Дневник плохого человека
В списке произведений, рекомендуемых к прочтению для абитуры есть несколько чисто кинематографических книжек. Половина из них - мемуары. Почитал Чухрая, хороший человек, видно - талантливый, но по-моему глупый.
Чухрай очень восхищается Роммом, хвалит его за качество, то, которое, с фальшивым названием "человечность". А Ромм, снимал кино про Ленина. Не было еще царь-бомбы, альпийских ядовитых лопухов на обочинах (тоже подарок Хрущева), бандитского бизнеса, т.е. "первоначального накопления капитала". Короче, Ромм верил в социализм, в этом ему можно только позавидовать.
На одних съемках, Ромм вспоминал слова не названого режиссера, который бил актрису по щекам, чтобы вызвать у нее слезы. А сам перед этим рискуя вообще не снять эпизод нянчился с захваченным съемками врасплох театральным актером.
И вот, открываю мемуар этого самого бессердечного режиссера (это выяснилось позже, по ходу чтения). Им оказался Андрон Кончаловский. Читаю: да, да, соглашаюсь; Вы такой же как я циник, господин режиссер. Славно. Открываю следующие страницы и появляется отвращение, сначала смутное, потом все более явственное: черная скользкая змея - абсолютный всепоглощающий егоизм. Моя старая знакомая, она и во мне сидит, правда не такая откормленная как у этих двоих: К. и моего отца.
Тем ужаснее узнавать в К. - даже в режиссере, человеке совершенно не таком, как отец по складу; узнавать в нем себя. УРА, я хотябы вижу подлость души Кончаловского. А Ромм, в свою очередь, порицал бы меня самого за то же самое.
Не могу идти против своей природы и договориться с ней пока не могу.
Чухрай очень восхищается Роммом, хвалит его за качество, то, которое, с фальшивым названием "человечность". А Ромм, снимал кино про Ленина. Не было еще царь-бомбы, альпийских ядовитых лопухов на обочинах (тоже подарок Хрущева), бандитского бизнеса, т.е. "первоначального накопления капитала". Короче, Ромм верил в социализм, в этом ему можно только позавидовать.
На одних съемках, Ромм вспоминал слова не названого режиссера, который бил актрису по щекам, чтобы вызвать у нее слезы. А сам перед этим рискуя вообще не снять эпизод нянчился с захваченным съемками врасплох театральным актером.
И вот, открываю мемуар этого самого бессердечного режиссера (это выяснилось позже, по ходу чтения). Им оказался Андрон Кончаловский. Читаю: да, да, соглашаюсь; Вы такой же как я циник, господин режиссер. Славно. Открываю следующие страницы и появляется отвращение, сначала смутное, потом все более явственное: черная скользкая змея - абсолютный всепоглощающий егоизм. Моя старая знакомая, она и во мне сидит, правда не такая откормленная как у этих двоих: К. и моего отца.
Тем ужаснее узнавать в К. - даже в режиссере, человеке совершенно не таком, как отец по складу; узнавать в нем себя. УРА, я хотябы вижу подлость души Кончаловского. А Ромм, в свою очередь, порицал бы меня самого за то же самое.
Не могу идти против своей природы и договориться с ней пока не могу.