничего не спросили. Всем всегда было наплевать, почему десяти/четырнадцати/пятнадцатилетняя девочка покупает сигареты. Потом, конечно, всех продавцов обязали требовать документы, но в этот момент с маленькой девочкой спутать меня уже было невозможно.
За то время, пока Леня пил свои две кружки нефильтрованного пива, я выкурила почти половину пачки. Когда куришь, можно не разговаривать, просто пялиться куда-то и делать вид, что на тебя нашла романтическая грусть. Примерно по той же причине Леня заказывал два пива сразу. На самом деле, ничего романтического в нашей грусти не было.
- Я вас не понимаю! Я вот никогда не пила и не курила. И не собираюсь. Не знаю, что в этом прикольного, - Наташа проговорила это строго и немного обиженно. - Мне вот и так бывает весело без всяких допингов, в мире же так много прекрасного.
Глядя на ее лицо, совершенно невозможно было сказать, что ее занимает что-либо более прекрасное, чем мысли о суициде. Веселая подобралась у нас компания.
Наташа жила с бабушкой с двенадцати лет, с тех пор, как ее мать умерла. Именно тогда у девочки началось детство. Детство, когда тебя не бьют, не посылают за паленой водкой, когда дома не ночует семь незнакомых обдолбанных человек, когда никто не продает из дома последние вещи. Мать Наташи умерла от передоза героином. Бедную девочку всегда все жалели, а маму осуждали, чем к шестнадцати годам вызвали у Наташки чувство легкой ненависти к миру. Смерть матери ранила ее больнее, чем сама мать, когда била ее в детстве. «Это моя мама. Я ее люблю за то, что она меня родила, и за все хорошее, что успела мне дать», - слова, которые обрубали любые попытки пожалеть и приголубить сиротинку, и звучали примерно с той же интонацией, с которой обычно посылают на хер.
Так, посылая всех подальше, Наташа из помощника нотариуса превратилась в Наталью Николаевну, ведущего юриста строительной компании, где продолжает успешно слать людей ко всем чертям.
- Ладно, завтра увидимся! У меня утром суд, и к бабушке надо заехать. Пока, алкоголики.
Наташка ушла.
- Я тоже собираюсь к бабушке на днях. Надо навестить. Покушаю нормальной домашней еды.
Леня съел очередную чесночную гренку и запил ее пивом. А я продолжала запивать сигареты водой с лимоном.
- Я к маме в субботу поеду, не была две недели. Она, может, и не соскучилась особо, но надо съездить.
- Я не был семь лет у матери и не поеду. И не хочу.
- Ну, не знаю, это же родной человек, я не могу ее бросить.
У Лени была такая яблоня, от которой он упал, может, и не далеко, но укатился сильно, насколько смог. Пока мать работала в районной больнице, все вроде было сносно. Леня закончил институт, отслужил в армии, обзавелся новыми друзьями и увлечениями. Лазить по дворам и отрабатывать мобильники уже стало неинтересно. Да и стыдно как-то. Недостаток адреналина он компенсировал экстремальными ночными гонками с друзьями. Мать начала выпивать, это усилило ее склонность к нравоучениям и упрекам в адрес сына. А Леня слишком нервный, чтобы это терпеть и понять. Он устроился грузчиком в супермаркет, снял комнату в городе и просто перестал ездить домой.
Мы познакомились в интернете. Он все время ныл о чем-то в чате, во мне это вызывало дикое желание дать ему по морде. Виртуально это можно было заменить только жесткими подколами по поводу его нытья. Однажды я переборщила, даже стало страшно за чувака - не спрыгнул бы с балкона. Леня, конечно, не спрыгнул, но еще года три мы не общались, пока случайно не встретились в баре пятничным вечером.
Он - это я, только мужик. Тоскующий, одинокий, склонный к вредным привычкам. Говорим, что не любим общество, ненавидим разговаривать с людьми, а сами все свободное время проводим в общественных местах, социальных сетях, знакомимся с кем-то, поим коньяком за свой счет, сами пьем за чужой. Потому что дома в одиночестве еще хуже, чем среди этих людей. Останавливаешься на минутку и сразу видишь вокруг ненужный хлам, полки, стены. И эти стены так и манят, чтобы об них побиться одинокой головой. Быстро одеваешься и бежишь в бар.
- Все-таки я маму в чем-то понимаю, хоть мне и сложно принять это. Да, я живу отдельно, хорошо зарабатываю, но не могу я вот так взять и сделать вид, что я никогда ничего этого со мной не происходило.
- И нравится тебе, милая моя, вызванивать нарколога, насильно ставить ей капельницы, выводить из запоя, чтобы потом услышать скупые неловкие извинения, а через полгода снова повторять все те же действия.
- Не знаю, Лень, иногда мне хочется послать все подальше. Будь, что будет. Но потом раз, приснится какой-нибудь сон, где мама пьяная идет с бутылкой из магазина, а я ее в кустах караулю. Просыпаюсь и понимаю, что не дам ей сдохнуть от белой горячки. Она же любит жизнь, иначе бы давно повесилась. Просто ей одиноко, она смысл жизни потеряла.
- Бред это все! Живи уже для себя.
Именно с истерической мыслью жить для себя я переехала два года назад на съемную квартиру. Не переехала, нет, это не то слово. Сбежала. Пока нарколог ставил капельницу, что-то тихо шептал маме, я, размазывая слезы и сопли по лицу, пихала в чемодан платья и книжки. Машины тогда еще не было, пришлось брать такси. Это был ноябрь, шел снег и дул сильный ветер.
Не помню, в какой именно момент веселые дружеские попойки превратились у мамы в алкоголизм. Смерть отца она перенесла очень стойко, взяла все в свои руки, работала на двух работах, старалась делать так, чтобы я ни в чем не нуждалась. И, видимо, устала. Одиночество пожирало эту сильную женщину и доказывало, что не такая уж она и сильная. Я ее с каждым годом все больше понимаю, но принять такой выбор все равно не могу. Так проявляется ее любовь к себе и обида на весь остальной мир. Но больше всего она обижена на саму себя, себя она винит во всем: в одиночестве, в бедности, в запущенной фигуре и в счастье подруг.
- Я и живу для себя, для кого же еще. А маму я люблю. Взять и бросить ее из-за того, что она совершает ошибки, я не могу, меня не так воспитывали.
- А меня никак не воспитывали, только поучали всю жизнь и тыкали носом в мои неудачи, как котенка в лужу, которую он наделал у порога. Я сам воспитался такой. И теперь всех ненавижу.
- Леня. Да ты на нас посмотри! Сбежали от никудышных родителей, которые бухают и не так нас воспитывают, а сами сидим тут. И что мы делаем? Ты бухаешь, я курю так, что скоро выплюну собственные легкие. А воспитывать нам и некого. И такими темпами вряд ли в ближайшее время будет кого. Чем мы лучше?
- Тем, что мы пьем и воспитывать нам некого. Тем, что у нас и нет никого, кому наше дурное поведение причинит вред. Мне вот женщина нужна, тогда я буду вести себя нормально, и бухать будет не за чем.
- Всем нужна женщина. И мне мужчина нужен. Только мы с тобой пьяные и вонючие вряд ли кому-то сдались. Согласись?
- Я хороший, - Леня опустил голову и на секунду стал похож на пятилетнего мальчика. Я думала, он сейчас заплачет.
- Хороший! И я тебя люблю любым. Но давай, может, начнем новую жизнь? Вон смотри, Наташка какая молодец. Будем вместе с ней кататься на великах, ездить в лес с палатками. Давай в бассейн запишемся!
- На великах согласен, но в бассейн не хочу. Это скучно. И что, будем типа пропагандировать ЗОЖ? Здоровый образ жизни, может, еще и бегать начнем?
- Ну, я же серьезно. Я же не говорю, что совсем никогда больше не пить и не курить. Просто привнести полезные новшества в наши асоциальные жизни. У меня в тренажерный зал есть скидки, кстати.
- Я сейчас слишком пьян, чтобы решать такое. Завтра обсудим. Какие, кстати, планы на завтра?
- Да я пока не думала, можно сходить куда-нибудь. Или можно у меня посидеть, я новый телек купила большой, кино смотреть.
- Ладно, - Леня допил четвертую кружку пива. - Заеду после работы, только скажи, что купить.
- Я позвоню днем. Дай сигарету, у меня закончились.
Я сдавила в руках пустую пачку.
- Девушка, можно счет!
- Понедельник только, а ты уже пьешь. Или ты еще пьешь? - тихо проговорила Лене Наташа. Она пыталась улыбнуться, но получилось так, будто у нее просто нервно дернулись губы.
- Я всегда пью. Потому что по-другому мне сложно находиться в обществе.
- А я курю, мне это помогает. Как-то абстрагируешься от всего. Но вообще это, конечно, мерзко, но мне нравится. Главное, потом пожевать мятную жвачку.
Когда я была маленькой, семейные праздники приводили в восторг лет до 10. Приходят гости, много вкусной еды, которой в обычные дни не бывает, все очень веселые. Потому что пьют.
Когда я сидела за столом, всегда разглядывала бутылки и читала, что написано на этикетках.
- В-о-д-к-а с-т-о-л-и-ч-н-а-я, - медленно произносила я.
У взрослых это почему-то вызывало бурю эмоций, хохот, иногда даже аплодисменты. Все внимание обращалось ко мне, будто я произнесла свое первое слово.
- Вот что у нас ребенок читает! Лучше бы читала книжки, - говорил отец сквозь заливистый смех.
Читать книжки мне не нравилось, это было слишком скучно. Гораздо веселее было придумывать свои истории и жить в этих вымышленных мирах, пока никто не обращает на тебя внимания.
Я успевала дочитать до строчки о том, что напиток не рекомендуется употреблять беременным, потом пустую бутылку убирали под стол - на столе оставлять пустые бутылки - плохая примета - из холодильника приносили новую, запотевшую их морозилки.
- Танюша, спой-ка нам песенку, которую вы выучили, - просила захмелевшая мама с видом "Сейчас вы, гости, все офигеете от того, как наша Танька поет".
А гости все кивают и одновременно говорят: "Да, Татьянка, спой, да-да!".
Я вставала на табуретку и пела песенку про то, как бежала тропинка и ночью и днем. Пела я, действительно, хорошо, даже занималась в музыкальной школе.
- Ну, нет, дочура, это очень грустная песня! Давай повеселее что-то, руссконародно! - в голосе отца уже чувствовались нотки раздражения и агрессии. Сейчас, через много лет, этот тон я все еще помню. Именно он обозначал, что на сегодня мой праздник окончен. Я обижалась и уходила в соседнюю комнату, но этого никто обычно не замечал. Взрослые начинали говорить все громче и грубее, петь песни, путая слова. Эти песни я особенно ненавидела, голову накрывала подушкой, чтобы не слышать, старалась реветь громче, чтобы заглушить этот пьяный хор. Так и засыпала. Вывод, что просто так общаться с людьми, вроде моей родни, просто невозможно, я сделала уже в шесть лет. Нужно либо с ними бухать, либо не общаться вообще. Но я еще маленькая, мне нельзя водку.
Лет с десяти меня начали отпускать гулять на улицу с друзьями без присмотра. Именно так я и проводила все свободное время. Однажды я вышла во двор летом, а в голове внезапно родилась мысль: «Я хочу попробовать покурить!». У нас в семье никто не курил. Кроме отца. Но он к тому моменту уже умер. Иногда я ловила свою двоюродную сестру на том, что она слишком долго торчит в туалете, когда приходит в гости. Как-то я решилась залезть в ее сумку и нашла там сигареты. Одну украла зачем-то, завернула в пакетик и спрятала за книжки на полке.
И вот прошло уже много месяцев, я на летних каникулах после третьего класса, и мне срочно нужно покурить. Но одной страшно. Вышла гулять Светка.
- Светка, я в общем…это…хочу попробовать покурить.
- Я тоже хочу. Можно у папки украсть одну сигарету.
- А у меня уже есть одна.
Мы пошли в детский садик, который уже не работал, спрятались там за лестницей у крыльца. Я достала сигарету и спички. Мы попробовали втянуть неприятный на вкус дым сигареты «Мальборо». Я знала, что это дорогие сигареты, потому что видела рекламу в глянцевом журнале. Чутье мне подсказало, что в таком журнале ничего дешевого не рекламируют.
Так мы все лето таскали сигареты то у Светкиного отца, то у сестры, иногда находили бычки. В августе я познакомилась у бабушке во дворе с Любой. Она была старше нас на два года. Опытная курильщица Люба научила нас одной хитрости: дома спрашиваете денег на шоколадку, складываетесь, идете в киоск на остановке и говорите: «Меня папа послал за сигаретами. Дайте, пожалуйста, «Америку». Сигареты нам продавали с тех пор всегда. Ни разу в жизни у меня ничего не спросили. Всем всегда было наплевать, почему десяти/четырнадцати/пятнадцатилетняя девочка покупает сигареты. Потом, конечно, всех продавцов обязали требовать документы, но в этот момент с маленькой девочкой спутать меня уже было невозможно.
За то время, пока Леня пил свои две кружки нефильтрованного пива, я выкурила почти половину пачки. Когда куришь, можно не разговаривать, просто пялиться куда-то и делать вид, что на тебя нашла романтическая грусть. Примерно по той же причине Леня заказывал два пива сразу. На самом деле, ничего романтического в нашей грусти не было.
- Я вас не понимаю! Я вот никогда не пила и не курила. И не собираюсь. Не знаю, что в этом прикольного, - Наташа проговорила это строго и немного обиженно. - Мне вот и так бывает весело без всяких допингов, в мире же так много прекрасного.
Глядя на ее лицо, совершенно невозможно было сказать, что ее занимает что-либо более прекрасное, чем мысли о суициде. Веселая подобралась у нас компания.
Наташа жила с бабушкой с двенадцати лет, с тех пор, как ее мать умерла. Именно тогда у девочки началось детство. Детство, когда тебя не бьют, не посылают за паленой водкой, когда дома не ночует семь незнакомых обдолбанных человек, когда никто не продает из дома последние вещи. Мать Наташи умерла от передоза героином. Бедную девочку всегда все жалели, а маму осуждали, чем к шестнадцати годам вызвали у Наташки чувство легкой ненависти к миру. Смерть матери ранила ее больнее, чем сама мать, когда била ее в детстве. «Это моя мама. Я ее люблю за то, что она меня родила, и за все хорошее, что успела мне дать», - слова, которые обрубали любые попытки пожалеть и приголубить сиротинку, и звучали примерно с той же интонацией, с которой обычно посылают на хер.
Так, посылая всех подальше, Наташа из помощника нотариуса превратилась в Наталью Николаевну, ведущего юриста строительной компании, где продолжает успешно слать людей ко всем чертям.
- Ладно, завтра увидимся! У меня утром суд, и к бабушке надо заехать. Пока, алкоголики.
Наташка ушла.
- Я тоже собираюсь к бабушке на днях. Надо навестить. Покушаю нормальной домашней еды.
Леня съел очередную чесночную гренку и запил ее пивом. А я продолжала запивать сигареты водой с лимоном.
- Я к маме в субботу поеду, не была две недели. Она, может, и не соскучилась особо, но надо съездить.
- Я не был семь лет у матери и не поеду. И не хочу.
- Ну, не знаю, это же родной человек, я не могу ее бросить.
У Лени была такая яблоня, от которой он упал, может, и не далеко, но укатился сильно, насколько смог. Пока мать работала в районной больнице, все вроде было сносно. Леня закончил институт, отслужил в армии, обзавелся новыми друзьями и увлечениями. Лазить по дворам и отрабатывать мобильники уже стало неинтересно. Да и стыдно как-то. Недостаток адреналина он компенсировал экстремальными ночными гонками с друзьями. Мать начала выпивать, это усилило ее склонность к нравоучениям и упрекам в адрес сына. А Леня слишком нервный, чтобы это терпеть и понять. Он устроился грузчиком в супермаркет, снял комнату в городе и просто перестал ездить домой.
Мы познакомились в интернете. Он все время ныл о чем-то в чате, во мне это вызывало дикое желание дать ему по морде. Виртуально это можно было заменить только жесткими подколами по поводу его нытья. Однажды я переборщила, даже стало страшно за чувака - не спрыгнул бы с балкона. Леня, конечно, не спрыгнул, но еще года три мы не общались, пока случайно не встретились в баре пятничным вечером.
Он - это я, только мужик. Тоскующий, одинокий, склонный к вредным привычкам. Говорим, что не любим общество, ненавидим разговаривать с людьми, а сами все свободное время проводим в общественных местах, социальных сетях, знакомимся с кем-то, поим коньяком за свой счет, сами пьем за чужой. Потому что дома в одиночестве еще хуже, чем среди этих людей. Останавливаешься на минутку и сразу видишь вокруг ненужный хлам, полки, стены. И эти стены так и манят, чтобы об них побиться одинокой головой. Быстро одеваешься и бежишь в бар.
- Все-таки я маму в чем-то понимаю, хоть мне и сложно принять это. Да, я живу отдельно, хорошо зарабатываю, но не могу я вот так взять и сделать вид, что я никогда ничего этого со мной не происходило.
- И нравится тебе, милая моя, вызванивать нарколога, насильно ставить ей капельницы, выводить из запоя, чтобы потом услышать скупые неловкие извинения, а через полгода снова повторять все те же действия.
- Не знаю, Лень, иногда мне хочется послать все подальше. Будь, что будет. Но потом раз, приснится какой-нибудь сон, где мама пьяная идет с бутылкой из магазина, а я ее в кустах караулю. Просыпаюсь и понимаю, что не дам ей сдохнуть от белой горячки. Она же любит жизнь, иначе бы давно повесилась. Просто ей одиноко, она смысл жизни потеряла.
- Бред это все! Живи уже для себя.
Именно с истерической мыслью жить для себя я переехала два года назад на съемную квартиру. Не переехала, нет, это не то слово. Сбежала. Пока нарколог ставил капельницу, что-то тихо шептал маме, я, размазывая слезы и сопли по лицу, пихала в чемодан платья и книжки. Машины тогда еще не было, пришлось брать такси. Это был ноябрь, шел снег и дул сильный ветер.
Не помню, в какой именно момент веселые дружеские попойки превратились у мамы в алкоголизм. Смерть отца она перенесла очень стойко, взяла все в свои руки, работала на двух работах, старалась делать так, чтобы я ни в чем не нуждалась. И, видимо, устала. Одиночество пожирало эту сильную женщину и доказывало, что не такая уж она и сильная. Я ее с каждым годом все больше понимаю, но принять такой выбор все равно не могу. Так проявляется ее любовь к себе и обида на весь остальной мир. Но больше всего она обижена на саму себя, себя она винит во всем: в одиночестве, в бедности, в запущенной фигуре и в счастье подруг.
- Я и живу для себя, для кого же еще. А маму я люблю. Взять и бросить ее из-за того, что она совершает ошибки, я не могу, меня не так воспитывали.
- А меня никак не воспитывали, только поучали всю жизнь и тыкали носом в мои неудачи, как котенка в лужу, которую он наделал у порога. Я сам воспитался такой. И теперь всех ненавижу.
- Леня. Да ты на нас посмотри! Сбежали от никудышных родителей, которые бухают и не так нас воспитывают, а сами сидим тут. И что мы делаем? Ты бухаешь, я курю так, что скоро выплюну собственные легкие. А воспитывать нам и некого. И такими темпами вряд ли в ближайшее время будет кого. Чем мы лучше?
- Тем, что мы пьем и воспитывать нам некого. Тем, что у нас и нет никого, кому наше дурное поведение причинит вред. Мне вот женщина нужна, тогда я буду вести себя нормально, и бухать будет не за чем.
- Всем нужна женщина. И мне мужчина нужен. Только мы с тобой пьяные и вонючие вряд ли кому-то сдались. Согласись?
- Я хороший, - Леня опустил голову и на секунду стал похож на пятилетнего мальчика. Я думала, он сейчас заплачет.
- Хороший! И я тебя люблю любым. Но давай, может, начнем новую жизнь? Вон смотри, Наташка какая молодец. Будем вместе с ней кататься на великах, ездить в лес с палатками. Давай в бассейн запишемся!
- На великах согласен, но в бассейн не хочу. Это скучно. И что, будем типа пропагандировать ЗОЖ? Здоровый образ жизни, может, еще и бегать начнем?
- Ну, я же серьезно. Я же не говорю, что совсем никогда больше не пить и не курить. Просто привнести полезные новшества в наши асоциальные жизни. У меня в тренажерный зал есть скидки, кстати.
- Я сейчас слишком пьян, чтобы решать такое. Завтра обсудим. Какие, кстати, планы на завтра?
- Да я пока не думала, можно сходить куда-нибудь. Или можно у меня посидеть, я новый телек купила большой, кино смотреть.
- Ладно, - Леня допил четвертую кружку пива. - Заеду после работы, только скажи, что купить.
- Я позвоню днем. Дай сигарету, у меня закончились.
Я сдавила в руках пустую пачку.
- Девушка, можно счет!