КЛИМ ПО ИМЕНИ ИВАН
Я не помню, когда именно и при каких обстоятельствах это случилось. Но, рано или поздно, это должно было произойти, и это произошло: с Климом мы, таки, познакомились. С Климом, которого по-настоящему, по правде-то звали вовсе не Климом, а вовсе Иваном, о чём я узнал гораздо позже - ну, и началось… А пока, всякий раз, когда он забегал ко мне на Пионерский, моя бабушка лишь умилялась: «Очень редко так бывает, - говорила она, - чтобы имя настолько подходило человеку! В этом мальчишке, в приятеле твоём - ну, который Клим - в нём есть что-то от Клима Самгина… Не читал?... Значит, прочти».
«Буревестника революции» я ни при какой погоде, конечно, не читал, и не собирался читать. О чём бабушке честно и говорил. А она только смеялась в ответ: «А ты прочти! Прочти…»
Ладно, прочёл. После «Воробьишки» это было первое из произведений Горького, которое я прочёл. И последнее. Но про Клима многое стало понятно. А потом и вовсе выяснилось, что он - вовсе и не Клим, а Иван. В аэропорту выяснилось, когда мы с ним в Питер полетели, осенью 92-го. Но - по порядку, по порядку…
Повторюсь: когда и как именно познакомились мы с ним, я не помню - скорее всего, где-то на тусовке познакомились. Что закономерно: мы в наши юные годы именно там и знакомились - в смысле, на тусовке, возле Шпиля, или в «Ниве», которой больше нет. В «Ниве» мы в конце восьмидесятых кофе пили - там единственное на весь город место было, где варили настоящий кофе в зёрнах - а потом шли по Большому проспекту, который до сих пор «ул. Карла Маркса» к Шпилю, который теперь - Царь. Не запутались, нет?... Так вот: к Шпилю мы шли - тусоваться. Ибо, Тусовка в пятнадцать-шестнадцать лет - это святое: она, Тусовка, сильно расширяет горизонты познаний об окружающем мире, да и сознание тоже, иной раз, расширяет - но вот об этом мы и вовсе не будем говорить. А то, помнится, однажды мы явно чем-то расширили горизонты своего сознания - что уж там бармен Юра в этот кофе подмешал? - да только устроили мы самую настоящую несанкционированную демонстрацию: прошли толпой в штук двадцать лохмато-волосатых околохиповских гавриков от «Нивы» до этого самого Шпиля - и не просто так прошли, а с транспарантом! На транспаранте было написано: «В мусоров не бросать!» - транспарант был при помощи кусочка мела и нехитрых манипуляций сделан из трафаретного объявления, которое раньше, по всей видимости, висело возле каких-нибудь мусорных баков, и которое кто-то притащил в «Ниву». Клим - юный, патлатый и очкастый, похожий на Пола Маккартни, взял этот самодельный транспорант в руки - и мы пошли на Набережную, к Шпилю, по ходу движения всё более и более расширяя своё сознание, и вводя в ступор прохожих - тогда мы ещё не знали, что это был перформанс, и были уверены, что происходящее есть концептуализм. И, по-моему, Климушко-то нас и подбил на этот Концептуальный Акт.
Вообще, подобные концептуальные выходки у него получались как-то сами собой, по ходу дела. Так, однажды он зашёл ко мне, и с ходу предложил: «Дружище! А не сходить ли нам с тобой в краеведческий музей?» - и я, не подозревая никакого подвоха, сразу же подписался на этот культпоход. По дороге в музей, в чахлом скверике возле Драмтеатра, Клим предложил сделать привал, и перекурить. Папироса была одна на двоих, а чем она была начинена, я не знаю… Придя через пять минут в музей, мы всю его экспозицию осматривать не пошли: мы расположились в самом её начале, в зале, посвящённом сибирскому неолиту - расположились прямо в чуме неолитического шамана, грамотно вписав себя в музейную экспозицию.
Мы просидели в этом шаманском чуме не менее двух часов - куда, спрашивается, тем временем смотрели музейные бабушки-смотрительницы?! - и сидели мы там вовсе не просто так, как два дурака, - о, нет! Мы о чём-то беседовали с чучелом этого самого шамана - и только спустя какое-то время, когда нас стало понемногу отпускать, мы потихоньку вылезли из экспозиционного чума, предварительно, конечно же, сделав шаману подношения: початую пачку сигарет и Климову фенечку - и, не замеченные никем, выбрались из музея на улицу. И отправились на вокзал, чтобы поехать из Иркутска в соседний Ангарск, на какой-то рок-фестиваль.
По дороге на вокзал мы вновь остановились в скверике за Харлампиевской церковью, присели в старенькой покосившейся беседке… Клим рассказывал мне о том, что поведал ему Шаман - а я, в свою очередь, рассказывал Климу о том, что этот набитый изнутри опилками Шаман открыл мне… так прошло ещё два часа.
В Ангарск мы в тот день, всё же, приехали - и тут же, на вокзале, увидели всех наших, которые радостно толпились в зале ожидания - они возвращались с этого самого рок-фестиваля, на который мы только что заявились… Ничего не попишешь: пришлось вместе со всей честной компанией ехать обратно в Иркутск - а чтобы как-то компенсировать наше разочарование от того, что мы не увидели и не услышали ни «Хижину Мельника», ни «Млечный Путь», ни «Принципов Неопределённости», Клим предложил выйти на улицу, и перекурить… Я уже догадывался, чем закончится этот перекур - да и ты, читатель, тоже уже обо всём догадался - но вместе с нами пойти и перекурить вызвались две симпатичные девчонки из Училища искусств… У этих девчонок в гостях мы и обнаружили друг друга на следующее утро.
- Что это было, Клим? - спросил я, когда мы приехали из Лисихи в центр, и отправились всё в ту же «Ниву» пить кофе и сужать границы сознания до каких-то, мало-мальски приличных пределов, - Чем это мы?... как это мы?... где это мы?...
- Не знаю, - задумчиво отвечал Клим, - меня Николаев угостил… Сказал, чтобы я с тобой поделился… чтобы мы вели себя хорошо: в музей, там, какой-нибудь сходили, или на концерт… чтобы девочек не обижали… Мы же их, вроде бы, не обижали, правда?...
…Осенью девяносто второго меня в Питер понесло. Зачем - уже не помню, да и не так уж важно это: в конце концов, в России это национальная традиция такая - в юности по петербургам кататься. Сложнее всех, в этом отношении пришлось будущему Императору, Петру Алексеевичу Первому: он в юные годы мечтал учиться, стремился овладевать знаниями, стремился поступить в Университет - а в Московском Царстве, как назло, не было ни одного университета; тогда Наследник Московского Престола, с грусти великой, решил, было, рвануть в Питер - потусоваться там, в рок-клубе потусить… так ведь, и Питера в Московском Царстве не оказалось! - вот и пришлось, засучив рукава, оперативно строить на ингерманландских болотах этот гранитный склеп будущей Империи, эту всероссийскую кунсткамеру для всевозможных чудиков и неудачников, рефлектирующих психопатов и непризнанных гениев… Ну, да ладно: Государь его в конце мая 1703 года основал - а я в октябре 1992 года решил туда скататься. Ибо, родной «город вполне интеллигентный, почти Петербург» вдруг надоел, и осенний сплин навалился, и нужно было срочно менять обстановку…
В Петербург и в Москву в те годы я ездил так: просыпался утром, и понимал - надо сбегать на Горького, в кассу «Аэрофлота», взять билет на ближайший рейс, и слетать в одну из столиц на недельку-другую, развеяться немного - после чего, собственно, отправлялся в кассы, брал билет, и вечером того же дня уже получал свой багаж где-нибудь в Пулково или в Домодедово. Поэтому, когда я сообщил бабушке, что улетаю сегодня, она ничуть не удивилась - спросила только, ждать ли меня к обеду, и всё. И я отправился в кассу «Аэрофлота» на Горького, и купил билет на ближайший рейс - дата вылета меня не интересовала, так как я приспособился, по приезду в аэропорт, тут же менять билет и улетать ближайшим рейсом - и вот, с авиабилетом в кармане, выхожу я из кассы, и, справедливо решив, что до вылета у меня ещё целый день, и времени - вагон, отправляюсь пить кофе всё в ту же «Ниву». И встречаю там Клима.
- Привет, старичок! - говорит Клим, - а я в Питер собрался слетать. А то, что-то, в Иркутске уже как-то тоскливо и неуютно… Не хочешь компанию составить?
- Поразительное совпадение! - отвечаю я, и достаю из внутреннего кармана пальто билет на ближайший питерский рейс, - мне, почему-то, сегодня с утра ровно та же самая мысль в голову пришла: а не слетать ли мне в стольный град Санктпитербурх? И вот - гляди! - уже и подорожную грамотку выправил! - и Климу билет показываю.
- Это - Судьба! - патетически восклицает Клим, - 🤔 Знак Свыше! А по-сему, предлагаю, Ваша Светлость (это Клим ко мне так обращается) отметить наш отлёт на невский брег ненастный - шампанским!
Я тут же подписываюсь под этой инициативой, и мы выходим из «Нивы», и отправляемся за этим самым шампанским - а поскольку в 1992 году купить шампанское в Иркутске было гораздо сложнее, чем авиабилет в Санкт-Петербург, наше путешествие по магазинам рискует превратиться ещё и в Маленькое Приключение.
Но здесь на нашем горизонте возникает некий Фест. Вышеозначенный Фест, он же - Серёга Игнатьев - актёр Музыкального Театра. Ну, то есть, он там в массовке играет кого-то… Он старше нас, этот Фест-Серёга на несколько лет, но небольшой рост и какой-то вечный юношеский румянец делают его значительно моложе, и мы относимся к нему,как к сверстнику - да он и не возражает, и не кичится тем, что он старше нас, и театральной принадлежностью своей не кичится, а наоборот, постоянно травит нам какие-то закулисные байки, прикалывается наравне с нами… Хороший, в общем, парень, да ипротащить нас по своему членскому билету ВТО-СТД в святая святых, в ДомАктёровский бар, он никогда не против. Поэтому, мы тут же сообщаем этому Фесту о том, что мы оба сегодня же улетаем в Северную, понимаешь ли, Фест, Пальмиру, и что событие это столь важно и значимо, что без шампанского здесь обойтись никак нельзя - и Фест изрекает:
- В последний раз шампанское было в хлебном, на углу Пятой Армии и Свердлова, - и мы все втроём направляемся по указанному адресу.
Через четверть часа мы уже в указанном месте, в маленьком хлебном магазинчике, расположенном на первом этаже обшарпанной жёлтой хрущёвки. Возле входа в этот магазинчик стоит телефонная будка, в которой я, за полгода до описываемых событий, нашёл полиэтиленовый пакет с деньгами - тысячи полторы рублей в нём было, пяти- и десятирублёвками. Деньги эти я тогда, естественно, счёл своей законной находкой, и не проявлял никаких попыток к розыску растеряхи-владельца - а через несколько лет жизнь свела меня с одним персонажем, который, будучи старостой в своей группе на геофаке Университета, однажды получил на всю группу стипендию, положил деньги в пакет - да и забыл этот пакет в телефонной будке, когда отзванивался кому-то из однокурсников, и сообщал, что деньги получены!... Но эту историю староста-растеряха расскажет мне только лет через пять - а пока я рассказываю её Климу и Фесту, и мы веселимся по этому поводу, и тут Клим говорит:
- Глядите-ка, а в будке на крючке какой-то пакет болтается…
Для тех, кто в глаза не видел этих телефонных будок, объясняю: там, внутри, под телефонным аппаратом, всегда имелся такой крючок-вешалка, на который за ручку можно было прицепить портфель или сумку, чтобы при вызове абонента руки у вызывающего были свободными. А для тех, кто в глаза не видел той самой, отдельно взятой телефонной будки возле «Хлебного» на перекрёстке Пятой Армии и Свердлова в Иркутске, считаю своим долгом пояснить, что будка эта находится - вернее, находилась - в аккурат, на пути от административного корпуса Университета, в кассе которого старосты получали стипендии для последующей выдачи их однокурсникам, к остановкам общественного транспорта, с которых эти самые старосты и разъезжались по своим факультетам. А что до того корпуса, в котором в те годы размещались филфак и истфак ИГУ, так эта волшебная телефонная будка располагалась, в аккурат, на половине пешего пути между стипендиальной кассой и факультетами… И я не вижу никакого смысла в том, чтобы уточнять, что же было обнаружено в том самом пакете, который заприметил Клим, и как мы поступили с нашей находкой. Скажу только, что благородный Фест отказался брать третью часть от найденной суммы, заявив, что, коль скоро мы с Климом едем за тридевять земель, деньги нам нужнее… И, сказав таковы слова, Фест ввёл нас в тот самый магазинчик, в который мы, собственно, и направлялись изначально.
Но оказалось, что в этом «Хлебном» шампанского вовсе и нет - но, каким-то чудом у них есть италийский вермут и мартини… И вот, мы берём бутылку италийского белого вермута - а на закуску берём пирожки с печенью, жирные и холодные; Фест вежливо просит продавщицу ещё немного поспособствовать нашему банкету, и выдать нам гранёные стаканы - и продавщица, очарованная театральной галантностью Феста, выдаёт нам три гранёных стакана, и просит лишь о том, чтобы мы их вернули.
И мы выдвигаемся на берег Ангары-реки - благо, Набережная в двух шагах! - и спускаемся к самой воде. И разливаем белый итальянский вермут по бокалам, и пьём его, и закусываем холодными пирожками с печенью - а холодный октябрьский ветер, тем временем, зачем-то превращается уже в какой-то холодный ноябрьский ветер, да ещё и с мелким градом… Но нам - хорошо: от выпитого вермута, и от предвкушения Путешествия, да и давешняя находка в телефонной будке, внезапно увеличившая наши капиталы, тоже добавляет нам радости. И Клим - разумеется, имея в виду это погодное ненастье, и так неожиданно свалившиеся на нас деньги, внов патетически изрекает: «Это - Судьба!», и делает этакий жест рукой куда-то в сторону института Иргиредмет.
Мы автоматически следим за движением его руки, и видим, что - да, это, кажется, Судьба… вернее, Злой Рок: вдалеке по холодной, продуваемой ветром набережной в нашу сторону движется Тигрокрыс - зануда и стололаз, который сейчас будет приседать на наши мозги, и таскать наши сигареты, и пить наш вермут, и травить свои тупые армейские байки… и, чтобы не столкнуться с Тигрокрысом, который нас пока, слава Богу, не видит, мы быстренько-быстренько ретируемся с набережной, и скрываемся в каких-то проходных дворах. По пути забегаем в давешний «Хлебный», возвращаем с благодарностью гранёные стаканы, вермут выпиваем уже из горлышка, и разбегаемся: мы с Климом едем паковать в дорогу наши зубные щётки, а Фест отправляется в свой театр, на репетицию. Через пару часов мы с Климом должны встретиться уже в аэропорту.
…Вот, честное слово: и хотел бы я избавиться от суеверий и перестать верить в приметы - а не получается! Не получается уже потому, что они, приметы, имеют отвратительное свойство сбываться. Вот и в тот день было ровно то же самое: стоило мне просто издалека увидеть этого Тигрокрыса - и я уже где-то про себя понял, что ни в какой Питер я сегодня не улечу. Но я ещё пытаюсь обмануть судьбу: я приезжаю в аэропорт, где уже ждёт Клим, и мы вдвоём принимаемся штурмовать посадочные шлюзы и кассы, пытаясь найти какого-нибудь пассажира, у которого что-то там не заладилось, и который надеется сдать свои билеты - вот сейчас он, этот гипотетический пассажир, будет их сдавать, а мы у него их обменяем, и улетим!... Чёрта с два! - в этот проклятый день все, словно, сговорились улететь в Питер без нас: никто не сдаёт билеты, и на подсадку тоже нет мест…
Следующий питерский борт - через два часа. И мы ждём эти два часа. Мы выходим курить на крыльцо аэропорта, а покурив, идём в кафе «Лайнер» пить кофе. Потом снова курим на крыльце, и у нас стреляют сигареты какие-то девчонки… Странные девчонки у нас стреляют сигареты: на пассажирок эти девчонки не похожи - а на кого они похожи, сказать как-то неловко… и даже предположить как-то неловко… Но они и оказались именно теми, кого мы заподозрили в них с самого начала - аэропортовскими проститутками. И даже оказали нам кое-какие важные услуги… Но - по порядку.
Не удалось нам попасть на следующий питерский борт. И на тот, что должен был вылетать ночью, мы тоже не попали. И на следующий, который шёл в пятом часу утра, нам тоже не судьба была сесть. Мы выкуривали уже по второй, кажется, пачке - девочки помогали нам в этом, как могли - от постоянного гула мозги наши гудели, а выпитый в «Лайнере» кофе уже грозил политься из ушей, но всё равно хотелось спать. И мы не выдержали: справедливо решив, что проигранное сражение - это ещё не проигранная война, мы решили поехать к Климу, и отоспаться у него до вечера - всё равно, согласно расписанию, раньше восемнадцати-сорока, никаких питерских самолётов не будет. Мы взяли такси, и поехали к Климу - в его маленькую однокомнатную квартирку в Солнечном, в которой он постоянно не жил, а лишь иногда появлялся там, поэтому, кроме чая без сахара и каких-то галет, никаких продовольственных припасов там не водилось.
Спать мы упали сразу же, скинув с себя лишь верхнюю одежду - так и рухнули рядом на диван, в свитерах и джинсах - похоже, наши биологические часы, не ожидая нашего на то соизволения, уже сами перевели свои стрелки на ленинградское время… Мы проспали до вечера, проснулись разбитые и уставшие, и, лениво переругиваясь, снова выдвинулись в аэропорт.
…Стоит ли говорить о том, что и вторая наша ночь была, как две капли воды, похожа на первую?... Мы вновь пытались пробиться на подсадку - и это нам не удавалось; мы опять коротали время между рейсами, то поглощая кофе в «Лайнере», то смоля Ronhill на крыльце аэропорта - давешние девчонки встретили нас, как родных, и вновь, в меру своих сил, помогали нам бороться с курением. Проклятие Встречи с Тигрокрысом действовало неумолимо. К концу второй бессонной ночи мы уже настолько осоловели, что начали сомневаться не только в необходимости нашего предприятия, но и в существовании Санкт-Петербурга, как такового: в нашем сознании цель нашего путешествия уже стала превращаться из реального города в некую абстрактную химеру, наподобие линии горизонта… К тому же, я тайно и малодушно принялся мечтать о тёплой ванне и свежей постели на своём - на своём! - любимом диване… Поэтому, на второе утро мы с Климом уезжали из аэропорта уже в разных такси.
Моё появление дома произвело настоящий фурор: мало того, что мои родные были свято уверены в том, что я улетел в Петербург, так ещё и оказалось, что в день моего предполагаемого «отлёта» какой-то шутник, летевший бортом «Иркутск - Барнаул - Санкт-Петербург» послал лётчикам записку, что самолёт-де, заминирован, и что он, шутник, выдвигает какие-то условия… В барнаульском аэропорту выяснилось, что шутник - он шутник и есть, что никаких мин и бомб в салоне нет, что это у человека юмор такой… к тому же, оказалось, что этот горе-угонщик был просто пьян, и вот, с пьяных глаз, решил поприкалываться… Но мои родные были уверены, что я летел в Питер тем самым рейсом, и, конечно же, страшно перепугались за меня.
Вечером я не поехал в аэропорт. Да! - я решил взять тайм-аут, задержаться ещё на сутки: всё равно, думал я, билет у меня только на послезавтрашнее число, так что, нет никакого смысла торопить время: даже если и не удастся сесть на подсадку, подожду ещё пару дней, и спокойно улечу себе, на своём законном месте… Но на следующее утро, проснувшись, я представил себе, как Клим, один-одинёшенек, проторчал сегодняшнюю ночь в аэропорту, пытаясь попасть на рейс, и мне стало стыдно. Настолько стыдно, что к шести часам вечера я уже убедил своих родных в том, что мне нужно! Непременно нужно! Во что бы то ни стало, нужно! Лететь именно сегодня! - и двинул в аэропорт, надеясь найти там Клима.
Клима я в аэропорту не нашёл. Но, не прошло и часа, как меня нашли… да-да, меня нашли те самые девчонки, что так полюбили курить наши сигареты:
- Мы твоего друга в Ленинград отправили! - радостно сообщили они мне, едва возникнув на моём горизонте, - с лётчиками договорились: они его к себе в кабину взяли! Пошли, покурим, и решим, как тебя отправить!... - мы вышли на привычное, ставшее уже почти родным, аэропортовское крыльцо, закурили… Всего этих девчонок было трое, но они постоянно тусовались таким образом, что одна из них постоянно отсутствовала; не помню, о чём мы там болтали, но вот одна из них куда-то убежала, а минут через пять вернулась, и выпалила, обращаясь ко мне:
- Быстро! Паспорт и билет!
И я, совершенно не соображая ничего в результате такого наскока, тут же безропотно отдал ей и паспорт, и билет - а она, увлекая за собой подругу, убежала куда-то, бросив мне на прощание:
- Жди здесь!
…Через пятнадцать минут ожидания я уже не питал никаких иллюзий: меня просто развели, как лоха - забрали и билет, и паспорт, и кинули здесь!... Кому я поверил?! Проституткам! Шлюхам дешёвым, портовским!... Идиот!... «Мы твоего друга в Ленинград отправили!... Лётчики его в кабину взяли!...» - а я и уши развесил!... Делать нечего: нужно идти в здешнее отделение милиции, писать заявление: чёрт с ним, с билетом, главное - паспорт вернуть.
И я уже собирался, было, уходить, как вдруг…
- Быстро! Бежим! - это одна из тех самых подружек, но не та, которой я отдавал паспорт, и не та, которая была с нею, а третья из их компании, - Вот, держи свой билет и ксиву! - она тащит меня не в здание аэропорта, а к какой-то служебной калитке, ведущей на взлётную полосу. Возле калитки стоят два каких-то пилота, они кого-то ждут… Подбегаем к калитке, и становится понятно, что ждут они нас.
- Вот он! - это моя спутница говорит пилотам, пропихивая меня в калитку, - Ну, давай! Пока! Чмоки-чмоки! - я получаю поцелуй в щёку, а она убегает, - Климу привет передавай! Он - клёвый!...
…Ранним утром следующего дня я уже был в Пулково, а к вечеру разыскал и Клима. Да, всё так и было: наши подружки-курильщицы пристроили его лететь в Петербург в кабине пилотов:
- Мы с девчонками договорились, что они и тебя посадят на какой-нибудь рейс, с пилотами договорятся, - рассказывал он мне, когда мы, наконец, пересеклись в Питере, - а теперь - поехали к нам, ночевать! Ребята тут интересную квартиру нашли…
Я уже говорил о том, что Клим - это просто какая-то квинтэссенция концептуализма, и таковым он оставался даже и в мелочах. А уж в таких не шуточных вопросах, как поиск и выбор временного пристанища в чужом городе - тем более. Поэтому, я не удивился, когда он стал мне рассказывать о том, что это за квартира такая, в которой он остановился:
- Понимаешь, есть один такой чувак - Призрак, его здесь многие знают… Он - музыкант, художник, а ещё он иногда в массовках на «Ленфильме» снимается… Так вот: он открыл совершенно новый способ вписки на флэтах! Началось это, когда он ещё с предками жил: предки ему мозг выносили, и он всё думал, куда бы от них свалить… А в соседнем доме у них какой-то папик жил - то ли геолог, то ли полярник… Он жил один, и постоянно куда-то уезжал в командировки, этот папик - так вот, Призрак аккуратно подобрал ключи к его квартире, аккуратно поменял замок, и стал жить в квартире этого папика, пока тот по своим северам путешествует!... Уходил из квартиры ранним утром, приходил поздним вечером, чтобы с соседями не столкнуться - только душ принять, поужинать, да переночевать, а с утра снова уходил! При этом, ничего из хозяйских вещей в квартире принципиально не трогал, не шумел, музыку не включал, и никого туда не водил…
Через полгода, примерно, сидит однажды ночью на кухне, чай пьёт - вдруг слышит, что кто-то в двери ключом ковыряет, пытается замок отпереть… Он в глазок осторожно глянул - а это хозяин вернулся! Он тогда двери открывает, и говорит: проходите, мол, Пётр Семёнович, у меня чай, как раз, заварен свежий - почаёвничаем, да и познакомимся заодно… У хозяина, понятное дело, измена: он сперва подумал, что это его агент КГБ поджидает - ну, а Призрак ему спокойно так объясняет, что он никакой не КГБшник, что он просто жил в его квартире, пока папик отсутствовал… Тот, конечно же, в крик, с кулаками на него кинулся: «Сейчас, - орёт, - ментов вызову, и сдам тебя им, нахер!» А Призрак ему и говорит: «Воля ваша - вызывайте, сдавайте… Вот ключи от квартиры - берите. Вот только я у вас тут целых полгода жил, цветы поливал, прокладки в водопроводных кранах заменил, а где что у вас лежит - знать не знаю, не шарился нигде, не брал вообще ничего. Даже кружку, ложку и тарелку свои принёс, чтобы вашими не пользоваться…» Папик этот шкафы проверил: всё цело, всё на месте - лежат все вещи точно так же, как он их полгода назад и оставил…
Короче, не стал хозяин ментов вызывать, а вместо этого сели они чай пить. Так вот: с того времени, Призрак так и живёт по чужим квартирам: узнаёт как-то такие вот адреса, где хозяева уехали надолго, открывает двери, замки меняет - и живёт! Соседям, если те его случайно палят, говорит, что он, мол, племянник из Пскова - следит за квартирой, пока Пал Иваныч и Елена Сергеевна в отъезде. А за несколько дней до возвращения хозяев обратно вставляет родной замок в дверь, оставляет на столе записку - дескать, спасибо этому дому, а мы пойдём к другому; лампочки заменил, цветы полил, текущие краны починил, всецело ваш Призрак - ну, и деньги вместе с запиской оставляет, сколько есть… И - представь себе! - ещё никто, ни разу не написал на него заявления в милицию! А с другой стороны, за что на него заявления-то подавать? - из квартир он ничего не ворует, вещи не портит и не ломает, наоборот - всё чинит, за комнатными растениями ухаживает… Так вот: он нынче и меня на такой флэт подписал! Там - три комнаты, и кухня, кровати есть на всех! Это - в Купчино! Поехали? Я Призраку про тебя говорил уже, он не против, а хозяева только через две недели вернутся… Поехали?...
Я не поехал с Климом в Купчино: предпочёл поселиться у главного питерского диссидента, корреспондента франкфуртского журнала "Посев" Ростислава Евдокимова на Салтыкова-Щедрина, поблизости от Преображенского Лейб-гвардии собора… Подальше от Климова концептуализма.
ОКОНЧАНИЕ СЛЕДУЕТ...
«Буревестника революции» я ни при какой погоде, конечно, не читал, и не собирался читать. О чём бабушке честно и говорил. А она только смеялась в ответ: «А ты прочти! Прочти…»
Ладно, прочёл. После «Воробьишки» это было первое из произведений Горького, которое я прочёл. И последнее. Но про Клима многое стало понятно. А потом и вовсе выяснилось, что он - вовсе и не Клим, а Иван. В аэропорту выяснилось, когда мы с ним в Питер полетели, осенью 92-го. Но - по порядку, по порядку…
Повторюсь: когда и как именно познакомились мы с ним, я не помню - скорее всего, где-то на тусовке познакомились. Что закономерно: мы в наши юные годы именно там и знакомились - в смысле, на тусовке, возле Шпиля, или в «Ниве», которой больше нет. В «Ниве» мы в конце восьмидесятых кофе пили - там единственное на весь город место было, где варили настоящий кофе в зёрнах - а потом шли по Большому проспекту, который до сих пор «ул. Карла Маркса» к Шпилю, который теперь - Царь. Не запутались, нет?... Так вот: к Шпилю мы шли - тусоваться. Ибо, Тусовка в пятнадцать-шестнадцать лет - это святое: она, Тусовка, сильно расширяет горизонты познаний об окружающем мире, да и сознание тоже, иной раз, расширяет - но вот об этом мы и вовсе не будем говорить. А то, помнится, однажды мы явно чем-то расширили горизонты своего сознания - что уж там бармен Юра в этот кофе подмешал? - да только устроили мы самую настоящую несанкционированную демонстрацию: прошли толпой в штук двадцать лохмато-волосатых околохиповских гавриков от «Нивы» до этого самого Шпиля - и не просто так прошли, а с транспарантом! На транспаранте было написано: «В мусоров не бросать!» - транспарант был при помощи кусочка мела и нехитрых манипуляций сделан из трафаретного объявления, которое раньше, по всей видимости, висело возле каких-нибудь мусорных баков, и которое кто-то притащил в «Ниву». Клим - юный, патлатый и очкастый, похожий на Пола Маккартни, взял этот самодельный транспорант в руки - и мы пошли на Набережную, к Шпилю, по ходу движения всё более и более расширяя своё сознание, и вводя в ступор прохожих - тогда мы ещё не знали, что это был перформанс, и были уверены, что происходящее есть концептуализм. И, по-моему, Климушко-то нас и подбил на этот Концептуальный Акт.
Вообще, подобные концептуальные выходки у него получались как-то сами собой, по ходу дела. Так, однажды он зашёл ко мне, и с ходу предложил: «Дружище! А не сходить ли нам с тобой в краеведческий музей?» - и я, не подозревая никакого подвоха, сразу же подписался на этот культпоход. По дороге в музей, в чахлом скверике возле Драмтеатра, Клим предложил сделать привал, и перекурить. Папироса была одна на двоих, а чем она была начинена, я не знаю… Придя через пять минут в музей, мы всю его экспозицию осматривать не пошли: мы расположились в самом её начале, в зале, посвящённом сибирскому неолиту - расположились прямо в чуме неолитического шамана, грамотно вписав себя в музейную экспозицию.
Мы просидели в этом шаманском чуме не менее двух часов - куда, спрашивается, тем временем смотрели музейные бабушки-смотрительницы?! - и сидели мы там вовсе не просто так, как два дурака, - о, нет! Мы о чём-то беседовали с чучелом этого самого шамана - и только спустя какое-то время, когда нас стало понемногу отпускать, мы потихоньку вылезли из экспозиционного чума, предварительно, конечно же, сделав шаману подношения: початую пачку сигарет и Климову фенечку - и, не замеченные никем, выбрались из музея на улицу. И отправились на вокзал, чтобы поехать из Иркутска в соседний Ангарск, на какой-то рок-фестиваль.
По дороге на вокзал мы вновь остановились в скверике за Харлампиевской церковью, присели в старенькой покосившейся беседке… Клим рассказывал мне о том, что поведал ему Шаман - а я, в свою очередь, рассказывал Климу о том, что этот набитый изнутри опилками Шаман открыл мне… так прошло ещё два часа.
В Ангарск мы в тот день, всё же, приехали - и тут же, на вокзале, увидели всех наших, которые радостно толпились в зале ожидания - они возвращались с этого самого рок-фестиваля, на который мы только что заявились… Ничего не попишешь: пришлось вместе со всей честной компанией ехать обратно в Иркутск - а чтобы как-то компенсировать наше разочарование от того, что мы не увидели и не услышали ни «Хижину Мельника», ни «Млечный Путь», ни «Принципов Неопределённости», Клим предложил выйти на улицу, и перекурить… Я уже догадывался, чем закончится этот перекур - да и ты, читатель, тоже уже обо всём догадался - но вместе с нами пойти и перекурить вызвались две симпатичные девчонки из Училища искусств… У этих девчонок в гостях мы и обнаружили друг друга на следующее утро.
- Что это было, Клим? - спросил я, когда мы приехали из Лисихи в центр, и отправились всё в ту же «Ниву» пить кофе и сужать границы сознания до каких-то, мало-мальски приличных пределов, - Чем это мы?... как это мы?... где это мы?...
- Не знаю, - задумчиво отвечал Клим, - меня Николаев угостил… Сказал, чтобы я с тобой поделился… чтобы мы вели себя хорошо: в музей, там, какой-нибудь сходили, или на концерт… чтобы девочек не обижали… Мы же их, вроде бы, не обижали, правда?...
…Осенью девяносто второго меня в Питер понесло. Зачем - уже не помню, да и не так уж важно это: в конце концов, в России это национальная традиция такая - в юности по петербургам кататься. Сложнее всех, в этом отношении пришлось будущему Императору, Петру Алексеевичу Первому: он в юные годы мечтал учиться, стремился овладевать знаниями, стремился поступить в Университет - а в Московском Царстве, как назло, не было ни одного университета; тогда Наследник Московского Престола, с грусти великой, решил, было, рвануть в Питер - потусоваться там, в рок-клубе потусить… так ведь, и Питера в Московском Царстве не оказалось! - вот и пришлось, засучив рукава, оперативно строить на ингерманландских болотах этот гранитный склеп будущей Империи, эту всероссийскую кунсткамеру для всевозможных чудиков и неудачников, рефлектирующих психопатов и непризнанных гениев… Ну, да ладно: Государь его в конце мая 1703 года основал - а я в октябре 1992 года решил туда скататься. Ибо, родной «город вполне интеллигентный, почти Петербург» вдруг надоел, и осенний сплин навалился, и нужно было срочно менять обстановку…
В Петербург и в Москву в те годы я ездил так: просыпался утром, и понимал - надо сбегать на Горького, в кассу «Аэрофлота», взять билет на ближайший рейс, и слетать в одну из столиц на недельку-другую, развеяться немного - после чего, собственно, отправлялся в кассы, брал билет, и вечером того же дня уже получал свой багаж где-нибудь в Пулково или в Домодедово. Поэтому, когда я сообщил бабушке, что улетаю сегодня, она ничуть не удивилась - спросила только, ждать ли меня к обеду, и всё. И я отправился в кассу «Аэрофлота» на Горького, и купил билет на ближайший рейс - дата вылета меня не интересовала, так как я приспособился, по приезду в аэропорт, тут же менять билет и улетать ближайшим рейсом - и вот, с авиабилетом в кармане, выхожу я из кассы, и, справедливо решив, что до вылета у меня ещё целый день, и времени - вагон, отправляюсь пить кофе всё в ту же «Ниву». И встречаю там Клима.
- Привет, старичок! - говорит Клим, - а я в Питер собрался слетать. А то, что-то, в Иркутске уже как-то тоскливо и неуютно… Не хочешь компанию составить?
- Поразительное совпадение! - отвечаю я, и достаю из внутреннего кармана пальто билет на ближайший питерский рейс, - мне, почему-то, сегодня с утра ровно та же самая мысль в голову пришла: а не слетать ли мне в стольный град Санктпитербурх? И вот - гляди! - уже и подорожную грамотку выправил! - и Климу билет показываю.
- Это - Судьба! - патетически восклицает Клим, - 🤔 Знак Свыше! А по-сему, предлагаю, Ваша Светлость (это Клим ко мне так обращается) отметить наш отлёт на невский брег ненастный - шампанским!
Я тут же подписываюсь под этой инициативой, и мы выходим из «Нивы», и отправляемся за этим самым шампанским - а поскольку в 1992 году купить шампанское в Иркутске было гораздо сложнее, чем авиабилет в Санкт-Петербург, наше путешествие по магазинам рискует превратиться ещё и в Маленькое Приключение.
Но здесь на нашем горизонте возникает некий Фест. Вышеозначенный Фест, он же - Серёга Игнатьев - актёр Музыкального Театра. Ну, то есть, он там в массовке играет кого-то… Он старше нас, этот Фест-Серёга на несколько лет, но небольшой рост и какой-то вечный юношеский румянец делают его значительно моложе, и мы относимся к нему,как к сверстнику - да он и не возражает, и не кичится тем, что он старше нас, и театральной принадлежностью своей не кичится, а наоборот, постоянно травит нам какие-то закулисные байки, прикалывается наравне с нами… Хороший, в общем, парень, да ипротащить нас по своему членскому билету ВТО-СТД в святая святых, в ДомАктёровский бар, он никогда не против. Поэтому, мы тут же сообщаем этому Фесту о том, что мы оба сегодня же улетаем в Северную, понимаешь ли, Фест, Пальмиру, и что событие это столь важно и значимо, что без шампанского здесь обойтись никак нельзя - и Фест изрекает:
- В последний раз шампанское было в хлебном, на углу Пятой Армии и Свердлова, - и мы все втроём направляемся по указанному адресу.
Через четверть часа мы уже в указанном месте, в маленьком хлебном магазинчике, расположенном на первом этаже обшарпанной жёлтой хрущёвки. Возле входа в этот магазинчик стоит телефонная будка, в которой я, за полгода до описываемых событий, нашёл полиэтиленовый пакет с деньгами - тысячи полторы рублей в нём было, пяти- и десятирублёвками. Деньги эти я тогда, естественно, счёл своей законной находкой, и не проявлял никаких попыток к розыску растеряхи-владельца - а через несколько лет жизнь свела меня с одним персонажем, который, будучи старостой в своей группе на геофаке Университета, однажды получил на всю группу стипендию, положил деньги в пакет - да и забыл этот пакет в телефонной будке, когда отзванивался кому-то из однокурсников, и сообщал, что деньги получены!... Но эту историю староста-растеряха расскажет мне только лет через пять - а пока я рассказываю её Климу и Фесту, и мы веселимся по этому поводу, и тут Клим говорит:
- Глядите-ка, а в будке на крючке какой-то пакет болтается…
Для тех, кто в глаза не видел этих телефонных будок, объясняю: там, внутри, под телефонным аппаратом, всегда имелся такой крючок-вешалка, на который за ручку можно было прицепить портфель или сумку, чтобы при вызове абонента руки у вызывающего были свободными. А для тех, кто в глаза не видел той самой, отдельно взятой телефонной будки возле «Хлебного» на перекрёстке Пятой Армии и Свердлова в Иркутске, считаю своим долгом пояснить, что будка эта находится - вернее, находилась - в аккурат, на пути от административного корпуса Университета, в кассе которого старосты получали стипендии для последующей выдачи их однокурсникам, к остановкам общественного транспорта, с которых эти самые старосты и разъезжались по своим факультетам. А что до того корпуса, в котором в те годы размещались филфак и истфак ИГУ, так эта волшебная телефонная будка располагалась, в аккурат, на половине пешего пути между стипендиальной кассой и факультетами… И я не вижу никакого смысла в том, чтобы уточнять, что же было обнаружено в том самом пакете, который заприметил Клим, и как мы поступили с нашей находкой. Скажу только, что благородный Фест отказался брать третью часть от найденной суммы, заявив, что, коль скоро мы с Климом едем за тридевять земель, деньги нам нужнее… И, сказав таковы слова, Фест ввёл нас в тот самый магазинчик, в который мы, собственно, и направлялись изначально.
Но оказалось, что в этом «Хлебном» шампанского вовсе и нет - но, каким-то чудом у них есть италийский вермут и мартини… И вот, мы берём бутылку италийского белого вермута - а на закуску берём пирожки с печенью, жирные и холодные; Фест вежливо просит продавщицу ещё немного поспособствовать нашему банкету, и выдать нам гранёные стаканы - и продавщица, очарованная театральной галантностью Феста, выдаёт нам три гранёных стакана, и просит лишь о том, чтобы мы их вернули.
И мы выдвигаемся на берег Ангары-реки - благо, Набережная в двух шагах! - и спускаемся к самой воде. И разливаем белый итальянский вермут по бокалам, и пьём его, и закусываем холодными пирожками с печенью - а холодный октябрьский ветер, тем временем, зачем-то превращается уже в какой-то холодный ноябрьский ветер, да ещё и с мелким градом… Но нам - хорошо: от выпитого вермута, и от предвкушения Путешествия, да и давешняя находка в телефонной будке, внезапно увеличившая наши капиталы, тоже добавляет нам радости. И Клим - разумеется, имея в виду это погодное ненастье, и так неожиданно свалившиеся на нас деньги, внов патетически изрекает: «Это - Судьба!», и делает этакий жест рукой куда-то в сторону института Иргиредмет.
Мы автоматически следим за движением его руки, и видим, что - да, это, кажется, Судьба… вернее, Злой Рок: вдалеке по холодной, продуваемой ветром набережной в нашу сторону движется Тигрокрыс - зануда и стололаз, который сейчас будет приседать на наши мозги, и таскать наши сигареты, и пить наш вермут, и травить свои тупые армейские байки… и, чтобы не столкнуться с Тигрокрысом, который нас пока, слава Богу, не видит, мы быстренько-быстренько ретируемся с набережной, и скрываемся в каких-то проходных дворах. По пути забегаем в давешний «Хлебный», возвращаем с благодарностью гранёные стаканы, вермут выпиваем уже из горлышка, и разбегаемся: мы с Климом едем паковать в дорогу наши зубные щётки, а Фест отправляется в свой театр, на репетицию. Через пару часов мы с Климом должны встретиться уже в аэропорту.
…Вот, честное слово: и хотел бы я избавиться от суеверий и перестать верить в приметы - а не получается! Не получается уже потому, что они, приметы, имеют отвратительное свойство сбываться. Вот и в тот день было ровно то же самое: стоило мне просто издалека увидеть этого Тигрокрыса - и я уже где-то про себя понял, что ни в какой Питер я сегодня не улечу. Но я ещё пытаюсь обмануть судьбу: я приезжаю в аэропорт, где уже ждёт Клим, и мы вдвоём принимаемся штурмовать посадочные шлюзы и кассы, пытаясь найти какого-нибудь пассажира, у которого что-то там не заладилось, и который надеется сдать свои билеты - вот сейчас он, этот гипотетический пассажир, будет их сдавать, а мы у него их обменяем, и улетим!... Чёрта с два! - в этот проклятый день все, словно, сговорились улететь в Питер без нас: никто не сдаёт билеты, и на подсадку тоже нет мест…
Следующий питерский борт - через два часа. И мы ждём эти два часа. Мы выходим курить на крыльцо аэропорта, а покурив, идём в кафе «Лайнер» пить кофе. Потом снова курим на крыльце, и у нас стреляют сигареты какие-то девчонки… Странные девчонки у нас стреляют сигареты: на пассажирок эти девчонки не похожи - а на кого они похожи, сказать как-то неловко… и даже предположить как-то неловко… Но они и оказались именно теми, кого мы заподозрили в них с самого начала - аэропортовскими проститутками. И даже оказали нам кое-какие важные услуги… Но - по порядку.
Не удалось нам попасть на следующий питерский борт. И на тот, что должен был вылетать ночью, мы тоже не попали. И на следующий, который шёл в пятом часу утра, нам тоже не судьба была сесть. Мы выкуривали уже по второй, кажется, пачке - девочки помогали нам в этом, как могли - от постоянного гула мозги наши гудели, а выпитый в «Лайнере» кофе уже грозил политься из ушей, но всё равно хотелось спать. И мы не выдержали: справедливо решив, что проигранное сражение - это ещё не проигранная война, мы решили поехать к Климу, и отоспаться у него до вечера - всё равно, согласно расписанию, раньше восемнадцати-сорока, никаких питерских самолётов не будет. Мы взяли такси, и поехали к Климу - в его маленькую однокомнатную квартирку в Солнечном, в которой он постоянно не жил, а лишь иногда появлялся там, поэтому, кроме чая без сахара и каких-то галет, никаких продовольственных припасов там не водилось.
Спать мы упали сразу же, скинув с себя лишь верхнюю одежду - так и рухнули рядом на диван, в свитерах и джинсах - похоже, наши биологические часы, не ожидая нашего на то соизволения, уже сами перевели свои стрелки на ленинградское время… Мы проспали до вечера, проснулись разбитые и уставшие, и, лениво переругиваясь, снова выдвинулись в аэропорт.
…Стоит ли говорить о том, что и вторая наша ночь была, как две капли воды, похожа на первую?... Мы вновь пытались пробиться на подсадку - и это нам не удавалось; мы опять коротали время между рейсами, то поглощая кофе в «Лайнере», то смоля Ronhill на крыльце аэропорта - давешние девчонки встретили нас, как родных, и вновь, в меру своих сил, помогали нам бороться с курением. Проклятие Встречи с Тигрокрысом действовало неумолимо. К концу второй бессонной ночи мы уже настолько осоловели, что начали сомневаться не только в необходимости нашего предприятия, но и в существовании Санкт-Петербурга, как такового: в нашем сознании цель нашего путешествия уже стала превращаться из реального города в некую абстрактную химеру, наподобие линии горизонта… К тому же, я тайно и малодушно принялся мечтать о тёплой ванне и свежей постели на своём - на своём! - любимом диване… Поэтому, на второе утро мы с Климом уезжали из аэропорта уже в разных такси.
Моё появление дома произвело настоящий фурор: мало того, что мои родные были свято уверены в том, что я улетел в Петербург, так ещё и оказалось, что в день моего предполагаемого «отлёта» какой-то шутник, летевший бортом «Иркутск - Барнаул - Санкт-Петербург» послал лётчикам записку, что самолёт-де, заминирован, и что он, шутник, выдвигает какие-то условия… В барнаульском аэропорту выяснилось, что шутник - он шутник и есть, что никаких мин и бомб в салоне нет, что это у человека юмор такой… к тому же, оказалось, что этот горе-угонщик был просто пьян, и вот, с пьяных глаз, решил поприкалываться… Но мои родные были уверены, что я летел в Питер тем самым рейсом, и, конечно же, страшно перепугались за меня.
Вечером я не поехал в аэропорт. Да! - я решил взять тайм-аут, задержаться ещё на сутки: всё равно, думал я, билет у меня только на послезавтрашнее число, так что, нет никакого смысла торопить время: даже если и не удастся сесть на подсадку, подожду ещё пару дней, и спокойно улечу себе, на своём законном месте… Но на следующее утро, проснувшись, я представил себе, как Клим, один-одинёшенек, проторчал сегодняшнюю ночь в аэропорту, пытаясь попасть на рейс, и мне стало стыдно. Настолько стыдно, что к шести часам вечера я уже убедил своих родных в том, что мне нужно! Непременно нужно! Во что бы то ни стало, нужно! Лететь именно сегодня! - и двинул в аэропорт, надеясь найти там Клима.
Клима я в аэропорту не нашёл. Но, не прошло и часа, как меня нашли… да-да, меня нашли те самые девчонки, что так полюбили курить наши сигареты:
- Мы твоего друга в Ленинград отправили! - радостно сообщили они мне, едва возникнув на моём горизонте, - с лётчиками договорились: они его к себе в кабину взяли! Пошли, покурим, и решим, как тебя отправить!... - мы вышли на привычное, ставшее уже почти родным, аэропортовское крыльцо, закурили… Всего этих девчонок было трое, но они постоянно тусовались таким образом, что одна из них постоянно отсутствовала; не помню, о чём мы там болтали, но вот одна из них куда-то убежала, а минут через пять вернулась, и выпалила, обращаясь ко мне:
- Быстро! Паспорт и билет!
И я, совершенно не соображая ничего в результате такого наскока, тут же безропотно отдал ей и паспорт, и билет - а она, увлекая за собой подругу, убежала куда-то, бросив мне на прощание:
- Жди здесь!
…Через пятнадцать минут ожидания я уже не питал никаких иллюзий: меня просто развели, как лоха - забрали и билет, и паспорт, и кинули здесь!... Кому я поверил?! Проституткам! Шлюхам дешёвым, портовским!... Идиот!... «Мы твоего друга в Ленинград отправили!... Лётчики его в кабину взяли!...» - а я и уши развесил!... Делать нечего: нужно идти в здешнее отделение милиции, писать заявление: чёрт с ним, с билетом, главное - паспорт вернуть.
И я уже собирался, было, уходить, как вдруг…
- Быстро! Бежим! - это одна из тех самых подружек, но не та, которой я отдавал паспорт, и не та, которая была с нею, а третья из их компании, - Вот, держи свой билет и ксиву! - она тащит меня не в здание аэропорта, а к какой-то служебной калитке, ведущей на взлётную полосу. Возле калитки стоят два каких-то пилота, они кого-то ждут… Подбегаем к калитке, и становится понятно, что ждут они нас.
- Вот он! - это моя спутница говорит пилотам, пропихивая меня в калитку, - Ну, давай! Пока! Чмоки-чмоки! - я получаю поцелуй в щёку, а она убегает, - Климу привет передавай! Он - клёвый!...
…Ранним утром следующего дня я уже был в Пулково, а к вечеру разыскал и Клима. Да, всё так и было: наши подружки-курильщицы пристроили его лететь в Петербург в кабине пилотов:
- Мы с девчонками договорились, что они и тебя посадят на какой-нибудь рейс, с пилотами договорятся, - рассказывал он мне, когда мы, наконец, пересеклись в Питере, - а теперь - поехали к нам, ночевать! Ребята тут интересную квартиру нашли…
Я уже говорил о том, что Клим - это просто какая-то квинтэссенция концептуализма, и таковым он оставался даже и в мелочах. А уж в таких не шуточных вопросах, как поиск и выбор временного пристанища в чужом городе - тем более. Поэтому, я не удивился, когда он стал мне рассказывать о том, что это за квартира такая, в которой он остановился:
- Понимаешь, есть один такой чувак - Призрак, его здесь многие знают… Он - музыкант, художник, а ещё он иногда в массовках на «Ленфильме» снимается… Так вот: он открыл совершенно новый способ вписки на флэтах! Началось это, когда он ещё с предками жил: предки ему мозг выносили, и он всё думал, куда бы от них свалить… А в соседнем доме у них какой-то папик жил - то ли геолог, то ли полярник… Он жил один, и постоянно куда-то уезжал в командировки, этот папик - так вот, Призрак аккуратно подобрал ключи к его квартире, аккуратно поменял замок, и стал жить в квартире этого папика, пока тот по своим северам путешествует!... Уходил из квартиры ранним утром, приходил поздним вечером, чтобы с соседями не столкнуться - только душ принять, поужинать, да переночевать, а с утра снова уходил! При этом, ничего из хозяйских вещей в квартире принципиально не трогал, не шумел, музыку не включал, и никого туда не водил…
Через полгода, примерно, сидит однажды ночью на кухне, чай пьёт - вдруг слышит, что кто-то в двери ключом ковыряет, пытается замок отпереть… Он в глазок осторожно глянул - а это хозяин вернулся! Он тогда двери открывает, и говорит: проходите, мол, Пётр Семёнович, у меня чай, как раз, заварен свежий - почаёвничаем, да и познакомимся заодно… У хозяина, понятное дело, измена: он сперва подумал, что это его агент КГБ поджидает - ну, а Призрак ему спокойно так объясняет, что он никакой не КГБшник, что он просто жил в его квартире, пока папик отсутствовал… Тот, конечно же, в крик, с кулаками на него кинулся: «Сейчас, - орёт, - ментов вызову, и сдам тебя им, нахер!» А Призрак ему и говорит: «Воля ваша - вызывайте, сдавайте… Вот ключи от квартиры - берите. Вот только я у вас тут целых полгода жил, цветы поливал, прокладки в водопроводных кранах заменил, а где что у вас лежит - знать не знаю, не шарился нигде, не брал вообще ничего. Даже кружку, ложку и тарелку свои принёс, чтобы вашими не пользоваться…» Папик этот шкафы проверил: всё цело, всё на месте - лежат все вещи точно так же, как он их полгода назад и оставил…
Короче, не стал хозяин ментов вызывать, а вместо этого сели они чай пить. Так вот: с того времени, Призрак так и живёт по чужим квартирам: узнаёт как-то такие вот адреса, где хозяева уехали надолго, открывает двери, замки меняет - и живёт! Соседям, если те его случайно палят, говорит, что он, мол, племянник из Пскова - следит за квартирой, пока Пал Иваныч и Елена Сергеевна в отъезде. А за несколько дней до возвращения хозяев обратно вставляет родной замок в дверь, оставляет на столе записку - дескать, спасибо этому дому, а мы пойдём к другому; лампочки заменил, цветы полил, текущие краны починил, всецело ваш Призрак - ну, и деньги вместе с запиской оставляет, сколько есть… И - представь себе! - ещё никто, ни разу не написал на него заявления в милицию! А с другой стороны, за что на него заявления-то подавать? - из квартир он ничего не ворует, вещи не портит и не ломает, наоборот - всё чинит, за комнатными растениями ухаживает… Так вот: он нынче и меня на такой флэт подписал! Там - три комнаты, и кухня, кровати есть на всех! Это - в Купчино! Поехали? Я Призраку про тебя говорил уже, он не против, а хозяева только через две недели вернутся… Поехали?...
Я не поехал с Климом в Купчино: предпочёл поселиться у главного питерского диссидента, корреспондента франкфуртского журнала "Посев" Ростислава Евдокимова на Салтыкова-Щедрина, поблизости от Преображенского Лейб-гвардии собора… Подальше от Климова концептуализма.
ОКОНЧАНИЕ СЛЕДУЕТ...