Почему мало исторических документов на английском и русском языке.
Старая статья полуторагодичной давности - про то, что во второй половине 19-го века в Европе только-только зарождается национальное самосознание.
В начале 2000-х годов автору случилось больше года прожить в Австралии... "Особых отделов" в сиднейских библиотеках не было, и курсовые работы позволили оказаться в глубоких запасниках местных архивов. Интересного там оказалось много. Программы стерилизации всего аборигенного населения. Статистика владения населения языком, называемым Dutch. Отсутствие деления населения - на датчан/ голландцев (сейчас Dutch)/ и немцев (сегодня Deutsch, но звучащих - тоже как Dutch), архивы газет и постановлений судов...
И вот что интересного оказалось в истории Австралии...
Оказывается, в Австралии нет ни одной газеты, выпущенной до 1860-го года и ни одного памятника архитектуры до этого времени. Нет постановлений власти и решений местных судов - практически до 1880-го... Здесь не идет речь о британских книгах, на которых могла быть любая дата. Здесь о целом материке, удаленном от метрополии - на месяцы пути. А "достопримечательности"... Выдолбленное в скале кресло, где любила наблюдать закат супруга легендарного губентора Мак-квайери - единственный памятник в Сиднее - за целых 80 лет колонизации.
Жизнь в другой "системе координат" - дает повод много пересмотреть вокруг... Присмотревшись, обнаружил, что в мире вообще немного книг, написанных на европейских языках и выпущенных до 1856 года. Есть отдельные книги, но всегда есть вопросы с их обстоятельствами появления. И всегда есть вопросы о толковании использованных в книгах дат. Параллельно - много латыни, греческого, арабского. Но даты там не писались совсем. А что до английских дат... Достаточно прочесть работы английского историка Бокля. Умнейший мужик, историк... но дат нет вообще. И сравнение книг и событий - убеждает, что датировка исторических событий - традиция конца 19-го века, и не более того. Который появился как элемент принадлежности к "цивилизации" в конце 19-го века.
А карты в книгах - это вообще традиция 20-го века. А до того даже под "Францией" и "Англией" - каждый народ мог понимать свое...
Часто прошлой датой выпускали прошедшие цензуру и перевод альманахи. Почитайте «Отечественные записки» за пушкинские годы. Там почти нет слабых произведений и безвкусицы. Добротная журналистика. Потом разного «добра», извините, в журналистике и литературе было навалом. А там - нет. Это не снижает цену книг, оценки произведений и достоинств авторов. Это добавляет «колорита» и "пикантности" - обстоятельствам их появления. А красивая история - всегда стоит дороже самой книги.
Во время Крымской войны сразу в нескольких странах оказываются необычайно популярны авторы «открывающие» для читателя смысл понятия «нации». Участники дискуссий вокруг «наций» во второй половины 19-го века мыслят и дискутируют так, словно до того о единстве на уровне «народа» никогда и не задумывалось.
Вот к примеру забавные детали.
Английский аристократ Томас де Куинси укуривался заморским опиумом и бродил по лондонским улицам. В затуманенном мозгу аристократа возникли неожиданные симпатии к простой жизни моряков и ремесленников.
С одной стороны, странно, что только наркотик помог аристократу прийти к подобной мысли... У него возникли неожиданные симпатии к простым людям, нашел равных себе среди улиц, передал простоту и чистоту - простого населения. Мотив автора книги, который привлекал аристократию Лондона - очевиден. Аристократия отворачивалась от «европейского» выбора, признавала свою уникальную «английскость» и меняла язык…
В общественном сознании начал пользоваться спросом Байрон. В театрах поставили классические пьесы на античную тему «в переводах Шекспира». К слову, "шекспир" "трясти копьем" - на китайском языке (язык иезуитов - в Китае - ?) - это местоимение первого лица единственного числа "Я". Это подпись, с шифром о "цеховой принадлежности" автора, а совсем не фамилия...
Француз Жюль Мишле пишет о том, что нужно всеобщее образование. Тогда из сыновей лавочников, ремесленников и крестьян - появятся «французы». Потому француз - означает быть вместе с передовой частью мира. И это великя миссия: быть французом.
Он пишет о передовых людях революционной Франции, о том, что только предстоит сделать, о чем несколько лет говорит с трибуны. Если это работает на слушателя, как откровение, значит, «просвещенная интеллигенция» - только-только подходила к тому, чтобы считать себя "французами".
Дюма пишет романы про французсскую историю, и каждую неделю в разных журналах выходят новые главы из его "мануфактур". Понятию «французы» как нации - менее одного поколения. Дети галльских матерей, по которым прошлись насколько волн французских оккупантов (Фаризи - по персидски просто "всадники"). Дети воспитаны на языке оккупантов. По анекдотам и слпетням истории оккупантов.
Не высокие идеи правят миром. Элита всегда правит миром по законам городской подворотни. Внукам оказались не нужны отцы, они стали искать других предков, поискали фольклор у "дедов". Истории городского фольклера 19-го века - оказались изложены понятным современным языком, но в старых декорациях. Короли и дворяне прошлого грешили, как простые горожане 19-го века. Никогда идея про "старую добрую Францию" не была такой востребованной, если бы рядом не пугала "Недавняя Франция".
В России национальная идея была оказалась найдена вокруг романа Льва Толстого «Война и мiръ».
Автор изложил романтическую историю. Декорациями сделал не жизни отцов, а легенды о подвигах дедов. За основу взял истории войны от такого свидетеля, как де Сегюр. Которому на родине не подавали руки последние полвека жизни. Но Толстой - по новому рассказал знакомую каждому историю. В его романе генералы оказались на задворках повествования. Страшного завоевателя прошлого победил русский народ, чьи матери родили и воспитали "новую элиту" - читателей нового романа.
К тому же он красиво и ярко нарисовал Завоевателя, соотнося образ прошлого - с современным ему французским самозванцем-Наполеоном III, придал ему биографию современника, тоже назначенного армией в ходе нескольких парижских восстаний. Интерес к Толстому появился на «западе» - там дорисовали образ Наполеона и «русский характер». Всегда выгодней оказывается подчиниться, чем в открытую спорить.
А в довершение - Байрон:
Описание взятия русскими Измаила 1774, написано в 1822 году
по французской книге про Историю России.
Но русские готовились к атаке.
Увы, богиня Слава! Как мне быть?
Достойны восхваления казаки,
Но как их имена произносить?
Сам доблестный Ахилл в бессмертной драке
Не мог бы пылкой смелостью затмить
Сих воинов великого народа,
Чьи имена не выговорить сроду!
15
Но нескольких я все-таки готов
Назвать - хотя бы ради упражненья:
Чокенофф, Львофф, Арссеньефф, Чичакофф -
Взгляните, каково нагроможденье
Согласных? Строкнофф, Стронгенофф, Чичшкофф!
Туга на ухо слава, без сомненья!
А впрочем, подобает, может быть,
Ей эту какофонию любить.
16
Не в силах я ввести в мои октавы
Московские фамилии. Так что ж,
Я признаю - они достойны славы,
Как похвалы достойна молодежь!
Министры наши льстивы и лукавы,
Произнося фамилии вельмож
На "ишкин", "ушкин", "ашкин", "ивский", "овский",
Но мне годится только Разумовский.
The Russians now were ready to attack:
But oh, ye goddesses of war and glory!
How shall I spell the name of each Cossacque
Who were immortal, could one tell their story?
Alas! what to their memory can lack?
Achilles' self was not more grim and gory
Than thousands of this new and polish'd nation,
Whose names want nothing but--pronunciation.
Still I 'll record a few, if but to increase
Our euphony: there was Strongenoff, and Strokonoff,
Meknop, Serge Lwow, Arsniew of modern Greece,
And Tschitsshakoff, and Roguenoff, and Chokenoff,
And others of twelve consonants apiece;
And more might be found out, if I could poke enough
Into gazettes; but Fame (capricious strumpet),
It seems, has got an ear as well as trumpet,
And cannot tune those discords of narration,
Which may be names at Moscow, into rhyme;
Yet there were several worth commemoration,
As e'er was virgin of a nuptial chime;
Soft words, too, fitted for the peroration
Of Londonderry drawling against time,
Ending in 'ischskin,' 'ousckin,' 'iffskchy,' 'ouski:
Of whom we can insert but Rousamouski,
Куракин, Мускин-Пускин, Коклобской,
Коклотский, Шерематов и Хремахов -
Взгляните: что ни имя, то герой!
Ни перед чем не знающие страха,
Такие молодцы бросались в бой
На муфтиев и самого аллаха
И кожей правоверных мусульман
Свой полковой чинили барабан.
18
Тут были развращенные наградами
Солдаты чужеземные; война
Прельщала их мундирами, парадами
И щедро им дарила ордена.
Сраженьями, победами, осадами
Всегда пленяет юношей она.
Там было, признаюсь, немало бриттов:
Пятнадцать Томсонов и двадцать Смитов!
19
Там были Томсон Джек и Томсон Билл,
Тринадцать остальных носили имя
Певца, который англичанам мил,
А нам известен под названьем Джимми.
Трех Смитов звали Питер; Смитом был
И тот, кто с гренадерами своими
Врага под Галифаксом отразил;
На этот раз татарам он служил.
20
Там были Джеки, Билли, Вилли, Джили,
Но старший Джек - конечно, тоже Смит -
Родился в Камберленде, где и жили
Его родные. Был он знаменит
Участием в бою, как сообщили.
Он пал героем у села Шмаксмит
В Молдавии; британские газеты
Ему бессмертье выдали за это.
21
Всегда я Марса богом почитал,
Но все-таки раздумывал, признаться,
О тех, кто в списки доблести попал:
Приятно ль им сей славой наслаждаться,
Имея пулю в сердце? Я слыхал
В одной из пьес, которыми гордятся
Любители шекспировских цитат,
Такую ж мысль, чему я очень рад!
Scherematoff and Chrematoff, Koklophti,
Koclobski, Kourakin, and Mouskin Pouskin,
All proper men of weapons, as e'er scoff'd high
Against a foe, or ran a sabre through skin:
Little cared they for Mahomet or Mufti,
Unless to make their kettle-drums a new skin
Out of their hides, if parchment had grown dear,
And no more handy substitute been near.
Then there were foreigners of much renown,
Of various nations, and all volunteers;
Not fighting for their country or its crown,
But wishing to be one day brigadiers;
Also to have the sacking of a town,--
A pleasant thing to young men at their years.
'Mongst them were several Englishmen of pith,
Sixteen call'd Thomson, and nineteen named Smith.
Jack Thomson and Bill Thomson; all the rest
Had been call'd 'Jemmy,' after the great bard;
I don't know whether they had arms or crest,
But such a godfather 's as good a card.
Three of the Smiths were Peters; but the best
Amongst them all, hard blows to inflict or ward,
Was he, since so renown'd 'in country quarters
At Halifax;' but now he served the Tartars.
The rest were jacks and Gills and Wills and Bills;
But when I 've added that the elder jack Smith
Was born in Cumberland among the hills,
And that his father was an honest blacksmith,
I 've said all I know of a name that fills
Three lines of the despatch in taking 'Schmacksmith,'
A village of Moldavia's waste, wherein
He fell, immortal in a bulletin.
I wonder (although Mars no doubt 's a god
Praise) if a man's name in a bulletin
May make up for a bullet in his body?
I hope this little question is no sin,
Because, though I am but a simple noddy,
I think one Shakspeare puts the same thought in
The mouth of some one in his plays so doting,
Which many people pass for wits by quoting.
Then there were Frenchmen, gallant, young, and gay:
But I 'm too great a patriot to record
Their Gallic names upon a glorious day;
I 'd rather tell ten lies than say a word
Of truth;--such truths are treason; they betray
Their country; and as traitors are abhorr'd
Who name the French in English, save to show
How Peace should make John Bull the Frenchman's foe.
1) самое ранее упоминание Измаила.
2) наиболее известное произведение английской литературы "дошекспировского периода" (в странном контексте упоминается Шекспир)
3) Действующие лица: русские, турки (ака-татары-??) и англичане с французами.
Стороны те же самые, что и в Крымской войне. Хотя странно, как сильно англичанин не любит французов...
В начале 2000-х годов автору случилось больше года прожить в Австралии... "Особых отделов" в сиднейских библиотеках не было, и курсовые работы позволили оказаться в глубоких запасниках местных архивов. Интересного там оказалось много. Программы стерилизации всего аборигенного населения. Статистика владения населения языком, называемым Dutch. Отсутствие деления населения - на датчан/ голландцев (сейчас Dutch)/ и немцев (сегодня Deutsch, но звучащих - тоже как Dutch), архивы газет и постановлений судов...
И вот что интересного оказалось в истории Австралии...
Оказывается, в Австралии нет ни одной газеты, выпущенной до 1860-го года и ни одного памятника архитектуры до этого времени. Нет постановлений власти и решений местных судов - практически до 1880-го... Здесь не идет речь о британских книгах, на которых могла быть любая дата. Здесь о целом материке, удаленном от метрополии - на месяцы пути. А "достопримечательности"... Выдолбленное в скале кресло, где любила наблюдать закат супруга легендарного губентора Мак-квайери - единственный памятник в Сиднее - за целых 80 лет колонизации.
Жизнь в другой "системе координат" - дает повод много пересмотреть вокруг... Присмотревшись, обнаружил, что в мире вообще немного книг, написанных на европейских языках и выпущенных до 1856 года. Есть отдельные книги, но всегда есть вопросы с их обстоятельствами появления. И всегда есть вопросы о толковании использованных в книгах дат. Параллельно - много латыни, греческого, арабского. Но даты там не писались совсем. А что до английских дат... Достаточно прочесть работы английского историка Бокля. Умнейший мужик, историк... но дат нет вообще. И сравнение книг и событий - убеждает, что датировка исторических событий - традиция конца 19-го века, и не более того. Который появился как элемент принадлежности к "цивилизации" в конце 19-го века.
А карты в книгах - это вообще традиция 20-го века. А до того даже под "Францией" и "Англией" - каждый народ мог понимать свое...
Часто прошлой датой выпускали прошедшие цензуру и перевод альманахи. Почитайте «Отечественные записки» за пушкинские годы. Там почти нет слабых произведений и безвкусицы. Добротная журналистика. Потом разного «добра», извините, в журналистике и литературе было навалом. А там - нет. Это не снижает цену книг, оценки произведений и достоинств авторов. Это добавляет «колорита» и "пикантности" - обстоятельствам их появления. А красивая история - всегда стоит дороже самой книги.
Во время Крымской войны сразу в нескольких странах оказываются необычайно популярны авторы «открывающие» для читателя смысл понятия «нации». Участники дискуссий вокруг «наций» во второй половины 19-го века мыслят и дискутируют так, словно до того о единстве на уровне «народа» никогда и не задумывалось.
Вот к примеру забавные детали.
Английский аристократ Томас де Куинси укуривался заморским опиумом и бродил по лондонским улицам. В затуманенном мозгу аристократа возникли неожиданные симпатии к простой жизни моряков и ремесленников.
С одной стороны, странно, что только наркотик помог аристократу прийти к подобной мысли... У него возникли неожиданные симпатии к простым людям, нашел равных себе среди улиц, передал простоту и чистоту - простого населения. Мотив автора книги, который привлекал аристократию Лондона - очевиден. Аристократия отворачивалась от «европейского» выбора, признавала свою уникальную «английскость» и меняла язык…
В общественном сознании начал пользоваться спросом Байрон. В театрах поставили классические пьесы на античную тему «в переводах Шекспира». К слову, "шекспир" "трясти копьем" - на китайском языке (язык иезуитов - в Китае - ?) - это местоимение первого лица единственного числа "Я". Это подпись, с шифром о "цеховой принадлежности" автора, а совсем не фамилия...
Француз Жюль Мишле пишет о том, что нужно всеобщее образование. Тогда из сыновей лавочников, ремесленников и крестьян - появятся «французы». Потому француз - означает быть вместе с передовой частью мира. И это великя миссия: быть французом.
Он пишет о передовых людях революционной Франции, о том, что только предстоит сделать, о чем несколько лет говорит с трибуны. Если это работает на слушателя, как откровение, значит, «просвещенная интеллигенция» - только-только подходила к тому, чтобы считать себя "французами".
Дюма пишет романы про французсскую историю, и каждую неделю в разных журналах выходят новые главы из его "мануфактур". Понятию «французы» как нации - менее одного поколения. Дети галльских матерей, по которым прошлись насколько волн французских оккупантов (Фаризи - по персидски просто "всадники"). Дети воспитаны на языке оккупантов. По анекдотам и слпетням истории оккупантов.
Не высокие идеи правят миром. Элита всегда правит миром по законам городской подворотни. Внукам оказались не нужны отцы, они стали искать других предков, поискали фольклор у "дедов". Истории городского фольклера 19-го века - оказались изложены понятным современным языком, но в старых декорациях. Короли и дворяне прошлого грешили, как простые горожане 19-го века. Никогда идея про "старую добрую Францию" не была такой востребованной, если бы рядом не пугала "Недавняя Франция".
В России национальная идея была оказалась найдена вокруг романа Льва Толстого «Война и мiръ».
Автор изложил романтическую историю. Декорациями сделал не жизни отцов, а легенды о подвигах дедов. За основу взял истории войны от такого свидетеля, как де Сегюр. Которому на родине не подавали руки последние полвека жизни. Но Толстой - по новому рассказал знакомую каждому историю. В его романе генералы оказались на задворках повествования. Страшного завоевателя прошлого победил русский народ, чьи матери родили и воспитали "новую элиту" - читателей нового романа.
К тому же он красиво и ярко нарисовал Завоевателя, соотнося образ прошлого - с современным ему французским самозванцем-Наполеоном III, придал ему биографию современника, тоже назначенного армией в ходе нескольких парижских восстаний. Интерес к Толстому появился на «западе» - там дорисовали образ Наполеона и «русский характер». Всегда выгодней оказывается подчиниться, чем в открытую спорить.
А в довершение - Байрон:
Описание взятия русскими Измаила 1774, написано в 1822 году
по французской книге про Историю России.
Но русские готовились к атаке.
Увы, богиня Слава! Как мне быть?
Достойны восхваления казаки,
Но как их имена произносить?
Сам доблестный Ахилл в бессмертной драке
Не мог бы пылкой смелостью затмить
Сих воинов великого народа,
Чьи имена не выговорить сроду!
15
Но нескольких я все-таки готов
Назвать - хотя бы ради упражненья:
Чокенофф, Львофф, Арссеньефф, Чичакофф -
Взгляните, каково нагроможденье
Согласных? Строкнофф, Стронгенофф, Чичшкофф!
Туга на ухо слава, без сомненья!
А впрочем, подобает, может быть,
Ей эту какофонию любить.
16
Не в силах я ввести в мои октавы
Московские фамилии. Так что ж,
Я признаю - они достойны славы,
Как похвалы достойна молодежь!
Министры наши льстивы и лукавы,
Произнося фамилии вельмож
На "ишкин", "ушкин", "ашкин", "ивский", "овский",
Но мне годится только Разумовский.
The Russians now were ready to attack:
But oh, ye goddesses of war and glory!
How shall I spell the name of each Cossacque
Who were immortal, could one tell their story?
Alas! what to their memory can lack?
Achilles' self was not more grim and gory
Than thousands of this new and polish'd nation,
Whose names want nothing but--pronunciation.
Still I 'll record a few, if but to increase
Our euphony: there was Strongenoff, and Strokonoff,
Meknop, Serge Lwow, Arsniew of modern Greece,
And Tschitsshakoff, and Roguenoff, and Chokenoff,
And others of twelve consonants apiece;
And more might be found out, if I could poke enough
Into gazettes; but Fame (capricious strumpet),
It seems, has got an ear as well as trumpet,
And cannot tune those discords of narration,
Which may be names at Moscow, into rhyme;
Yet there were several worth commemoration,
As e'er was virgin of a nuptial chime;
Soft words, too, fitted for the peroration
Of Londonderry drawling against time,
Ending in 'ischskin,' 'ousckin,' 'iffskchy,' 'ouski:
Of whom we can insert but Rousamouski,
Куракин, Мускин-Пускин, Коклобской,
Коклотский, Шерематов и Хремахов -
Взгляните: что ни имя, то герой!
Ни перед чем не знающие страха,
Такие молодцы бросались в бой
На муфтиев и самого аллаха
И кожей правоверных мусульман
Свой полковой чинили барабан.
18
Тут были развращенные наградами
Солдаты чужеземные; война
Прельщала их мундирами, парадами
И щедро им дарила ордена.
Сраженьями, победами, осадами
Всегда пленяет юношей она.
Там было, признаюсь, немало бриттов:
Пятнадцать Томсонов и двадцать Смитов!
19
Там были Томсон Джек и Томсон Билл,
Тринадцать остальных носили имя
Певца, который англичанам мил,
А нам известен под названьем Джимми.
Трех Смитов звали Питер; Смитом был
И тот, кто с гренадерами своими
Врага под Галифаксом отразил;
На этот раз татарам он служил.
20
Там были Джеки, Билли, Вилли, Джили,
Но старший Джек - конечно, тоже Смит -
Родился в Камберленде, где и жили
Его родные. Был он знаменит
Участием в бою, как сообщили.
Он пал героем у села Шмаксмит
В Молдавии; британские газеты
Ему бессмертье выдали за это.
21
Всегда я Марса богом почитал,
Но все-таки раздумывал, признаться,
О тех, кто в списки доблести попал:
Приятно ль им сей славой наслаждаться,
Имея пулю в сердце? Я слыхал
В одной из пьес, которыми гордятся
Любители шекспировских цитат,
Такую ж мысль, чему я очень рад!
Scherematoff and Chrematoff, Koklophti,
Koclobski, Kourakin, and Mouskin Pouskin,
All proper men of weapons, as e'er scoff'd high
Against a foe, or ran a sabre through skin:
Little cared they for Mahomet or Mufti,
Unless to make their kettle-drums a new skin
Out of their hides, if parchment had grown dear,
And no more handy substitute been near.
Then there were foreigners of much renown,
Of various nations, and all volunteers;
Not fighting for their country or its crown,
But wishing to be one day brigadiers;
Also to have the sacking of a town,--
A pleasant thing to young men at their years.
'Mongst them were several Englishmen of pith,
Sixteen call'd Thomson, and nineteen named Smith.
Jack Thomson and Bill Thomson; all the rest
Had been call'd 'Jemmy,' after the great bard;
I don't know whether they had arms or crest,
But such a godfather 's as good a card.
Three of the Smiths were Peters; but the best
Amongst them all, hard blows to inflict or ward,
Was he, since so renown'd 'in country quarters
At Halifax;' but now he served the Tartars.
The rest were jacks and Gills and Wills and Bills;
But when I 've added that the elder jack Smith
Was born in Cumberland among the hills,
And that his father was an honest blacksmith,
I 've said all I know of a name that fills
Three lines of the despatch in taking 'Schmacksmith,'
A village of Moldavia's waste, wherein
He fell, immortal in a bulletin.
I wonder (although Mars no doubt 's a god
Praise) if a man's name in a bulletin
May make up for a bullet in his body?
I hope this little question is no sin,
Because, though I am but a simple noddy,
I think one Shakspeare puts the same thought in
The mouth of some one in his plays so doting,
Which many people pass for wits by quoting.
Then there were Frenchmen, gallant, young, and gay:
But I 'm too great a patriot to record
Their Gallic names upon a glorious day;
I 'd rather tell ten lies than say a word
Of truth;--such truths are treason; they betray
Their country; and as traitors are abhorr'd
Who name the French in English, save to show
How Peace should make John Bull the Frenchman's foe.
1) самое ранее упоминание Измаила.
2) наиболее известное произведение английской литературы "дошекспировского периода" (в странном контексте упоминается Шекспир)
3) Действующие лица: русские, турки (ака-татары-??) и англичане с французами.
Стороны те же самые, что и в Крымской войне. Хотя странно, как сильно англичанин не любит французов...