"Удмурт" - 3
Роман про двойника президента, психиатрическую клинику и большую политику. Любые совпадения и параллели с реальными лицами являются случайными и полностью лежат на совести читателя.
Часть третья.
Одним из первых, кто посетил комнату оказался полноватый лысый человек пенсионных лет.
- Как мы себя чувствуем, молодой человек? - процедил он. По таким манерам и интонациям, не заглядывая в диплом, можно определить врача.
- Здравствуйте. Ничего и вам того же... Вы ведь врач?
- Чтобы мы могли обращаться друг к другу по имени, зовите меня доктор Шарков, Андрей Владимирович, личный врач Президента. Кто вы такой, мне известно. Аллергии и проблем с сердцем у вас как я слышал нет, - произнес он доставая из небольшого саквояжа шприц.
Я попытался отказаться, но он сказал. Это нужно, чтобы вы смогли изучить роль. Лично я предпочитаю инъекции - пероральному потреблению. Незачем пропускать все через свой желудок. Сразу в кровь - намного эффективней. Да и контролировать ваше состояние при этом будет проще. Успокойтесь лично мне вы нужны живой и здоровый. И даже очень живой и здоровый, чтобы успеть сделать столько, на что в нормальном состоянии вам потребовался бы месяц.
Я пытался ему сказать, что я актер, и вживаться в роль - часть моей работы. Потому просто можно снизить дозу.
Для того, чтобы это сказалось на вашем организме - доза должна быть в сто раз больше. А так вам будет проще пройти персонификацию. Вжиться в образ, так сказать.
Кроме того, мне кажется, что если вы позволите мне загипнотизировать вас - вы сможете сделать свою работу без лишних мыслей и еще лучше.
Доктор выглядел убедительным. И хотя лично я не верю врачам, которые лезут тебе в голову, похоже, деваться было некуда, а отступать - явно поздно. Или рано. Я кивнул:
- Господин Бушуев, я загипнотизирую вас. Дю слово врача, что это будет сделано с единственной целью избавить вас от неприятных ощущений, и что я больше никак не буду вмешиваться в ваш внутренний мир.
Он вытащил из кармана старомодные часы, стал мерить мой пульс.
Я ответил:
- Доктор, вы можете попробовать, но ничего из этого не выйдет. Меня невозможно загипнотизировать.
Я изучал гипноз, он бывает очень эффективен в работе один- на один, когда требуется угадывать мысли и поведение собеседника. Кроме того, немного гипноза не вредно в такой профессии, когда зрители поднимают шум в зале… Но мои учителя не могли загипнотизировать меня самого.
- Ну тогда нам просто придется попробовать сделать все, что можно. Представьте себе, что вы расслабляетесь, устраиваетесь поудобнее, и мы поговорим о том, что вас беспокоит. Он вроде бы говорил всякую чушь про то, как кровь бежит у меня по руке. О том, как я начинаю чувствовать мое тело. Где чувствую границы одежды, часы, ключ в кармане, могу ли я почувствовать купюру в кармане своей рубашки.
Он продолжал держать в руке часы, вертел ими передо мной, покачивая ими на длинной цепочке, хотя давно измерил мой пульс. Я хотел попросить его убрать их, так как блеск отражаемого ими света слепил мне глаза, но решил, что это, должно быть, что-то вроде нервного тика, которого он не замечает, да и вообще это не стоило того, чтобы делать замечания мало знакомому человеку, годящемуся тебе в отцы.
- Я уже давно расслабился, хотя и не был уверен, что можно загипнотизировать человека после укола наркотика.
- Но воздух вокруг становился все более вязким, похожим на жидкость, тягучим, он начинал пахнуть специями, было тепло, удобно, я расслабился и ничего не чувствовал. В конце-концов я провалился в сон.
Когда я проснулся и открыл глаза, прошло много времени. Мозг чувствовал подъем, а доктор сидел двух метрах от меня, тоже просматривая документальную хронику.
Моя подготовка продолжалась в той же комнате, где и началась. Сколько дней она проходила - я не знаю, так как потерял контроль за часами и днями. Я смотрел хронику и компьютерные файлы, не спал, если не считать редкого короткого сна под гипнозом и, вроде, не нуждался во сне.
На президента было много видео-материала. Они были бесконечны: проблема состояла в том, чтобы грамотно его распределить: сколько я могу усвоить, чтобы нервная система не была переполнена. При вхождении в этот образ со мной постоянно кто-то находился.
Не знаю, в какой момент я почувствовал симпатию к своему персонажу. Доктор уверял, что он не внушал мне этого. Кто знает, с одной стороны, у него были несколько занудные представления о врачебной этике, с другой стороны, в политике - обман является часть системы. Специально я его об этом не просил. С одной стороны, такая симпатия - неизбежная спутница актерской профессии; наверно, если мне пришлось бы играть роль маньяка, он бы тоже начал нравиться мне. Чтобы вжиться в роль, человек должен на время превратиться в своего персонажа. А нормальный человек не имеет выбора: либо он нравится сам себе, либо нет, и кончает жизнь самоубийством - третьего не дано. С другой стороны, возможно, что моя персонификация пошла намного глубже, чем когда-либо это происходило со мной.
Наверно, понять - значит простить, я стал лучше понимать Президента.
даже те его черты, которые вызывали во мне полное неприятие. Я переоделся и сидел в Его кресле в Его костюме, надевал Его лицо, мы ходили по «его» кабинету, несколько раз выходили наружу, в коридор. Вокруг меня звали «шефом». Все это делалось для того, чтобы помочь мне вжиться в образ. С другой стороны, возможно, что только единицы знали о том, что на самом деле происходило со мной...
Меня фотографировали и снимали на камеру, потом мы просматривали уже эти кадры «нон-стопом». Я практически не выходил из образа.
На какой-то момент мы достигли стадии генеральной репетиции. О том, что я подменяю Шефа, на даче знало несколько человек. Не могу сказать точно, кто догадывался, а кто нет, но мне было позволено расслабиться и задавать вопросы только в присутствии Лены, Доктора и Быкова. Я был совершенно уверен, что администратор дачи что-то знал о подмене, но ни разу не дал этого понять. Он был худым, бывшим военным зрелых лет с характерным квадратным подбородком и твердо сжатыми губами. Точно, что еще было двое, которые знали это точно. Но их не было на Даче. Они находились в Москве и прикрывали нас, посылая сообщения для прессы, командовали аппаратом и держали ситуацию здесь под контролем. Это были Илья Соловьев, который отвечал за отношения Шефа со СМИ, и глава его администрации Иван Габиуллин. Даже не знаю, как определить то, чем занимался Олег. Он был управляющим делами, был в курсе всего, определял распорядок, этакий «министр без портфеля». Думаю, что Олег за спиной Президента осуществлял надзор и контроль за всем, что происходило вокруг Президента. И в некотором роде его можно было назвать хозяином над ним. Владельцем образа, распорядителем бренда.
Эта небольшая группа знала все, а если в курсе дела был кто-то еще, то сообщать об этом мне, видимо, было признано нецелесообразным. Ясно было, что персонал на Даче могли знать только то, что вокруг происходит что-то странное, но что именно, они не понимали. Входящим меня туда не видели. А к тому времени, как увидели, я уже был «Им».
Гримом я пользовался не стал. Грим можно заметить на близком расстоянии; искусственные накладки даже если и похожи на кожу, то могут подвести в любой момент. Я только осветлил свое лицо несколькими косметическими масками и придал лицу изнутри «президентское» выражение. Доктор сделал несколько инъекций в скулы. И конечно, мне пришлось пожертвовать частью своих волос, для чего Шарков умертвил корни. В тот момент это меня уже мало беспокоило: актер всегда может воспользоваться париком, я был уверен, что за эту свою работу получу достаточно, чтобы мог остаток своих дней провести без забот, если, конечно, пожелаю.
С другой стороны, я где-то понимал, что «остаток дней» может оказаться не таким уж длинным. Все знают поговорки о парнях, которые слишком много знали, и про секреты, которые лучше всего хранят именно покойники.
С другой стороны, я чувствовал, как эта роль начинает менять меня самого. Существует такое понятие профессиональная деформация личности. Грубо говоря, все бухгалтеры - немного трусы, юристы - зануды, актеры - циники, врачи - тоже. Это не сто процентов. Но сложно представить себе храброго бухгалтера и искреннего политика, А если и возможно, то не надолго.
Однако любая роль - требует веры в свой образ. И чем больше я походил на политика внешне, тем меньше наверно, я соответствовал его внутреннему «образу». Мало-помалу я начинал верить в свой образ.
Роль Президента действительно действует на человека расслабляюще, все вокруг буквально поклонялись ему. Политическая фигура не бывает в одиночестве. Политический деятель состоит из команды хорошо сработавшихся людей. И если они вели себя со мной, как учителя, я начинал верить им, верить, что Шеф не был бы приличным человеком, если бы не собрал вокруг себя// меня достойных доверия людей. Отношения в паре учитель// ученик - это тоже профессиональная деформация характеров...
Большим препятствием для меня оказался немецкий язык. В студенческие годы я имел достаточно практики, чтобы сказать несколько слов, необходимых для роли, на сцене или перед камерой. Я профессионал: и могу имитировать любые звуки, начиная от пилы, напоровшейся на гвоздь, и до кудахтанья курицы, которую побеспокоили в гнезде. Но выучить иностранных язык за несколько дней было нереально, а заучивать целями фрагментами - не менее сложно. Имитировать акцент и уверенность - это не совсем то что требуется от бывшего резидента в Германии.
К счастью для меня, от шефа не требовалось говорить только по-немецки. Мне нужно было овладеть немецким в той ступени, чтобы понимать, о чем идет речь, и повторять за суфлером в ухе. Тем не менее, мне пришлось основательно поработать, чтобы овладеть тем минимумом, который ему следовало иногда сказать при кратких встречах.
Каким образом немецкий язык входил в меня// в мое сознание - так и осталось загадкой. Казалось, доктор знает нечто большее о той работе, которую я исполнял, вживаясь в роль. Как и о тех инъекциях, точнее о странных результатах всей моей// нашей работы. Так или иначе, после отдельных уроков, мне было сложно вспоминать кто я и где я. Вячеслав Бушуев в роли, и выходить на пару минут их образа, чтобы немного побыть самим-собой.
Лена пребывала в еще большем напряжении, чем я. Львиная доля нагрузки по обучению языку пала на ее плечи. Кроме того, я посвятил много времени изучению ритуалов, психологических приемов, персональных «фишек» и «наворотов», которые отличают любую личность - от других.
Проблем в Леной не было, кроме одного случая. Я как раз закончил повторять речь, которую надо было произнести на небольшой церемонии во время своего дачного отдыха. Я прочитал ее, со всеми особенностями произношения, с его особыми акцентами и интонациями. Закончив, я спросил:
- Ну как?
- Очень хорошо, - серьезно ответила она.
- Спасибо, солнышко, - это было Его выражение, подхваченное мной на одном из «домашних» видео. Так Президент называл своих близких в бытовой обстановке, репетируя перед камерой. Это прозвище вполне соответствовало ей, но она неожиданно «завелась». Женская ревность не имеет оснований и ей не надо особых причин. А тут я оказался похитителем «Образа» того мужчины, в которого она, как всякая секретарша, была немного влюблена.
- Не смей называть меня так!
Я посмотрел на нее с недоумением и, все еще оставаясь в роли, спросил:
- Но почему, детка?
- Не смейте называть меня деткой! Вы мошенник! Жалкий болтун! Актеришка!
Она вскочила, бросилась бежать, уткнулась в дверь - остановилась, обернулась, заплакала и снова отвернулся, намереваясь покинуть кабинет.
Я сделал над собой колоссальное усилие и вышел из образа. Втянул живот, позволил своему лицу появиться на смену чужому - и заговорил своим собственным голосом:
- Госпожа Белых!
Она перестала всхлипывать, обернулась ко мне, и у нее отвалилась челюсть. Я продолжил, все еще оставаясь самим собой:
- Вернитесь и сядьте.
Мне показалось, что она собирается возразить, но видимо, передумала, медленно вернулась к креслу и села, сложив руки на коленях. Ее лицо сохраняло выражение маленькой девочки, которая все еще обиделась и дуется. Я помолчал несколько мгновений, а затем тихо произнес:
- Да, Елена Сергеевна, я - актер. Если это повод, чтобы оскорблять меня, то и вы готовя меня занимаетесь тем же.
Ее лицо по прежнему выражало неприязнь.
- Как актер, я здесь для того, чтобы выполнять работу актера. Вы знаете, что я был завлечен сюда обманом - я никогда в жизни, в трезвом уме, не согласился бы на такую работу. И мне не нравится это дело гораздо сильнее, чем вы не любите меня за то, что мне приходится ее выполнять. Кроме того, не смотря на все заверения господина Быкова, я далеко не уверен, что мне удастся выпутаться отсюда с живым-и-невредимым. А моя шкура мне дорога, так как она у меня только одна. Мне также кажется, что я понимаю, почему вы с трудом переносите меня. Но разве это может служить причиной тому, что вы мешаете мне работать?
Она что-то начала бормотать: Это нечестно! Это не красиво! Не порядочно!
Я вздохнул.
- Конечно, это так. Более того - это просто невозможно при отсутствии поддержки членов группы. Поэтому позовите сюда Быкова и расскажите ему. Надо кончать с этой затеей.
Она вздрогнула и, подняв ко мне лицо, быстро сказала: - О, нет! Этого ни в коем случае нельзя делать.
- А почему? Гораздо лучше отказаться от нелепой затеи сейчас, чем обманывать себя, и в конце концов с треском провалиться. Я не смогу выступать, если не буду полностью уверен в себе, согласитесь сами.
- Но… но… мы должны! Это необходимо!
- Какая такая необходимость, Елена Сергеевна? Политическая? я не интересуюсь политикой… и сомневаюсь, чтобы вы интересовались ею по-настоящему... На кой тянуть эту волыну?
- Потому что… потому что… Он… - она запнулась, не будучи в состоянии продолжать зарыдала.
Я приблизился к ней и положил руку на плечо.
- Потому что если мы не сделаем этого, все, на что Он угробил свою жизнь, пойдет коту под хвост. Потому что Он не может этого сделать сам, и его близкие пытаются сделать это за него. Вы верны ему. И вам больно видеть кого-то на месте, которое принадлежит только ему. Кроме того, вы почти обезумели от мрачных мыслей из-за него.
- Да, еле слышно прошептала она.
Я взял ее за подбородок.
- Признайтесь, что отчаянно любите его - и сделайте для него то, что должна делать любимая женщина. Ведь я изо всех сил стараюсь именно для него. Что же ты делаешь? Неужели ты не понимаешь, что равняя меня с дерьмом ты делаешь мою работу в сто раз сложней?
Видно было, как она почернела. На какой-то момент мне показалось, что она даже может врезать мне пощечину. Но она растерянно пробормотала:
- Простите. Простите, пожалуйста. Этого больше не повторится. Никогда!
Я отпустил ее подбородок и с воодушевлением в голосе сказал: возвращаемся к работе.
Она не шевелилась. Простите, Шеф.
- Здесь нечего прощать, Леночка. Вы ведь поступили так, потому что вами двигала любовь и тревога за меня. Вернемся к работе. Я должен выучить речь, осталось мало времени, я опять вошел в образ. Или образ снова овладел мной.
Когда ты играешь такую роль, тщеславие может тебе сильно помогать. Принять маску президента - приятней и проще, чем роль преступника.
Она снова включила проектор. Я еще раз смотрел не его манеру и речь, затем, включил суфлер, отключил звук, и произнес похожую речь сам. Смотрел на себя в зеркале, как звучу, совпадают ли мои интонации с оригиналом. Она наблюдала за мной, то и дело переводя взгляд с меня на изображение в зеркале и обратно. На ее лице было изумление. Наконец, я решил, что этого достаточно и выключил проектор.
- Как?
- Превосходно!
Я улыбнулся его улыбкой.
- Спасибо, красавица.
- Не за что… Шеф.
Потом пришли гости.
На Дачу приехали Габиуллин и Соловьев. Быков привел их в кабинет. Я встал и сказал:
- Привет. Олег. Рад тебя видеть, Илья.
Приветствие было теплым, но обыденным. Ведь эти люди расстались с Шефом недавно и на очень короткое время - несколько дней разлуки и ничего больше. Я шагнул им навстречу и протянул руку.
Олег бросил на меня быстрый взгляд, и подыграл мне. Он пожал мне руку и невозмутимо ответил:
- Рад вас видеть, шеф.
Он был совсем невысок, волосат, средних лет, похожий сразу и на ученого, и на картежника.
- Случилось что-нибудь за время моего отсутствия?
- Только рутина. Я уже передал Лене все материалы.
- Прекрасно. - Я повернулся к Соловьеву и снова протянул руку.
Он не пожал ее. Вместо этого он упер руки в бока и присвистнул:
- Чудеса, да и только! Кажется, есть шансы провести все как надо.
Он снова окинул меня взглядом с головы до ног и добавил:
- Повернитесь-ка, Слава. А теперь пройдитесь, я хочу посмотреть, как вы ходите.
Я понял, что действительно испытываю раздражение, которое, наверное, испытал бы Шеф, если бы встретился лицом к лицу с такой наглостью, и это, конечно, отразилось на моем лице. Быков тронул Илью за рукав и быстро сказал:
- Перестань. Ты помнишь, о чем мы с тобой договорились?
- Да полная ерунда! - ответил Илья. - Комната полностью изолирована. Я хотел бы убедиться сам, что он подходит. Кстати, Слава, как ваш немецкий? Загните-ка что-нибудь.
Я ответил ему многословным оборотом, который означал приблизительно: «Правила хорошего тона требуют, чтобы один из нас сделал бы воздух в этой комнате чище без своего присутствия!»… там был и более глубокий смысл, с упоминанием не высоких физических и моральных особенностей адресата. Не думаю, что Илья что-то понимал в немецком, так как он улыбнулся и ответил:
- Надо отдать вам должное, Слава, у вас здорово получается.
Но Быков понял. Он взял Илью за руку и сказал:
- Илья, завязывай. Ты находишься на моей территории, и я приказываю. Мы ведем сложную игру, и ни на секунду не прекращаем ее. Будьте все внимательны. Илья, мы все согласились, что все именно так и будет. Иначе кто-нибудь из нас облажается в самый неподходящий момент. - Соловьев взглянул на него, затем на меня и пожал плечами:
- Хорошо-хорошо. Я просто хотел проверить… ведь, кроме всего прочего, это была моя идея. - Он криво улыбнулся:
- Здравствуйте, Шеф. Рад, что вы готовы.
У слова «шеф» была немного издевательская интонация, но я ее пропустил и ответил:
- Тоже рад, что вы приехали, Илья. Есть ли что-нибудь особо важное перед выездом?
- Как будто нет. Пресс-конференция планируется в Стокгольмском аэропорту, - я видел, что он наблюдает за тем, как я восприму это. Я кивнул:
- Очень хорошо.
- Олег, - торопливо вмешался Быков. - Разве это необходимо? Вы в курсе?
- Я как раз хотел добавить, - продолжал Илья, поворачиваясь к Олегу, - Так принято, но я могу взять прессу на себя и сказать ребятам, что перед визитом шеф схватил мол- простуду, кашель. Можно ограничить конференцию письменными вопросами, поданными заранее. Я напишу вопросы и ответы, пока будет длиться церемония. Но без общения с прессой Шеф никогда не обходился. Я вижу, он как две капли воды похож на шефа и говорит в точности как он, потому, думаю, можно рискнуть. Это спутает карты американцам. Как вы, шеф? Справитесь?
- Не вижу препятствий для этого, Илья. - Я подумал, что если мне удавалось выступать перед полным залом зрителей, то уж с толпой каких-то журналюг могу беседовать в манере Шефа хоть целую вечность, пока им не надоест. Я хорошо усвоил манеры Президента, в основных чертах представлял себе его политические взгляды, манеры и темперамент - к тому же, с прессой можно было не вдаваться в подробности.
Но Олег оставался обеспокоенным.
Внезапно Быков получил сигнал на суфлер, быстро сказал: Ну пока, давайте сами. - и ринулся к двери.
- Эй, генерал, - позвал Соловьев. - Я хотел сказать…
Он выскочил за дверь и помчался за Быковым, забыв попрощаться.
Олег закрыл дверь, распахнутую Ильей, подумал и спросил:
- Ну что? Рискнем с пресс-конференцией?
- Все зависит от вас. Я лишь хочу, чтобы все вышло как надо.
- М-м-м… В таком случае, я склонен рискнуть… разумеется, только с использованием письменных вопросов. Мы должны показать кому надо, что с шефом ничего не произошло. Я сам проверю ответы, которые напишет Илья, прежде чем вам придется зачитать их корреспондентам. А во время официальной части визита - он снова повторил мне все то, что я давно уже знал.
- Хорошо, - согласился я. - Если возможно, дайте их мне минут за десять до конференции или около того. Тогда затруднений вообще не будет. Я быстро запоминаю.
Он изучающе посмотрел на меня.
- Я совершенно уверен в этом, шеф. Так и сделаем. Я попрошу Лену передать вам листок сразу после церемонии. Вы сможете удалиться в мужскую комнату и там изучать их, сколько потребуется.
- Отлично. Меня устраивает.
- Должен сказать, что увидев Вас сегодня, я стал чувствовать себя гораздо увереннее. Что можно для вас сделать?
- Думаю ничего. Впрочем, нет. Как «Он»? Ему лучше?
- Он? В общем, Он все еще без сознания. Доктор проверил все возможные яды, вирусы и сейчас консультируется у экстрасенсов и психологов.
- Вот как? Вы даже не знаете, был ли он отравлен?
- Загвоздка в том, что мы не можем признаться, что с ним… Если в американском посольстве кто-то притаился, ожидая от нас паники и истерики, мы их разочаруем. Как только состоится визит в Швецию, мы тихо уберем вас с глаз долой, и объявим о болезни шефа. Так, будто оно только что произошло - потом о реабилитации. Если бы точно знать, что ждут от нас американцы, это помогло бы понять, что произошло и как действовать.
- Мне, видимо, лучше не знать многого о политике.
- Ну… это если, как и всем нам…
- Олег… м-м-м… А почему вы так думаете, что они считают его живым? Разве тем, кто его отравил, не было бы полезнее и удобнее - просто убить его? - Я вспомнил о событиях в отеле. К горлу подступила тошнота. Я вспомнил, как просто избавиться от человека, если связался с опасной компанией.
- Понимаю, что вы хотите сказать. Но здесь могло повлиять Его здоровье, медикаменты, которые давал ему доктор. Кроме того, все знают, как нужна шефу международная поддержка, помощь масонов, позиция шведского нейтралитета, наконец, пригласившей его еврейской общины, которая контролирует немало вопросов в мире.
Смерть - пожалуй, была бы извинением. Но если бы его убили, то политическая конъюнктура не простит убийство, как нарушение неписаных Правил международной политики. В сущности, им безразличен и Он и вся Россия, даже если Его и ее - не будет совсем.
Но то, что Его могли убить - это будет оскорблением традиций и устоев. Европейцы иногда действуют как вполне цивилизованные люди, - криво улыбнулся он. - Хотя часто они бывают просто невыносимы. - Он нахмурился и добавил: - Иногда я жалею, что оставил срочную. Жить по чужим приказам намного легче и проще.
Предупредительный сигнал прервал наш разговор, мы обернулись к дверям. Вместе с Леной вошло еще несколько человек. Мы вышли, расселись по машинам. По дороге, в обществе Лены я снова просматривал Его файлы с речами на официальных встречах.
Рассмотреть из машины мне почти ничего не удалось: водитель быстро доехал по совершенно пустой дороге. Мы остановились у самолета, и вошли внутрь. Доктор подошел ко мне со шприцем.
- Сейчас вам важнее всего отдохнуть и выспаться. Через два часа вы почувствуете себя, как после шести часов здорового сна. Закатайте, пожалуйста, рукав и расслабьтесь.
Открыл глаза я тогда, когда самолет уже садился в Стокгольме. Габиуллин пообещал избавить меня от беседы с шведским Премьером и нашим послом, которые приветствовали меня прямо у трапа. Мы должны были пройти мимо почетного караула, прослушать гимны двух стран. Пожать друг другу руки и у меня будет около четверти часа, прежде чем начнется Главный Выход.
Глава 5
Его сиятельство Посол России в Швеции Константин Воногов был обаятельным человеком. Он казался очень простым и располагающим к себе, но простота для дипломата - такая же маска, как и для актера. С такими нельзя расслабляться, и нужно было держать ухо востро. Послом он стал еще при прежнем Президенте, и по словам Олега и неписанным законам той президентской администрации, он вполне мог работать еще на кого-то, сливая туда инфу. Словом, от меня требовалось помалкивать, держать прямую спину, жесткий взгляд и кивать, пока Олег будет давать рекомендации Послу. Хотя Олег не имел официального ранга и понимал свое место, однако в присутствии меня-президента его рекомендации были конкретными распоряжениями.
Приглашение шведских масонских лож было очень важным для принятия Президента в закрытый клуб Вершителей судеб Мира. Ни местный премьер, ни тем более посол не принадлежали к таким Клубам, и моя сосредоточенность казалась им вполне извинительной.
Олег считал, что шведская сторона не могла быть замешана в болезни Президента. Он считал местных правителей честными, но туповатыми исполнителями, которые занимаются исключительно бытовыми проблемами. Самые важные решения в этой стране готовятся в других местах. По его мнению, об акции против Президента знали всего несколько человек, как в Москве, так и в Вашингтоне. Исполнители, возможно, были тесно связаны с некоторыми уважаемыми воротилами, которые крепко держались за свои прибыли. И у заказчиков могли быть связи в любой стране. Подробности такой акции по определению не могли быть известны за пределами очень узкого круга.
Пока играли гимны я обратил внимание, что рядом со шведским премьером стояли его жена, которую я узнал по фотографиям и неизвестная мне девочка лет пятнадцати. Мы обменялись рукопожатиями, я осведомился у Премьера, не беспокоит ли его больше ангина, еще раз поблагодарил за приятное время, которое провел в Швеции в прошлый раз. Сделал комплименты костюму его спутницы. Затем я повернулся к девочке. Я знал, что у премьера есть дети, и что у него есть дочь примерно такого возраста. Я не знал, встречался ли я с ней когда-нибудь или нет.
Премьер сам помог мне.
- Вы еще незнакомы с моей дочерью Александрой, не так ли? Она уговорила меня взять ее сюда.
Ни на одной из пленок, что я просмотрел, не было того, как Он общается с молодыми девушками. Мне следовало быть пятидесятилетним человеком, у которого имелся богатейший опыт общения с самыми разными людьми, но было мало опыта общения с подростками. Я стал вести себя с ней так, будто она вдвое старше, чем на самом деле. Я пожал ей руку, тепло улыбнулся и полушутя поинтересовался, как обстоят дела у нее в школе. Она вспыхнула, на лице отразилось удовольствие, она сказала, что учителя очень довольны ею.
Премьер, кажется, тоже был доволен и сказал:
- Ну, что же ты? Не стесняйся, проси. Другой случай представится не скоро.
Она еще больше покраснела и произнесла:
- Сэр, не могли бы вы дать мне автограф? Я собираю их. У меня даже есть автографы двух американских президентов… И мне очень хочется, чтобы в моей школе был и ваш автограф. - Она протянула мне небольшой блокнот, который до того держала за спиной.
Тогда я почувствовал себя как угонщик, у которого потребовали документы, а он их «забыл дома», «в других брюках», «отдал жене». Я многому научился за эти дни, но мне даже в голову не приходило, что мне придется подделывать подпись. Черт возьми, человек просто не в состоянии за несколько дней освоить все…
Но Он не мог отказать девушке в такой пустяковой просьбе - а я был Им. Я весело улыбнулся и сказал:
- Так у тебя есть автограф Буша?
- Да, сэр.
- Просто автограф?
- Да. И еще он приписал: «С наилучшими пожеланиями».
Я подмигнул Премьеру.
- Ну надо же… «с наилучшими пожеланиями». Знаете, что я сделаю? - я взял блокнот у нее из рук.
- Шеф, - нервно сказал Олег. - У нас мало времени.
- Успокойтесь, - ответил я ему, не поднимая глаз. - Сильные мира сего могут подождать, когда дело касается юной леди. - Я передал блокнот Лене. - Будьте добры, снимите размеры этого блокнота. А потом напомните мне послать две фотографии, которые точно подойдут по размерам - с автографом, разумеется. Один школе, другой - лично Вам, - улыбнулся я,- Устроит это вас, фройлян Александра?
- Да!
- Вот и хорошо. Приятно было с вами познакомиться. Теперь мы должны отправляться. - Не стоило медлить, так как среди встречающих могли возникнуть и другие лица, которые снова поставили бы меня в неловкое положение. - Я обратился к шведу: наши машины - там?
- Да,- ответил он и с кривой улыбкой покачал головой. - Боюсь, что вы влюбили в себя члена моей семьи. Отличная работа. Никогда бы не поверил, как вам это легко удается…
- Это научит вас не брать девушку с собой в сомнительную компанию, не так ли флойлян Александра? - я снова обменялся с премьером рукопожатием. - Спасибо, что встретили нас, Но боюсь, что нам лучше поторопиться.
- Да, конечно. Приятно было встретиться с вами.
- Спасибо вам, господин Президент, - с нарушением всех протоколов дочка снова встряла в разговор.
- Вам спасибо, дорогая моя.
Я медленно повернулся, так, чтобы не показаться суетливым или нервным на видео. На взлетном поле была обычная суматоха. Вдалеке были журналисты. Леонид помогал удерживать их в стороне от нас. Когда мы пошли к машине, он помахал нам рукой и крикнул:
- Увидимся позже, шеф! - и снова принялся что-то говорить окружающим его корреспондентам. Олег, Вадим и Лена сели со мной в одну машину. После того, как премьер не заметил подмены, я успокоился, хотя здесь, на поле, несомненно, могли быть те, кто подозревал об имперсонации или просто отправлял туда информацию.
Я вспомнил и постарался забыть об этих людях. Они сейчас были не важны, так как не могли причинить нам никакого вреда, не подставившись сами под удар многочисленной охраны.
Машина оказалась достаточно вместительной, чтобы туда влезло еще четверо. Я сел сзади, Олег и Лена сели рядом, Вадим занял место впереди. Водитель взглянул на нас через перегородку, убедился, что все хорошо и тронулся с места.
Олег тихо сказал:
- Как быстро вы вышли из ситуации с автографом, я даже не успел разволноваться.
- Беспокоиться сейчас не о чем. А теперь давайте посидим тихо. Я хочу освежить в памяти речь.
На самом деле мне хотелось спокойно посмотреть на Швецию.
Нужные речи я и без того знал наизусть. Водитель вез нас по окраине города. Я видел рекламы, ухоженные дома, природу и безупречный порядок вокруг. Мне приходилось слышать, что заграничный опыт сильно меняет наших людей. Вокруг действительно было то, что могло удивлять и поражать. Все было красиво, уютно и забавно… Я думал о том, как странно было в своем новом статусе оказаться именно в Швеции.
Неважно, сколько раз вам приходилось делать это. Все равно, каждый раз, когда поднимается занавес, и начинается премьера, у вас захватывает сердце, несмотря на старания режиссера рассчитать все поточнее и отрепетировать все до автоматизма. Перед сценой, а особенно перед премьерой, несмотря на то, сколько было репетиций - вы чувствуете один и тот же мандраж. Когда вы выходите на сцену и знаете, что на вас устремлены тысячи пар глаз, которые ждут, чтобы вы заговорили, вы начинаете иначе чувствовать публику, волнение, свою роль.
Когда я вошел в дверь и увидел своих зрителей, мне захотелось повернуться и бежать, куда глаза глядят. Во мне проснулся панический страх перед сценой, ролью, публикой. Однако Леночка через суфлер в моем ухе - повторила первые фразы моего выступления. Это помогло собрать свои мысли снова «в пучок».
Передо мной простирался огромный зал. Не буду вдаваться в детали, мы должны были пересечь зал, войти внутрь, после чего мои спутники отстанут и до конца церемонии останутся на пару шагов позади меня.
Почему-то актеру всегда сложно сделать первый шаг вперед.
Тогда я сказал себе:
- Послушай, ты - Президент, ты прежде бывал здесь. Здесь твои друзья. И ты здесь находишься потому, что любишь свою публику, и так захотел ты сам. Поэтому, давай-ка двигай вперед. И не строй из себя перепуганного малолетку.
Я почувствовал себя Президентом. Я стал Им насквозь и полностью, единственной моей мыслью стало проделать все без сучка и задоринки - на благо и во имя своего народа, страны и всей планеты - Я глубоко вдохнул и сделал первый шаг.
Международная дипломатия наполнена множеством условностей и ограничений. Здесь не обращают внимания на охрану и переводчиков, здесь не бывает женщин и детей. Здесь не бывает друзей, дружеские отношения не играют никакой роли в дипломатии? Этого не было и не будет. Дипломаты могут быть очень приветливыми и обходительными, но ни один из них никогда не раскроет внутренние правила своего «дома».
Меня вели от человека к человеку, мне задавали вопросы, а я на них отвечал. Каждое слово, каждый жест были стилизованы как классическая китайская пьеса. В большинстве случаев я не понимал, о чем меня спрашивают, а когда мне помогал суфлер, я не всегда понимал собственных ответов. Я просто понимал, где, когда и как меня должны спросить, и что я на это должен ответить. Был уверен, обаятелен и не суетился.
Как-то раз на заре актерской карьере мне повезло участвовать в репетициях рядом с Ростиславом Пляттом, незадолго до его смерти, когда он уже был почти глухим и с трудом ходил. Он даже не мог использовать слуховой аппарат, потому что слуховой нерв был почти мертв. Вот это был актер! Пьеса требовала от него один раз выйти на сцену в первом действии и еще раз - во втором. Все остальное время он сидел в кресле, изображая пожилого британского генерала аристократа. Некоторые реплики он читал по губам, но это не всегда было возможно. Но он сам руководил постановкой, скрупулезно точно рассчитывая все действие. Я сам видел, как он, проговорив реплику, отворачивался, и не видя партнера точно вступал, отвечая на следующую реплику, которую он не слышал, руководствуясь исключительно временем.
И как он играл. Все внимание зла было приковано только к нему. Конечно, вся пьеса была построена вокруг него, но актеры вокруг казались просто статистами. Дипломатия почему-то напомнила мне тот старый спектакль. Я твердо знал свою роль и играл ее. Если бы что-то и было не так, то никак не по моей вине. Чужой язык немного нервировал меня, пару раз я ответил по-русски, несколько раз услышал в ответ ломаную русскую речь.
Как на любой премьере, мне показалось, что прошло много дней - это, конечно, было не так, потому что вся церемония занимала полтора часа - присутствие, переговоры, кивание головой, подписание, словом, в конце концов, мы приступили к трапезе. Не знаю, что мы ели, да может это и к лучшему. По крайней мере, я там не отравился. Я был Президентом.
Я понятия не имел, как сможет воспользоваться этим статусом лично Вячеслав Бушуев, мое внутреннее состояние напоминало героя диснеевского мультика, актеру во мне это понравилось больше всего. Меньше чем через неделю после того, как поиздержавшийся лицедей на свой страх и риск и последнюю тысячу заказал выпивку и заговорил с незнакомцем в баре. Хотя, на мой взгляд, этот урок еще раз доказывает, что от незнакомцев следует держаться подальше.
Конец первой кассеты.
Архив института Бурденко.
Том 4. 2006.
Часть третья.
Одним из первых, кто посетил комнату оказался полноватый лысый человек пенсионных лет.
- Как мы себя чувствуем, молодой человек? - процедил он. По таким манерам и интонациям, не заглядывая в диплом, можно определить врача.
- Здравствуйте. Ничего и вам того же... Вы ведь врач?
- Чтобы мы могли обращаться друг к другу по имени, зовите меня доктор Шарков, Андрей Владимирович, личный врач Президента. Кто вы такой, мне известно. Аллергии и проблем с сердцем у вас как я слышал нет, - произнес он доставая из небольшого саквояжа шприц.
Я попытался отказаться, но он сказал. Это нужно, чтобы вы смогли изучить роль. Лично я предпочитаю инъекции - пероральному потреблению. Незачем пропускать все через свой желудок. Сразу в кровь - намного эффективней. Да и контролировать ваше состояние при этом будет проще. Успокойтесь лично мне вы нужны живой и здоровый. И даже очень живой и здоровый, чтобы успеть сделать столько, на что в нормальном состоянии вам потребовался бы месяц.
Я пытался ему сказать, что я актер, и вживаться в роль - часть моей работы. Потому просто можно снизить дозу.
Для того, чтобы это сказалось на вашем организме - доза должна быть в сто раз больше. А так вам будет проще пройти персонификацию. Вжиться в образ, так сказать.
Кроме того, мне кажется, что если вы позволите мне загипнотизировать вас - вы сможете сделать свою работу без лишних мыслей и еще лучше.
Доктор выглядел убедительным. И хотя лично я не верю врачам, которые лезут тебе в голову, похоже, деваться было некуда, а отступать - явно поздно. Или рано. Я кивнул:
- Господин Бушуев, я загипнотизирую вас. Дю слово врача, что это будет сделано с единственной целью избавить вас от неприятных ощущений, и что я больше никак не буду вмешиваться в ваш внутренний мир.
Он вытащил из кармана старомодные часы, стал мерить мой пульс.
Я ответил:
- Доктор, вы можете попробовать, но ничего из этого не выйдет. Меня невозможно загипнотизировать.
Я изучал гипноз, он бывает очень эффективен в работе один- на один, когда требуется угадывать мысли и поведение собеседника. Кроме того, немного гипноза не вредно в такой профессии, когда зрители поднимают шум в зале… Но мои учителя не могли загипнотизировать меня самого.
- Ну тогда нам просто придется попробовать сделать все, что можно. Представьте себе, что вы расслабляетесь, устраиваетесь поудобнее, и мы поговорим о том, что вас беспокоит. Он вроде бы говорил всякую чушь про то, как кровь бежит у меня по руке. О том, как я начинаю чувствовать мое тело. Где чувствую границы одежды, часы, ключ в кармане, могу ли я почувствовать купюру в кармане своей рубашки.
Он продолжал держать в руке часы, вертел ими передо мной, покачивая ими на длинной цепочке, хотя давно измерил мой пульс. Я хотел попросить его убрать их, так как блеск отражаемого ими света слепил мне глаза, но решил, что это, должно быть, что-то вроде нервного тика, которого он не замечает, да и вообще это не стоило того, чтобы делать замечания мало знакомому человеку, годящемуся тебе в отцы.
- Я уже давно расслабился, хотя и не был уверен, что можно загипнотизировать человека после укола наркотика.
- Но воздух вокруг становился все более вязким, похожим на жидкость, тягучим, он начинал пахнуть специями, было тепло, удобно, я расслабился и ничего не чувствовал. В конце-концов я провалился в сон.
Когда я проснулся и открыл глаза, прошло много времени. Мозг чувствовал подъем, а доктор сидел двух метрах от меня, тоже просматривая документальную хронику.
Моя подготовка продолжалась в той же комнате, где и началась. Сколько дней она проходила - я не знаю, так как потерял контроль за часами и днями. Я смотрел хронику и компьютерные файлы, не спал, если не считать редкого короткого сна под гипнозом и, вроде, не нуждался во сне.
На президента было много видео-материала. Они были бесконечны: проблема состояла в том, чтобы грамотно его распределить: сколько я могу усвоить, чтобы нервная система не была переполнена. При вхождении в этот образ со мной постоянно кто-то находился.
Не знаю, в какой момент я почувствовал симпатию к своему персонажу. Доктор уверял, что он не внушал мне этого. Кто знает, с одной стороны, у него были несколько занудные представления о врачебной этике, с другой стороны, в политике - обман является часть системы. Специально я его об этом не просил. С одной стороны, такая симпатия - неизбежная спутница актерской профессии; наверно, если мне пришлось бы играть роль маньяка, он бы тоже начал нравиться мне. Чтобы вжиться в роль, человек должен на время превратиться в своего персонажа. А нормальный человек не имеет выбора: либо он нравится сам себе, либо нет, и кончает жизнь самоубийством - третьего не дано. С другой стороны, возможно, что моя персонификация пошла намного глубже, чем когда-либо это происходило со мной.
Наверно, понять - значит простить, я стал лучше понимать Президента.
даже те его черты, которые вызывали во мне полное неприятие. Я переоделся и сидел в Его кресле в Его костюме, надевал Его лицо, мы ходили по «его» кабинету, несколько раз выходили наружу, в коридор. Вокруг меня звали «шефом». Все это делалось для того, чтобы помочь мне вжиться в образ. С другой стороны, возможно, что только единицы знали о том, что на самом деле происходило со мной...
Меня фотографировали и снимали на камеру, потом мы просматривали уже эти кадры «нон-стопом». Я практически не выходил из образа.
На какой-то момент мы достигли стадии генеральной репетиции. О том, что я подменяю Шефа, на даче знало несколько человек. Не могу сказать точно, кто догадывался, а кто нет, но мне было позволено расслабиться и задавать вопросы только в присутствии Лены, Доктора и Быкова. Я был совершенно уверен, что администратор дачи что-то знал о подмене, но ни разу не дал этого понять. Он был худым, бывшим военным зрелых лет с характерным квадратным подбородком и твердо сжатыми губами. Точно, что еще было двое, которые знали это точно. Но их не было на Даче. Они находились в Москве и прикрывали нас, посылая сообщения для прессы, командовали аппаратом и держали ситуацию здесь под контролем. Это были Илья Соловьев, который отвечал за отношения Шефа со СМИ, и глава его администрации Иван Габиуллин. Даже не знаю, как определить то, чем занимался Олег. Он был управляющим делами, был в курсе всего, определял распорядок, этакий «министр без портфеля». Думаю, что Олег за спиной Президента осуществлял надзор и контроль за всем, что происходило вокруг Президента. И в некотором роде его можно было назвать хозяином над ним. Владельцем образа, распорядителем бренда.
Эта небольшая группа знала все, а если в курсе дела был кто-то еще, то сообщать об этом мне, видимо, было признано нецелесообразным. Ясно было, что персонал на Даче могли знать только то, что вокруг происходит что-то странное, но что именно, они не понимали. Входящим меня туда не видели. А к тому времени, как увидели, я уже был «Им».
Гримом я пользовался не стал. Грим можно заметить на близком расстоянии; искусственные накладки даже если и похожи на кожу, то могут подвести в любой момент. Я только осветлил свое лицо несколькими косметическими масками и придал лицу изнутри «президентское» выражение. Доктор сделал несколько инъекций в скулы. И конечно, мне пришлось пожертвовать частью своих волос, для чего Шарков умертвил корни. В тот момент это меня уже мало беспокоило: актер всегда может воспользоваться париком, я был уверен, что за эту свою работу получу достаточно, чтобы мог остаток своих дней провести без забот, если, конечно, пожелаю.
С другой стороны, я где-то понимал, что «остаток дней» может оказаться не таким уж длинным. Все знают поговорки о парнях, которые слишком много знали, и про секреты, которые лучше всего хранят именно покойники.
С другой стороны, я чувствовал, как эта роль начинает менять меня самого. Существует такое понятие профессиональная деформация личности. Грубо говоря, все бухгалтеры - немного трусы, юристы - зануды, актеры - циники, врачи - тоже. Это не сто процентов. Но сложно представить себе храброго бухгалтера и искреннего политика, А если и возможно, то не надолго.
Однако любая роль - требует веры в свой образ. И чем больше я походил на политика внешне, тем меньше наверно, я соответствовал его внутреннему «образу». Мало-помалу я начинал верить в свой образ.
Роль Президента действительно действует на человека расслабляюще, все вокруг буквально поклонялись ему. Политическая фигура не бывает в одиночестве. Политический деятель состоит из команды хорошо сработавшихся людей. И если они вели себя со мной, как учителя, я начинал верить им, верить, что Шеф не был бы приличным человеком, если бы не собрал вокруг себя// меня достойных доверия людей. Отношения в паре учитель// ученик - это тоже профессиональная деформация характеров...
Большим препятствием для меня оказался немецкий язык. В студенческие годы я имел достаточно практики, чтобы сказать несколько слов, необходимых для роли, на сцене или перед камерой. Я профессионал: и могу имитировать любые звуки, начиная от пилы, напоровшейся на гвоздь, и до кудахтанья курицы, которую побеспокоили в гнезде. Но выучить иностранных язык за несколько дней было нереально, а заучивать целями фрагментами - не менее сложно. Имитировать акцент и уверенность - это не совсем то что требуется от бывшего резидента в Германии.
К счастью для меня, от шефа не требовалось говорить только по-немецки. Мне нужно было овладеть немецким в той ступени, чтобы понимать, о чем идет речь, и повторять за суфлером в ухе. Тем не менее, мне пришлось основательно поработать, чтобы овладеть тем минимумом, который ему следовало иногда сказать при кратких встречах.
Каким образом немецкий язык входил в меня// в мое сознание - так и осталось загадкой. Казалось, доктор знает нечто большее о той работе, которую я исполнял, вживаясь в роль. Как и о тех инъекциях, точнее о странных результатах всей моей// нашей работы. Так или иначе, после отдельных уроков, мне было сложно вспоминать кто я и где я. Вячеслав Бушуев в роли, и выходить на пару минут их образа, чтобы немного побыть самим-собой.
Лена пребывала в еще большем напряжении, чем я. Львиная доля нагрузки по обучению языку пала на ее плечи. Кроме того, я посвятил много времени изучению ритуалов, психологических приемов, персональных «фишек» и «наворотов», которые отличают любую личность - от других.
Проблем в Леной не было, кроме одного случая. Я как раз закончил повторять речь, которую надо было произнести на небольшой церемонии во время своего дачного отдыха. Я прочитал ее, со всеми особенностями произношения, с его особыми акцентами и интонациями. Закончив, я спросил:
- Ну как?
- Очень хорошо, - серьезно ответила она.
- Спасибо, солнышко, - это было Его выражение, подхваченное мной на одном из «домашних» видео. Так Президент называл своих близких в бытовой обстановке, репетируя перед камерой. Это прозвище вполне соответствовало ей, но она неожиданно «завелась». Женская ревность не имеет оснований и ей не надо особых причин. А тут я оказался похитителем «Образа» того мужчины, в которого она, как всякая секретарша, была немного влюблена.
- Не смей называть меня так!
Я посмотрел на нее с недоумением и, все еще оставаясь в роли, спросил:
- Но почему, детка?
- Не смейте называть меня деткой! Вы мошенник! Жалкий болтун! Актеришка!
Она вскочила, бросилась бежать, уткнулась в дверь - остановилась, обернулась, заплакала и снова отвернулся, намереваясь покинуть кабинет.
Я сделал над собой колоссальное усилие и вышел из образа. Втянул живот, позволил своему лицу появиться на смену чужому - и заговорил своим собственным голосом:
- Госпожа Белых!
Она перестала всхлипывать, обернулась ко мне, и у нее отвалилась челюсть. Я продолжил, все еще оставаясь самим собой:
- Вернитесь и сядьте.
Мне показалось, что она собирается возразить, но видимо, передумала, медленно вернулась к креслу и села, сложив руки на коленях. Ее лицо сохраняло выражение маленькой девочки, которая все еще обиделась и дуется. Я помолчал несколько мгновений, а затем тихо произнес:
- Да, Елена Сергеевна, я - актер. Если это повод, чтобы оскорблять меня, то и вы готовя меня занимаетесь тем же.
Ее лицо по прежнему выражало неприязнь.
- Как актер, я здесь для того, чтобы выполнять работу актера. Вы знаете, что я был завлечен сюда обманом - я никогда в жизни, в трезвом уме, не согласился бы на такую работу. И мне не нравится это дело гораздо сильнее, чем вы не любите меня за то, что мне приходится ее выполнять. Кроме того, не смотря на все заверения господина Быкова, я далеко не уверен, что мне удастся выпутаться отсюда с живым-и-невредимым. А моя шкура мне дорога, так как она у меня только одна. Мне также кажется, что я понимаю, почему вы с трудом переносите меня. Но разве это может служить причиной тому, что вы мешаете мне работать?
Она что-то начала бормотать: Это нечестно! Это не красиво! Не порядочно!
Я вздохнул.
- Конечно, это так. Более того - это просто невозможно при отсутствии поддержки членов группы. Поэтому позовите сюда Быкова и расскажите ему. Надо кончать с этой затеей.
Она вздрогнула и, подняв ко мне лицо, быстро сказала: - О, нет! Этого ни в коем случае нельзя делать.
- А почему? Гораздо лучше отказаться от нелепой затеи сейчас, чем обманывать себя, и в конце концов с треском провалиться. Я не смогу выступать, если не буду полностью уверен в себе, согласитесь сами.
- Но… но… мы должны! Это необходимо!
- Какая такая необходимость, Елена Сергеевна? Политическая? я не интересуюсь политикой… и сомневаюсь, чтобы вы интересовались ею по-настоящему... На кой тянуть эту волыну?
- Потому что… потому что… Он… - она запнулась, не будучи в состоянии продолжать зарыдала.
Я приблизился к ней и положил руку на плечо.
- Потому что если мы не сделаем этого, все, на что Он угробил свою жизнь, пойдет коту под хвост. Потому что Он не может этого сделать сам, и его близкие пытаются сделать это за него. Вы верны ему. И вам больно видеть кого-то на месте, которое принадлежит только ему. Кроме того, вы почти обезумели от мрачных мыслей из-за него.
- Да, еле слышно прошептала она.
Я взял ее за подбородок.
- Признайтесь, что отчаянно любите его - и сделайте для него то, что должна делать любимая женщина. Ведь я изо всех сил стараюсь именно для него. Что же ты делаешь? Неужели ты не понимаешь, что равняя меня с дерьмом ты делаешь мою работу в сто раз сложней?
Видно было, как она почернела. На какой-то момент мне показалось, что она даже может врезать мне пощечину. Но она растерянно пробормотала:
- Простите. Простите, пожалуйста. Этого больше не повторится. Никогда!
Я отпустил ее подбородок и с воодушевлением в голосе сказал: возвращаемся к работе.
Она не шевелилась. Простите, Шеф.
- Здесь нечего прощать, Леночка. Вы ведь поступили так, потому что вами двигала любовь и тревога за меня. Вернемся к работе. Я должен выучить речь, осталось мало времени, я опять вошел в образ. Или образ снова овладел мной.
Когда ты играешь такую роль, тщеславие может тебе сильно помогать. Принять маску президента - приятней и проще, чем роль преступника.
Она снова включила проектор. Я еще раз смотрел не его манеру и речь, затем, включил суфлер, отключил звук, и произнес похожую речь сам. Смотрел на себя в зеркале, как звучу, совпадают ли мои интонации с оригиналом. Она наблюдала за мной, то и дело переводя взгляд с меня на изображение в зеркале и обратно. На ее лице было изумление. Наконец, я решил, что этого достаточно и выключил проектор.
- Как?
- Превосходно!
Я улыбнулся его улыбкой.
- Спасибо, красавица.
- Не за что… Шеф.
Потом пришли гости.
На Дачу приехали Габиуллин и Соловьев. Быков привел их в кабинет. Я встал и сказал:
- Привет. Олег. Рад тебя видеть, Илья.
Приветствие было теплым, но обыденным. Ведь эти люди расстались с Шефом недавно и на очень короткое время - несколько дней разлуки и ничего больше. Я шагнул им навстречу и протянул руку.
Олег бросил на меня быстрый взгляд, и подыграл мне. Он пожал мне руку и невозмутимо ответил:
- Рад вас видеть, шеф.
Он был совсем невысок, волосат, средних лет, похожий сразу и на ученого, и на картежника.
- Случилось что-нибудь за время моего отсутствия?
- Только рутина. Я уже передал Лене все материалы.
- Прекрасно. - Я повернулся к Соловьеву и снова протянул руку.
Он не пожал ее. Вместо этого он упер руки в бока и присвистнул:
- Чудеса, да и только! Кажется, есть шансы провести все как надо.
Он снова окинул меня взглядом с головы до ног и добавил:
- Повернитесь-ка, Слава. А теперь пройдитесь, я хочу посмотреть, как вы ходите.
Я понял, что действительно испытываю раздражение, которое, наверное, испытал бы Шеф, если бы встретился лицом к лицу с такой наглостью, и это, конечно, отразилось на моем лице. Быков тронул Илью за рукав и быстро сказал:
- Перестань. Ты помнишь, о чем мы с тобой договорились?
- Да полная ерунда! - ответил Илья. - Комната полностью изолирована. Я хотел бы убедиться сам, что он подходит. Кстати, Слава, как ваш немецкий? Загните-ка что-нибудь.
Я ответил ему многословным оборотом, который означал приблизительно: «Правила хорошего тона требуют, чтобы один из нас сделал бы воздух в этой комнате чище без своего присутствия!»… там был и более глубокий смысл, с упоминанием не высоких физических и моральных особенностей адресата. Не думаю, что Илья что-то понимал в немецком, так как он улыбнулся и ответил:
- Надо отдать вам должное, Слава, у вас здорово получается.
Но Быков понял. Он взял Илью за руку и сказал:
- Илья, завязывай. Ты находишься на моей территории, и я приказываю. Мы ведем сложную игру, и ни на секунду не прекращаем ее. Будьте все внимательны. Илья, мы все согласились, что все именно так и будет. Иначе кто-нибудь из нас облажается в самый неподходящий момент. - Соловьев взглянул на него, затем на меня и пожал плечами:
- Хорошо-хорошо. Я просто хотел проверить… ведь, кроме всего прочего, это была моя идея. - Он криво улыбнулся:
- Здравствуйте, Шеф. Рад, что вы готовы.
У слова «шеф» была немного издевательская интонация, но я ее пропустил и ответил:
- Тоже рад, что вы приехали, Илья. Есть ли что-нибудь особо важное перед выездом?
- Как будто нет. Пресс-конференция планируется в Стокгольмском аэропорту, - я видел, что он наблюдает за тем, как я восприму это. Я кивнул:
- Очень хорошо.
- Олег, - торопливо вмешался Быков. - Разве это необходимо? Вы в курсе?
- Я как раз хотел добавить, - продолжал Илья, поворачиваясь к Олегу, - Так принято, но я могу взять прессу на себя и сказать ребятам, что перед визитом шеф схватил мол- простуду, кашель. Можно ограничить конференцию письменными вопросами, поданными заранее. Я напишу вопросы и ответы, пока будет длиться церемония. Но без общения с прессой Шеф никогда не обходился. Я вижу, он как две капли воды похож на шефа и говорит в точности как он, потому, думаю, можно рискнуть. Это спутает карты американцам. Как вы, шеф? Справитесь?
- Не вижу препятствий для этого, Илья. - Я подумал, что если мне удавалось выступать перед полным залом зрителей, то уж с толпой каких-то журналюг могу беседовать в манере Шефа хоть целую вечность, пока им не надоест. Я хорошо усвоил манеры Президента, в основных чертах представлял себе его политические взгляды, манеры и темперамент - к тому же, с прессой можно было не вдаваться в подробности.
Но Олег оставался обеспокоенным.
Внезапно Быков получил сигнал на суфлер, быстро сказал: Ну пока, давайте сами. - и ринулся к двери.
- Эй, генерал, - позвал Соловьев. - Я хотел сказать…
Он выскочил за дверь и помчался за Быковым, забыв попрощаться.
Олег закрыл дверь, распахнутую Ильей, подумал и спросил:
- Ну что? Рискнем с пресс-конференцией?
- Все зависит от вас. Я лишь хочу, чтобы все вышло как надо.
- М-м-м… В таком случае, я склонен рискнуть… разумеется, только с использованием письменных вопросов. Мы должны показать кому надо, что с шефом ничего не произошло. Я сам проверю ответы, которые напишет Илья, прежде чем вам придется зачитать их корреспондентам. А во время официальной части визита - он снова повторил мне все то, что я давно уже знал.
- Хорошо, - согласился я. - Если возможно, дайте их мне минут за десять до конференции или около того. Тогда затруднений вообще не будет. Я быстро запоминаю.
Он изучающе посмотрел на меня.
- Я совершенно уверен в этом, шеф. Так и сделаем. Я попрошу Лену передать вам листок сразу после церемонии. Вы сможете удалиться в мужскую комнату и там изучать их, сколько потребуется.
- Отлично. Меня устраивает.
- Должен сказать, что увидев Вас сегодня, я стал чувствовать себя гораздо увереннее. Что можно для вас сделать?
- Думаю ничего. Впрочем, нет. Как «Он»? Ему лучше?
- Он? В общем, Он все еще без сознания. Доктор проверил все возможные яды, вирусы и сейчас консультируется у экстрасенсов и психологов.
- Вот как? Вы даже не знаете, был ли он отравлен?
- Загвоздка в том, что мы не можем признаться, что с ним… Если в американском посольстве кто-то притаился, ожидая от нас паники и истерики, мы их разочаруем. Как только состоится визит в Швецию, мы тихо уберем вас с глаз долой, и объявим о болезни шефа. Так, будто оно только что произошло - потом о реабилитации. Если бы точно знать, что ждут от нас американцы, это помогло бы понять, что произошло и как действовать.
- Мне, видимо, лучше не знать многого о политике.
- Ну… это если, как и всем нам…
- Олег… м-м-м… А почему вы так думаете, что они считают его живым? Разве тем, кто его отравил, не было бы полезнее и удобнее - просто убить его? - Я вспомнил о событиях в отеле. К горлу подступила тошнота. Я вспомнил, как просто избавиться от человека, если связался с опасной компанией.
- Понимаю, что вы хотите сказать. Но здесь могло повлиять Его здоровье, медикаменты, которые давал ему доктор. Кроме того, все знают, как нужна шефу международная поддержка, помощь масонов, позиция шведского нейтралитета, наконец, пригласившей его еврейской общины, которая контролирует немало вопросов в мире.
Смерть - пожалуй, была бы извинением. Но если бы его убили, то политическая конъюнктура не простит убийство, как нарушение неписаных Правил международной политики. В сущности, им безразличен и Он и вся Россия, даже если Его и ее - не будет совсем.
Но то, что Его могли убить - это будет оскорблением традиций и устоев. Европейцы иногда действуют как вполне цивилизованные люди, - криво улыбнулся он. - Хотя часто они бывают просто невыносимы. - Он нахмурился и добавил: - Иногда я жалею, что оставил срочную. Жить по чужим приказам намного легче и проще.
Предупредительный сигнал прервал наш разговор, мы обернулись к дверям. Вместе с Леной вошло еще несколько человек. Мы вышли, расселись по машинам. По дороге, в обществе Лены я снова просматривал Его файлы с речами на официальных встречах.
Рассмотреть из машины мне почти ничего не удалось: водитель быстро доехал по совершенно пустой дороге. Мы остановились у самолета, и вошли внутрь. Доктор подошел ко мне со шприцем.
- Сейчас вам важнее всего отдохнуть и выспаться. Через два часа вы почувствуете себя, как после шести часов здорового сна. Закатайте, пожалуйста, рукав и расслабьтесь.
Открыл глаза я тогда, когда самолет уже садился в Стокгольме. Габиуллин пообещал избавить меня от беседы с шведским Премьером и нашим послом, которые приветствовали меня прямо у трапа. Мы должны были пройти мимо почетного караула, прослушать гимны двух стран. Пожать друг другу руки и у меня будет около четверти часа, прежде чем начнется Главный Выход.
Глава 5
Его сиятельство Посол России в Швеции Константин Воногов был обаятельным человеком. Он казался очень простым и располагающим к себе, но простота для дипломата - такая же маска, как и для актера. С такими нельзя расслабляться, и нужно было держать ухо востро. Послом он стал еще при прежнем Президенте, и по словам Олега и неписанным законам той президентской администрации, он вполне мог работать еще на кого-то, сливая туда инфу. Словом, от меня требовалось помалкивать, держать прямую спину, жесткий взгляд и кивать, пока Олег будет давать рекомендации Послу. Хотя Олег не имел официального ранга и понимал свое место, однако в присутствии меня-президента его рекомендации были конкретными распоряжениями.
Приглашение шведских масонских лож было очень важным для принятия Президента в закрытый клуб Вершителей судеб Мира. Ни местный премьер, ни тем более посол не принадлежали к таким Клубам, и моя сосредоточенность казалась им вполне извинительной.
Олег считал, что шведская сторона не могла быть замешана в болезни Президента. Он считал местных правителей честными, но туповатыми исполнителями, которые занимаются исключительно бытовыми проблемами. Самые важные решения в этой стране готовятся в других местах. По его мнению, об акции против Президента знали всего несколько человек, как в Москве, так и в Вашингтоне. Исполнители, возможно, были тесно связаны с некоторыми уважаемыми воротилами, которые крепко держались за свои прибыли. И у заказчиков могли быть связи в любой стране. Подробности такой акции по определению не могли быть известны за пределами очень узкого круга.
Пока играли гимны я обратил внимание, что рядом со шведским премьером стояли его жена, которую я узнал по фотографиям и неизвестная мне девочка лет пятнадцати. Мы обменялись рукопожатиями, я осведомился у Премьера, не беспокоит ли его больше ангина, еще раз поблагодарил за приятное время, которое провел в Швеции в прошлый раз. Сделал комплименты костюму его спутницы. Затем я повернулся к девочке. Я знал, что у премьера есть дети, и что у него есть дочь примерно такого возраста. Я не знал, встречался ли я с ней когда-нибудь или нет.
Премьер сам помог мне.
- Вы еще незнакомы с моей дочерью Александрой, не так ли? Она уговорила меня взять ее сюда.
Ни на одной из пленок, что я просмотрел, не было того, как Он общается с молодыми девушками. Мне следовало быть пятидесятилетним человеком, у которого имелся богатейший опыт общения с самыми разными людьми, но было мало опыта общения с подростками. Я стал вести себя с ней так, будто она вдвое старше, чем на самом деле. Я пожал ей руку, тепло улыбнулся и полушутя поинтересовался, как обстоят дела у нее в школе. Она вспыхнула, на лице отразилось удовольствие, она сказала, что учителя очень довольны ею.
Премьер, кажется, тоже был доволен и сказал:
- Ну, что же ты? Не стесняйся, проси. Другой случай представится не скоро.
Она еще больше покраснела и произнесла:
- Сэр, не могли бы вы дать мне автограф? Я собираю их. У меня даже есть автографы двух американских президентов… И мне очень хочется, чтобы в моей школе был и ваш автограф. - Она протянула мне небольшой блокнот, который до того держала за спиной.
Тогда я почувствовал себя как угонщик, у которого потребовали документы, а он их «забыл дома», «в других брюках», «отдал жене». Я многому научился за эти дни, но мне даже в голову не приходило, что мне придется подделывать подпись. Черт возьми, человек просто не в состоянии за несколько дней освоить все…
Но Он не мог отказать девушке в такой пустяковой просьбе - а я был Им. Я весело улыбнулся и сказал:
- Так у тебя есть автограф Буша?
- Да, сэр.
- Просто автограф?
- Да. И еще он приписал: «С наилучшими пожеланиями».
Я подмигнул Премьеру.
- Ну надо же… «с наилучшими пожеланиями». Знаете, что я сделаю? - я взял блокнот у нее из рук.
- Шеф, - нервно сказал Олег. - У нас мало времени.
- Успокойтесь, - ответил я ему, не поднимая глаз. - Сильные мира сего могут подождать, когда дело касается юной леди. - Я передал блокнот Лене. - Будьте добры, снимите размеры этого блокнота. А потом напомните мне послать две фотографии, которые точно подойдут по размерам - с автографом, разумеется. Один школе, другой - лично Вам, - улыбнулся я,- Устроит это вас, фройлян Александра?
- Да!
- Вот и хорошо. Приятно было с вами познакомиться. Теперь мы должны отправляться. - Не стоило медлить, так как среди встречающих могли возникнуть и другие лица, которые снова поставили бы меня в неловкое положение. - Я обратился к шведу: наши машины - там?
- Да,- ответил он и с кривой улыбкой покачал головой. - Боюсь, что вы влюбили в себя члена моей семьи. Отличная работа. Никогда бы не поверил, как вам это легко удается…
- Это научит вас не брать девушку с собой в сомнительную компанию, не так ли флойлян Александра? - я снова обменялся с премьером рукопожатием. - Спасибо, что встретили нас, Но боюсь, что нам лучше поторопиться.
- Да, конечно. Приятно было встретиться с вами.
- Спасибо вам, господин Президент, - с нарушением всех протоколов дочка снова встряла в разговор.
- Вам спасибо, дорогая моя.
Я медленно повернулся, так, чтобы не показаться суетливым или нервным на видео. На взлетном поле была обычная суматоха. Вдалеке были журналисты. Леонид помогал удерживать их в стороне от нас. Когда мы пошли к машине, он помахал нам рукой и крикнул:
- Увидимся позже, шеф! - и снова принялся что-то говорить окружающим его корреспондентам. Олег, Вадим и Лена сели со мной в одну машину. После того, как премьер не заметил подмены, я успокоился, хотя здесь, на поле, несомненно, могли быть те, кто подозревал об имперсонации или просто отправлял туда информацию.
Я вспомнил и постарался забыть об этих людях. Они сейчас были не важны, так как не могли причинить нам никакого вреда, не подставившись сами под удар многочисленной охраны.
Машина оказалась достаточно вместительной, чтобы туда влезло еще четверо. Я сел сзади, Олег и Лена сели рядом, Вадим занял место впереди. Водитель взглянул на нас через перегородку, убедился, что все хорошо и тронулся с места.
Олег тихо сказал:
- Как быстро вы вышли из ситуации с автографом, я даже не успел разволноваться.
- Беспокоиться сейчас не о чем. А теперь давайте посидим тихо. Я хочу освежить в памяти речь.
На самом деле мне хотелось спокойно посмотреть на Швецию.
Нужные речи я и без того знал наизусть. Водитель вез нас по окраине города. Я видел рекламы, ухоженные дома, природу и безупречный порядок вокруг. Мне приходилось слышать, что заграничный опыт сильно меняет наших людей. Вокруг действительно было то, что могло удивлять и поражать. Все было красиво, уютно и забавно… Я думал о том, как странно было в своем новом статусе оказаться именно в Швеции.
Неважно, сколько раз вам приходилось делать это. Все равно, каждый раз, когда поднимается занавес, и начинается премьера, у вас захватывает сердце, несмотря на старания режиссера рассчитать все поточнее и отрепетировать все до автоматизма. Перед сценой, а особенно перед премьерой, несмотря на то, сколько было репетиций - вы чувствуете один и тот же мандраж. Когда вы выходите на сцену и знаете, что на вас устремлены тысячи пар глаз, которые ждут, чтобы вы заговорили, вы начинаете иначе чувствовать публику, волнение, свою роль.
Когда я вошел в дверь и увидел своих зрителей, мне захотелось повернуться и бежать, куда глаза глядят. Во мне проснулся панический страх перед сценой, ролью, публикой. Однако Леночка через суфлер в моем ухе - повторила первые фразы моего выступления. Это помогло собрать свои мысли снова «в пучок».
Передо мной простирался огромный зал. Не буду вдаваться в детали, мы должны были пересечь зал, войти внутрь, после чего мои спутники отстанут и до конца церемонии останутся на пару шагов позади меня.
Почему-то актеру всегда сложно сделать первый шаг вперед.
Тогда я сказал себе:
- Послушай, ты - Президент, ты прежде бывал здесь. Здесь твои друзья. И ты здесь находишься потому, что любишь свою публику, и так захотел ты сам. Поэтому, давай-ка двигай вперед. И не строй из себя перепуганного малолетку.
Я почувствовал себя Президентом. Я стал Им насквозь и полностью, единственной моей мыслью стало проделать все без сучка и задоринки - на благо и во имя своего народа, страны и всей планеты - Я глубоко вдохнул и сделал первый шаг.
Международная дипломатия наполнена множеством условностей и ограничений. Здесь не обращают внимания на охрану и переводчиков, здесь не бывает женщин и детей. Здесь не бывает друзей, дружеские отношения не играют никакой роли в дипломатии? Этого не было и не будет. Дипломаты могут быть очень приветливыми и обходительными, но ни один из них никогда не раскроет внутренние правила своего «дома».
Меня вели от человека к человеку, мне задавали вопросы, а я на них отвечал. Каждое слово, каждый жест были стилизованы как классическая китайская пьеса. В большинстве случаев я не понимал, о чем меня спрашивают, а когда мне помогал суфлер, я не всегда понимал собственных ответов. Я просто понимал, где, когда и как меня должны спросить, и что я на это должен ответить. Был уверен, обаятелен и не суетился.
Как-то раз на заре актерской карьере мне повезло участвовать в репетициях рядом с Ростиславом Пляттом, незадолго до его смерти, когда он уже был почти глухим и с трудом ходил. Он даже не мог использовать слуховой аппарат, потому что слуховой нерв был почти мертв. Вот это был актер! Пьеса требовала от него один раз выйти на сцену в первом действии и еще раз - во втором. Все остальное время он сидел в кресле, изображая пожилого британского генерала аристократа. Некоторые реплики он читал по губам, но это не всегда было возможно. Но он сам руководил постановкой, скрупулезно точно рассчитывая все действие. Я сам видел, как он, проговорив реплику, отворачивался, и не видя партнера точно вступал, отвечая на следующую реплику, которую он не слышал, руководствуясь исключительно временем.
И как он играл. Все внимание зла было приковано только к нему. Конечно, вся пьеса была построена вокруг него, но актеры вокруг казались просто статистами. Дипломатия почему-то напомнила мне тот старый спектакль. Я твердо знал свою роль и играл ее. Если бы что-то и было не так, то никак не по моей вине. Чужой язык немного нервировал меня, пару раз я ответил по-русски, несколько раз услышал в ответ ломаную русскую речь.
Как на любой премьере, мне показалось, что прошло много дней - это, конечно, было не так, потому что вся церемония занимала полтора часа - присутствие, переговоры, кивание головой, подписание, словом, в конце концов, мы приступили к трапезе. Не знаю, что мы ели, да может это и к лучшему. По крайней мере, я там не отравился. Я был Президентом.
Я понятия не имел, как сможет воспользоваться этим статусом лично Вячеслав Бушуев, мое внутреннее состояние напоминало героя диснеевского мультика, актеру во мне это понравилось больше всего. Меньше чем через неделю после того, как поиздержавшийся лицедей на свой страх и риск и последнюю тысячу заказал выпивку и заговорил с незнакомцем в баре. Хотя, на мой взгляд, этот урок еще раз доказывает, что от незнакомцев следует держаться подальше.
Конец первой кассеты.
Архив института Бурденко.
Том 4. 2006.