История горнозаводского Урала 18-19 века
Чем мне не нравится традиционная Русская история? Ангажированностью и бесчеловечностью. Ее авторы с дореволюционных времен трактуют добро и зло в Истории с одной позиции - полезны или нет были эти события - для одной конкретной императорской семьи. Государство и семья Романовых - для них одно и то же.
Последний (и не только он) русский император был откровенно бездарен. Но историки постоянно ищут ему оправдания. Тот министр был плох - другой. Но по факту - каждый российский император был глуп, слаб и садистски жесток. В их окружении подавляющим большинством оказываются подонки и сволочи. Про народ историки «забывают». При ближайшем рассмотрении все правители оказываются оккупантами намного больше, чем «правителями». И не нужно удивляться, что их уничтожили.
О «немецкости» династии говорят мало - главным образом потому, что их сменщики сами были больше немцами (или немецкими евреями). «Немцы» в Российской империи были не только привилегированным сословием. Это была социальная группа, представители которой работали инженерами, учителями, врачами. И они были куда больше на виду, чем император. Потому что про Императора не писали газеты, не сообщали новостей. Сакральная фигура может быть такой - только потому что держится на расстоянии.
Люди не равны. Это игнорируют марксисты, не замечают социалисты. Не я сказал - Александр Зиновьев. Идеальные социальные системы, основанные на социальном равенстве невозможны - потому что всегда есть (и будет) разница в уме, образовании, происхождении, из-за этого - в богатстве. Игнорировать это - означает извращать любую систему.
В китайской культуре есть любопытное наблюдение, при соблюдении которого общество оказывается единым и гармоничным. Для этого нужно «четыре вместе»: вместе работать, отдыхать, есть и воспитывать детей. В такой системе даже материальное неравенство не является противоречием. Именно потому что «люди не равны», те, кто выше - должны не выпячивать это неравенство. Потому что деньги, статус, даже мозги - как любой другой актив - имеют ограничения.
Возвращаюсь в Российскую империю. Полная нищета, голод и высочайшая детская смертность у 90% населения - и развязная показушная праздность у 1%. Чему удивляться, что социальную группу, которая не была и даже не пыталась казаться «своей» - незатейливо зачистили. Они бесили, раздражали. И когда появилась возможность перебить их, как бешеных собак - уничтожили даже тех, кто пытался их защитить. Потому что нельзя откровенно нарушать законы социального единства. Сами Романовы красиво сбежали. Этому есть убедительные доказательства. Но про это в другой раз.
Сегодня мы наблюдаем, как те же социальные нормы нарушают новые российские власти. Именно потому что История не дает верные акценты нашему прошлому. Уроки не выучены. Грабли - как лежали, так и лежат.
Ниже два отрывка.
Первый - по истории уральского города от местного историка. Сколько зарабатывали местные рабочие и сколько - собственница завода, не приезжавшая в Россию с Лазурного брега.
Второй отрывок - Покровский М.Н. О жизни горнозаводского Урала перед восстанием Пугачева. Если рабство, как социальный слой, действительно, существовало - он было не в далекой Греции и не давным-давно. Оно было 2 века назад в нашей стране. И его насаждали те ублюдки, которые считаются героями нашей официальной Истории. Этого историка шельмуют и замалчивают - но стоило бы оценить, что он писал...
Парфенов Н.М. Хронология важнейших дат и события в городе Лысьве и Лысьвенском районе
1823, 29 октября - скончалась княгиня В.А.Шаховская, в наследство ее Пермскими владениями вступила внучка Варвара Петровна Шувалова. Ее доходы составляют 800 000 руб. в год.
1826 - Варвара Петровна Шувалова вышла замуж за графа Адольфа де Полье (умер в 1830 г.);
1836 - Варвара Петровна де Полье вышла замуж за князя Джорджио (Георгия Оттовича) Вильдинга ди Бутера и ди Ридали (умер в 1841 г.)
1861 - средняя заработная плата лысьвенского рабочего составляла 7.25 коп. в месяц; в мае состоялась стачка 503 рабочих, недовольных низкой заработной платой;
1871 - новые волнения рабочих, не согласных с введением земских сборов;
1886-1888 - лысьвенские рабочие скупают графскую землю по 13 руб. за десятину за наличный расчет, в рассрочку или через вычет денег из заработной платы сроком до 5 лет. (Справочно: 1 десятина - это 10 925,392 квадратных метра, 1,09 гектара или 109,25 соток).
<4D6963726F736F667420576F7264202D20D5F0EEEDEEEBEEE3E8FF20E2E0E6EDE5E9F8E8F520E4E0F220E820F1EEE1FBF2E8FF20E220E3EEF0EEE4E520CBFBF1FCE2E520E820CBFBF1FCE2E5ED2E646F63>
Второй отрывок. Покровский М.Н. Русская история с древнейших времен. Глава 11. Монархия 18 века. Домашний враг.
Горнозаводские крестьяне (их в 60 х годах на Урале считалось до 100 тысяч душ мужского пола) не были юридически крепостными. Это, как мы уже упоминали, были черносошные, казенные крестьяне, отрабатывавшие на заводах свою подушную подать, т. е. таково было их правовое положение.
По инструкции 1734 года всем заводчикам, в видах расширения их производства и устройства новых заводов, было обещано от 100 до 150 дворов государственных крестьян к каждой доменной печи и по 30 дворов к каждому молоту. Заводчик обязывался платить за этих крестьян подати, как помещик за своих крепостных, а крестьяне - на него работать по известной таксе: выработанные ими деньги не выдавались им на руки, а засчитывались в подать.
По расчету одного исследователя, каждому работоспособному крестьянину, чтобы выработать подати, приходилось затратить на заводскую работу 120 дней: другими словами, по тяжести, заводская работа равнялась, приблизительно, двухдневной барщине. Это было бы еще не так тяжело, если бы соблюдалось требование инструкции приписывать ближайшие к заводам деревни. На самом деле, юридическая оболочка никого не обманывала: дело шло о возможности получить крепостных из казны, и само собой разумеется, что заводчики и их управители тянулись к лучшим, наиболее богатым и населенным волостям.
В результате «заводские» крестьяне оказывались за 400, 500 и даже 700 верст от завода, к которому они были приписаны. Это одно уже делало заводскую барщину исключительно тяжелой. «Земледельцы не могут пропитаться своим собственным хлебом, - говорит Н. Рычков о Соликамском уезде около 1770 года, - сие не столько от посредственного плодородия их земель, но больше от того, что обитатели сей области почти все к заводам приписные крестьяне, а потому большая часть из них, упражнены будучи заводскими работами, не имеют довольно времени к распространению своего хлебопашества. Ибо в тот час, когда руки земледельцев должны обрабатывать свои земли и пользоваться плодами, от нее произрастаемыми, принуждены они идти на заводы, находящиеся от них в весьма дальнем расстоянии, каковые суть заводы верхотурского купца Походяшина, лежащие в 500 верстах от тех селений, кои к ним приписаны, и еще в таких местах, куда и пешим с великим трудом пройти возможно по причине чрезмерно болотистых и лесистых мест».
По расчету того же исследователя для того же типичного случая, походы приписных крестьян на завод при расстоянии, которое можно считать, скорее, средним, чем очень большим (400 верст), брали у них 96 дней в год, т. е. их барщина растягивалась до 216 дней, из двухдневной превращаясь в четырехдневную. Это уже одно делало положение «приписных» значительно худшим в сравнении со средним положением барщинного крестьянина по всей России; но это было далеко не все.
Работа крестьян на их наделах и заводская барщина сталкивались не только потому, что вторая брала время, нужное для первой. По самым условиям производства заводская работа требовала непрерывности: доменную печь потушить было нельзя, потухшая домна была крупным убытком для заводчика.
Странно было бы думать, что более сильный пойдет в этом случае на убытки ради интересов более слабого, и вот заводчики начинают систематически стремиться к ликвидации собственного крестьянского хозяйства, к пролетаризации крестьянства, чтобы иметь рабочие руки при заводе всегда. «Я многих (заводчиков) знаю, - писал в 1765 году оренбургский губернатор Волков, - кои за правило почитают, дабы их заводские крестьяне совсем домоустройства не имели, а единственно от заводской работы питались; и сего правила тем прилежнее держатся, что в то же время и сугубую от того пользу получают».
«Сугубая польза» заключалась в том, что заводчик эксплуатировал пролетаризованного им крестьянина совершенно так же, как фабрикант второй половины XIX века своих «свободных» рабочих, заставляя его покупать все необходимое, до хлеба включительно, в заводской лавке, с крупной для предпринимателя прибылью.
Челобитная крестьян демидовских заводов (1741) дает яркую картинку этой пролетаризации в условиях глубоко феодального режима. В рабочую пору демидовские приказчики наезжали на деревни с солдатами и били дубинами и батогами старост, выборных десятников и писарей, требуя, чтобы они, в свою очередь, гнали крестьян на заводскую работу.
«Когда приказчики наших крестьян увидят на пашнях, - писали челобитники, - то и работать им не дают, и бьют смертельно, и приговаривают… работай на заводе, а не на своих пашнях». Ко времени челобитной цель была уже в значительной степени достигнута: «уже не малая часть» демидовских крестьян «произошла пустотою и многие в убожество и в крайнее разорение пришли и подушного окладу платить нам нечем». Приводить последний мотив было большой наивностью: за уплату подушных отвечал заводчик, покупавший этим рабочие руки приблизительно втрое дешевле, чем они стоили тогда на Урале.
«Конечное» же «разорение» было прямо в его расчетах, и Демидов прекрасно это понимал, рекомендуя своим детям терпеливо относиться к забастовке и их «крепостных пролетариев», он высказывал твердую уверенность, что голод, рано или поздно, пригонит их обратно на завод.
Плантационное хозяйство, которое в земледельческой полосе было, во всяком случае, исключением, хотя, может быть, гораздо более частым, чем обыкновенно думают, на уральских заводах становилось правилом: «приписной» крестьянин все больше и больше обращался в безземельного раба, которого хозяин кормил и одевал, эксплуатируя за то и его, и его семью (случаи применения детского труда уже встречаются), как ему заблагорассудится. Нет надобности говорить, что условия труда вполне отвечали всей картине тогдашнего режима: никаких признаков «фабричной гигиены», разумеется, не существовало; рабочие задыхались в шахтах, лишенных вентиляции, их заливало водой, они наживали себе скорбут (цингу) и другие болезни. Обезлюдив одну деревню, заводчик хлопотал о приписке другой - и только.
Особенно мало заботились об этом привилегированные заводчики из крупной знати, которые, как грибы после дождя, стали расти в конце царствования Елизаветы, с развитием спроса на уральское железо за границей: Шувалов (у одного Петра Ивановича, так хорошо знакомого, было до 25 тысяч душ «приписных»), Чернышев, Воронцов и др. При этом дисциплина на заводе XVIII века была такая же, как и в крепостном имении, и если на фабриках XX века «начальство» сплошь и рядом давало волю рукам, можно себе представить, что было в те времена.
«При заводской работе происходило нам не точию излишнее противу положенных на нас подушного оклада и оброчного провианта отягощение, но и самые мучительные ругательства», - писали демидовские же крестьяне (в одной челобитной, несколько более поздней, чем цитированная выше). «Его, Демидова, приказчики и нарядчики, незнаемо за что, немилостиво били батожьем и кнутьями, многих крестьян смертельно изувечили, от которых побои долговременно, недель по шести и по полугоду не зарастали с червием раны. От тех же побои из молодых в военную службу за увечьем в отдачу уже быть не способны; а заводских и домашних работ исправлять не могут (а иные померли). А за принесенную в обиде жалобу, дабы и впредь нигде не били челом, приказом приказчиков и нарядчиков, навязав яко татю на шею колодки и водя по дровосекам и шалашам, а в заводе по улицам, по плотинам и по фабрикам, ременными кнутьями немилосердно злодейски мучили…» Крестьяне называли при этом по именам 12 человек, засеченных приказчиками до смерти.
Для того чтобы правильно оценить то действие, которое процесс закрепощения должен был произвести на психику уральских крестьян, надо не забывать двух обстоятельств: во-первых, что процесс этот, тянувшийся в земледельческой России с незапамятных времен, здесь начался и кончился на глазах у одного поколения - ко времени пугачевщины во многих местах могли быть живы люди, которые не только родились, но и выросли свободными черносошными крестьянами; во-вторых, что, благодаря именно этой постепенности, всюду право успело приспособиться к экономической действительности, подчинившей себе все - и религию, и мораль: и государев указ, и поучение сельского попа, и «обычай», свято хранимый мудрыми стариками, дожившими до старости именно потому, что они были самыми усердными холопами, твердили крепостному об одном: нужно слушаться барина.
На Урале не было ничего подобного, на бумаге «приписные» продолжали оставаться свободными, наезжие государевы чиновники на словах не решались этого отрицать, как ни сильно они тянули руку заводчиков, и ни в каком священном писании нельзя было отыскать текстов, которые бы уполномочивали Демидова драть семь шкур со своих мужиков, «обычаи» же все говорили о свободе.
В первую минуту уральским крестьянам и казалось, что вполне возможно легальное сопротивление надвигавшейся на них крепости. По дальности расстояния о них забыли, вот заводчики и начали своевольничать; надо напомнить о себе, и управа на лиходеев найдется. Они писали прошения в главную канцелярию заводов в Екатеринбурге, с них брали взятки, огромные по времени и положению просителей, до 100-150 рублей (700-1000 на золотые деньги), и потом издевались над ними.
Они посылали ходоков - их сажали в тюрьму, заковывали в кандалы, надевали им на шею рогатки и отправляли работать вместе с каторжниками. Естественно, должна была явиться мысль, пока еще не о том, что легальный путь ни к чему не приведет, а о том, что они ищут управы не по тому направлению, по какому нужно. Настоящее ли это начальство, которое не хочет исполнять требований, до очевидности законных? Не узурпаторы ли это, посаженные заводчиками?
«Узурпаторы» действуют от имени императрицы Екатерины II; не в этом ли обман? где же Петр III? почему он так скоро исчез? Уже в 1763 году на Урале питали сильные сомнения по этому случаю, и священник одного села, не без побуждения своих прихожан, конечно, служил молебен о здравии Петра Федоровича. А два года спустя, почти за десять лет до Пугачева, по Уралу уже ходят слухи, что Петр Федорович не только жив, но находится здесь, на Урале, называли даже крестьянина, в избе которого он ночевал. А крестьянские ходоки собирают указы Петра III, подлинные и подложные, да, говорят, это еще не все, есть другие, откуда крестьянская правда видна еще лучше. Идеология уральской революции 1773 года была, таким образом, готова.
Глава XI. (Монархия XVIII века) Домашний враг · Покровский М. Н.
Послесловие.
Кем являются современные историки, оправдывающие непотребство властей и фактическое рабство среди «своего» населения? ИМХО: самыми настоящими проститутками с отсутствующей социальной ответственностью...
Современные российские историки не нуждаются ни в моей любви ни в уважении. ПО мне, это закрытая каста «бюджетников», где работают ТОЛЬКО по жесткому курсу. Откуда шаг вправо-влево - это бунт, побег, и вертухаи стреляют без предупреждения. Чтобы заслужить место в этой «касте», человек должен стать абсолютно лояльным правилам этого «Клуба».
Можно только сожалеть, что все общество оказалось в плену людей, работающих по законам непотребного свинства. Это не упрек в сторону моей страны. Это некие «цивилизационные законы». В других странах подобного блядства на порядок больше.
Кто сложил современную «мозаику Истории»: radmirkilmatov - ЖЖ