Реквием Петербургу
Слишком маленький город - Санкт-Петербург, слишком маленький...
Сегодня беседовали мы с моей старой приятельницей, которая прожила в этом Питере несколько лет, и вот теперь вернулась в свой город, знакомый до слёз. В Иркутск, то есть. И между прочим, говорит она мне: "Знаешь,я с некоторых пор заметила, что Питер стал для меня своим городом. Не городом-праздником, и не городом-приключением, а городом-бытом: иду я по его проспектам с работы домой, и думаю уже не о дворцах-каналах-мостах-фонтанах, и не о петербуржских тайнах-зимах, и даже не о кафе, а о том минимаркете, в котором буду сейчас продукты брать, о зарплате, о коммунальных платежах... Вот так вот, - продолжает моя приятельница, - Питер и стал окончательно моим городом...".
Я не сильно-то и задумывался с ответом - просто, выдал сентенцию: мол, ничего удивительного - Питер не только мистичен в своей прозаичности, но и прозаичен в своём мистицизме. Незнаю, поняла ли знакомка моя,о чём я хотел сказать,или нет - просто, беседа как-то дальше потекла,а я мысленно всё к этой своей фразе возвращался: "...не только мистичен в своей прозаичности, но и прозаичен в своём мистицизме...".
Я прожил когда-то в Петербурге чуть больше года: приехал на пару недель, и застрял. Затем ещё наезжал в бывшую столицу несчётное количество раз. Не браните, не проклинайте меня, питерцы: слишком мал ваш город, слишком беден и бледен, слишком зауряден и в своих тайнах, и в своём великолепии.
Вот - нелюбимая мною Москва: гимназистки румяные - так румяные во всю щёку; девять столетий - тоже со счетов не сбросишь; да палаты, да холмы эти, да речки,в трубы спрятаные - помню одну такую, на Ракетном бульваре. Подземная Москва - совсем, совершенно отдельная история: слоёный пирог какой-то, и что ни слой - то тайна. Город, видевший и Европу, и Азию, впитывавший в себя эпохи и идеи, культуры и дикость... Город, генерирующий легенды - каждый год генерирующий легенды город!...
Да что - Москва? - разве ходил по улицам Москвы Голем, и разве по московским улицам бежал за ним перемудривший ребе Лёв, чтобы вложить ему в рот бумажку со спасительным заклинанием?... И вовсе не в башнях московского Кремля император-алхимик Рудольф алхимичил со своими эликсирами... Прага - Злата Прага, Градчаны, Малая Страна, Еврейский квартал - вот где намешано-то всего, как в той склянке Рудольфа Габсбурга!... Или - Вена, или Париж - с его тамплиерами и катакомбами, санкюлотами-гугенотами, баррикадами и мистиками, с несчастным герцогом Ангулемским, с узурпаторами, пушками-по-голодранцам, с Гюго и Карденом, с круасанами и миниатюрными, очкастыми и страшноватыми брюнетками жаннетками... Или - Рим, который вечен...
И Петербург. Город на окраине Европы и Империи, столицей которой он был две сотни лет, но родным для которой так и не стал. Самый лучший, самый талантливый и умненький сыночек разбитной деревенской бабёнки - прижитый от барина, и ставший изгоем: "отпрыск России, на мать не похожий".Город на болоте - на тонкой и хлипкой почве, на бедной почве... Вместо гимназисток румяных, вместо огневых парижаночек - малокровная Неточка Незванова, малокровная Сонечка Перовская... Не Орлеанская Дева стала покровительницей Петербурга, но - полоумная юродивая, словно бледная тень, шмыгавшая от храма к храму, от паперти к паперти - блаженная Ксения Петербуржская... Город, плоский, словно блин: внизу - вода, и с неба - вода... И вся легендарность Питера - мелкая, плоская...
Вот представьте себе этакого старого интеллигентного еврея - держателя антикварной лавочки где-нибудь в районе станции метро "Василеостровская", или на Удльной.Вы заходили к нему тысячу раз, вы знаете его, он - вас. Кроме того, вы знаете и всю его лавку, вдоль и поперёк. И снова заходите... копаетесь в этом барахлишке, перебираете какую-то мелочь блеклые открытки начала прошлого века, фарфоровых собачек с отбитыми хвостиками, роетесь в рассыпанной на колченогом ломберном столике (столик - из дворца! Непременно - из дворца! Но -колченогий, и сукно надо менять...) - а вы роетесь в рассыпанной на этом колченогом столике куче павловских медяков, ОСОАВИАХИМовских значков, сломанных чубуков, каких-то перламутровых заколок, гребёнок... обломанных заплесневевших подсвечников... шелестите подшивками "Нивы" за 1913-й год... А хозяин лавки, сидя в продавленном колченогом кресле (кресло- тоже из дворца! - но в лавку попало уже не из дворца, а со свалки, и пахнет кошками) - хозяин в сто пятьдесят двенадцатый раз рассказывает вам:
- Ви, молодой человек, непременно обратите внимание вот на эту табакерку: её принесла мне правнучка Дельвига... Да, Дельвига!... И быть может, вас заинтересуют вот эти театральные програмки из Мариинки? Это, как раз, те сезоны, когда Мариинку посещал сам Сергей Миронович... А вот - интересная литография - "Остров Мёртвых", она была очень популярна в те годы, или даже раньше...
Конечно же, "Остров Мёртвых" был популярен раньше. И конечно же, на спектакли, от которых сохранились лишь эти програмки, Сергей Миронович ходил, и пялился из своей ложи на ножки балеринок, чьи фамилии напечатаны здесь типографским шрифтом. И табакерку принесла если не правнучка, то уж точно пра-правнучка Дельвига. И стул - из дворца. И кресло, и столик... Всё это - правда, и не обманывает вас владелец лавки: всё так и есть. Только вам это уже давным-давно не интересно.
Петербург - он, словно этот старый антиквар: перебирает какие-то обломки, обрывки, случайные письма и фотографии... Котлин остров... Домик Петра... Меньшиков... Брюс... Бирон... Миних... масоны... скопцы... Павел, Пален, Панин... Медный всадник и убегающий от него несчастный безумец Евгений... Уединённый домик на Васильевском и вся русская романтическая новелла первой трети девятнадцатого века... Подушки под корсетом графини Бобринской: Его Величество Николай Павлович так любвеобилен!... Что там дальше? Ах, ну да! - Сонечка Перовская, Неточка Незванова, трихины и Трагедия Маленького Человека... Дальше - быстрее: привалы комедиантов и бродячие собаки, кокаиновые проститутки, бродячие комедианты и привалы бродячих собак... старичок-сапожник в Лавре - тот самый,что чинил Гумилёву сапоги - и его странный акафист про Звезду Утреннюю... Пахнет немножко ладаном и немножко - Циммервальдом... Царь поедет из Царского в Ставку... Февраль 1917-го - и спор о Красном Банте на последующие сто лет... особняк Кшессинской, плешивый персонаж на балконе особняка... князь Андронников служит в ЧеКа... расстреляли мятежный Кронштадт, как когда-то комунну в Париже... большевики убегают из Петрограда точно так, как когда-то Евгений - от Медного Всадника... Коммуналки. Киров. Мариинский. Большой Террор. Блокада. Жданов. Блокадный хлеб, Пискарёвское кладбище... стиляги, фарцовщики, диссиденты, легенды Невского проспекта, надраенные до блеска пастой ГОИ причиндалы коня - того самого, что гнался за Евгением... Бродский, Рейн, Довлатов и остальные горожане... Глеб Горбовский... Браун, сын Брауна... товарищ Романов как-то неловко обошёлся с целым сервизом Гарднеровского фарфора... Ленинградский рок-клуб, БГ, Цой - и фюреры с Фонтанки... Башня Грифонов... Собчак... а дальше - совсем уж неинтересно.
Обломки. Обрывки. Зачитанные номера газет, сломаные заколки и шкатулки, заплесневелые подсвечники, порванное сукно ломберных столиков, колченогие кресла из дворцов, пропавшие котами.Шнур - и шнуровки от корсетов. Город-обломок. Ты слишком тонок. Ты слишком мелок.
Я тебя по прежнему люблю.
Но твои истории и тайны больше не интересны мне.
Прости.
