русалочка как симулякр: несчастная любовь и бессмертная душа
С легкой руки Диснея андерсеновская "Русалочка" считается историей несчастной любви, а бедного Андерсена из-за этого винят в садизме. Мне же она всегда казалась, что такая интерпретация, полностью игнорируя христианскую подоплеку сказки, упускает то, что сказка эта берет главной темой моральную эволюцию самой русалочки и ее меняющееся понимание того, что значит быть человеком.
Начнем с того, что для христианского писателя все эти русалочки, фавны, домовые, лешие - это вовсе не люди с некотрыми милыми изменениями облика, как у Диснея. Это нечисть, у которой по определению нет, да и быть не может души. Да она к ней и не стремится. Андерсен, таким образом, начинает свою сказку с невозможности: существо языческой легенды вдруг возмечтало очеловечиться. В разговоре с бабушкой, русалочка очень четко выражает эту мечту, вздыхая: "Отчего у нас нет бессмертной души! ... Я бы отдала все свои сотни лет за один день человеческой жизни, с тем чтобы принять потом участие в небесном блаженстве людей". Бабушка же в ответ рассказывает, что один путь все-таки имеется: "...пусть только кто-нибудь из людей полюбит тебя так, что ты станешь ему дороже отца и матери, пусть отдастся тебе всем своим сердцем и всеми помыслами и велит священнику соединить ваши руки в знак вечной верности друг другу; тогда частица его души сообщится тебе, и ты будешь участвовать в вечном блаженстве человека. Он даст тебе душу и сохранит при себе свою. Но этому не бывать никогда! Ведь то, что у нас здесь считается красивым, - твой рыбий хвост, люди находят безобразным: они мало смыслят в красоте; по их мнению, чтобы быть красивым, надо непременно иметь две неуклюжие подпорки - ноги, как они их называют."
Пятнадцатилетняя русалочка, несомненно, любит принца, но к ведьме она плывет именно после этого разговора, вздыхая: "На все бы я пошла ради него и бессмертной души!" Ее мечта, таким образом, двояка: она мечтает о своем принце, но мечтает также и о том, чтобы приобрести душу и стать человеком. Пока что, как многие юные существа, она не может разделить эти две мечты и считает, что может получить их обе без особых усилий, стоит только поменять свой внешний облик и приобрести ножки. Как только она приведет себя в соответствие с некоторым идеальным образом, думает русалочка, принц тут же ее полюбит, и эта любовь мгновенно ее очеловечит.
В этом смысле история русалочки очень похожа на сказку о Пиноккио, деревянной кукле, которая желает стать настоящим, живым мальчиком. Оба персонажа являются симулякрами - они имитируют людей формой, но не сутью. В отличии от Пиноккио, у которого есть различные отличительные черты (деревянность, например), русалочка, после того как у нее выросли ножки, становится идеальной имитацией, и потому uncanny, как кукла Коломбина у Гофмана - как говорит принц, она даже "похожа" на девушку, в которую он влюблен. По сути дела, русалочка, до самого конца истории - это живая кукла, нацеленная только на получение желаемого; ведь если принц на ней не женится, ее сердце разорвется, и она превратится в морскую пену. Русалочке неважно, что принц безнадежно любит другую, и что в любом случае женитьба на немой девочке, найденной на берегу моря, вряд ли была бы удачным решением для будущего монарха. Андерсен с читателями откровенен: "День ото дня принц привязывался к русалочке все сильнее и сильнее, но он любил ее только как милое, доброе дитя, сделать же ее своею женой и королевой ему и в голову не приходило..."
Несомненно, русалочка многое приносит в жертву: она отдает свой голос, по которому принц мог бы ее узнать, и, ступая будто по острым лезвиям, танцует для него. В то же время, эти жертвы принесены не принцу - он о них, конечно же, не просил и знать не знает, но подспудно все-таки принц считается ответственным за русалочкины несчастья: мысленно, она называет его тем, "ради кого она оставила родных и отцовский дом, отдала свой чудный голос и ежедневно терпела бесконечные мучения, тогда как он и не замечал их..." и восклицает: "Ах, если бы он знал, что я навсегда рассталась со своим голосом, чтобы только быть возле него!" В некотором смысле, несчастная русалочка пришла в чужую, счастливую сказку, в которой прекрасные влюбленные наконец воссоединяются, и их союз одобрен и родителями, и государствами, пришла со своей горькой любовью и робкой надеждой на обретение души.
Пока русалочка считает, что, узнав о ее многочисленных жертвах, принц немедленно должен был бы ее полюбить в качестве компенсации, пока она винит его за перенесенные страдания, она остается идеальной имитацией человека - но не более того. В этой сказке счастливый конец невозможен, так как он был бы нечестным - в христианском мире, симулякр не может стать человеком только потому, что человек его полюбил всем сердцем (это вам не Пигмалион с Галатеей!). А любовь самой русалочки - это любовь пятнадцатилетней девочки, видящей себя в центре мира и нетерпеливо ожидающей, что в ответ на ее личные, секретные жертвы принц вдруг забудет и влюбленность, и политический альянс, и поведет ее к алтарю. Когда же этого не происходит, русалочка берет у сестер острый нож, чтобы отомстить принцу за попранную любовь и, одновременно, вернуть себе свой хвостик.
И вот тут, мне кажется, и присходит самое главное - русалочка не убивает принца, даже когда он во сне произносит имя молодой жены ("она одна была у него в мыслях!"), и русалочка поводит ножом в его сторону, почти решившись. Убив принца в этот момент, русалочка убила бы его от обиды за любовь к другой. Но она - выдерживает соблазн и выбрасывает нож в воду.
В этот момент симулякр становится человеком - когда принимает ответственность за свою собственную любовь, за свои собственные решения, за свои собственные жертвы, и даже за полное крушение всех своих планов. В этом ирония этой сказки - человечность лежит не в том, чтобы успешно влюбить в себя принца, несмотря на его собственные намерения, а в том, чтобы понять, что это невозможно, что ты проиграла, несмотря на все, что было поставлено на кон. Понять - и принять, не пытаясь обнулить все счета, убить принца, вырастить обратно хвостик, и уплыть в синее море.
Все мы немножко нежить, симулякр, имитация, подобие, пытающееся вырастить в себе душу. Кто-то живет в греческом мифе, где боги могут сжалиться над скульптором и вдохнуть жизнь в его статую. Ну, а я - в андерсеновской "Русалочке", где ни немота, ни хождение по лезвиям, ни сношенные железные сапоги и съеденные железные хлеба не могут гарантировать счастья, а важен только этот последний момент, когда немая девочка склонилась над спящими фигурами, а в руках у нее - нож.
Начнем с того, что для христианского писателя все эти русалочки, фавны, домовые, лешие - это вовсе не люди с некотрыми милыми изменениями облика, как у Диснея. Это нечисть, у которой по определению нет, да и быть не может души. Да она к ней и не стремится. Андерсен, таким образом, начинает свою сказку с невозможности: существо языческой легенды вдруг возмечтало очеловечиться. В разговоре с бабушкой, русалочка очень четко выражает эту мечту, вздыхая: "Отчего у нас нет бессмертной души! ... Я бы отдала все свои сотни лет за один день человеческой жизни, с тем чтобы принять потом участие в небесном блаженстве людей". Бабушка же в ответ рассказывает, что один путь все-таки имеется: "...пусть только кто-нибудь из людей полюбит тебя так, что ты станешь ему дороже отца и матери, пусть отдастся тебе всем своим сердцем и всеми помыслами и велит священнику соединить ваши руки в знак вечной верности друг другу; тогда частица его души сообщится тебе, и ты будешь участвовать в вечном блаженстве человека. Он даст тебе душу и сохранит при себе свою. Но этому не бывать никогда! Ведь то, что у нас здесь считается красивым, - твой рыбий хвост, люди находят безобразным: они мало смыслят в красоте; по их мнению, чтобы быть красивым, надо непременно иметь две неуклюжие подпорки - ноги, как они их называют."
Пятнадцатилетняя русалочка, несомненно, любит принца, но к ведьме она плывет именно после этого разговора, вздыхая: "На все бы я пошла ради него и бессмертной души!" Ее мечта, таким образом, двояка: она мечтает о своем принце, но мечтает также и о том, чтобы приобрести душу и стать человеком. Пока что, как многие юные существа, она не может разделить эти две мечты и считает, что может получить их обе без особых усилий, стоит только поменять свой внешний облик и приобрести ножки. Как только она приведет себя в соответствие с некоторым идеальным образом, думает русалочка, принц тут же ее полюбит, и эта любовь мгновенно ее очеловечит.
В этом смысле история русалочки очень похожа на сказку о Пиноккио, деревянной кукле, которая желает стать настоящим, живым мальчиком. Оба персонажа являются симулякрами - они имитируют людей формой, но не сутью. В отличии от Пиноккио, у которого есть различные отличительные черты (деревянность, например), русалочка, после того как у нее выросли ножки, становится идеальной имитацией, и потому uncanny, как кукла Коломбина у Гофмана - как говорит принц, она даже "похожа" на девушку, в которую он влюблен. По сути дела, русалочка, до самого конца истории - это живая кукла, нацеленная только на получение желаемого; ведь если принц на ней не женится, ее сердце разорвется, и она превратится в морскую пену. Русалочке неважно, что принц безнадежно любит другую, и что в любом случае женитьба на немой девочке, найденной на берегу моря, вряд ли была бы удачным решением для будущего монарха. Андерсен с читателями откровенен: "День ото дня принц привязывался к русалочке все сильнее и сильнее, но он любил ее только как милое, доброе дитя, сделать же ее своею женой и королевой ему и в голову не приходило..."
Несомненно, русалочка многое приносит в жертву: она отдает свой голос, по которому принц мог бы ее узнать, и, ступая будто по острым лезвиям, танцует для него. В то же время, эти жертвы принесены не принцу - он о них, конечно же, не просил и знать не знает, но подспудно все-таки принц считается ответственным за русалочкины несчастья: мысленно, она называет его тем, "ради кого она оставила родных и отцовский дом, отдала свой чудный голос и ежедневно терпела бесконечные мучения, тогда как он и не замечал их..." и восклицает: "Ах, если бы он знал, что я навсегда рассталась со своим голосом, чтобы только быть возле него!" В некотором смысле, несчастная русалочка пришла в чужую, счастливую сказку, в которой прекрасные влюбленные наконец воссоединяются, и их союз одобрен и родителями, и государствами, пришла со своей горькой любовью и робкой надеждой на обретение души.
Пока русалочка считает, что, узнав о ее многочисленных жертвах, принц немедленно должен был бы ее полюбить в качестве компенсации, пока она винит его за перенесенные страдания, она остается идеальной имитацией человека - но не более того. В этой сказке счастливый конец невозможен, так как он был бы нечестным - в христианском мире, симулякр не может стать человеком только потому, что человек его полюбил всем сердцем (это вам не Пигмалион с Галатеей!). А любовь самой русалочки - это любовь пятнадцатилетней девочки, видящей себя в центре мира и нетерпеливо ожидающей, что в ответ на ее личные, секретные жертвы принц вдруг забудет и влюбленность, и политический альянс, и поведет ее к алтарю. Когда же этого не происходит, русалочка берет у сестер острый нож, чтобы отомстить принцу за попранную любовь и, одновременно, вернуть себе свой хвостик.
И вот тут, мне кажется, и присходит самое главное - русалочка не убивает принца, даже когда он во сне произносит имя молодой жены ("она одна была у него в мыслях!"), и русалочка поводит ножом в его сторону, почти решившись. Убив принца в этот момент, русалочка убила бы его от обиды за любовь к другой. Но она - выдерживает соблазн и выбрасывает нож в воду.
В этот момент симулякр становится человеком - когда принимает ответственность за свою собственную любовь, за свои собственные решения, за свои собственные жертвы, и даже за полное крушение всех своих планов. В этом ирония этой сказки - человечность лежит не в том, чтобы успешно влюбить в себя принца, несмотря на его собственные намерения, а в том, чтобы понять, что это невозможно, что ты проиграла, несмотря на все, что было поставлено на кон. Понять - и принять, не пытаясь обнулить все счета, убить принца, вырастить обратно хвостик, и уплыть в синее море.
Все мы немножко нежить, симулякр, имитация, подобие, пытающееся вырастить в себе душу. Кто-то живет в греческом мифе, где боги могут сжалиться над скульптором и вдохнуть жизнь в его статую. Ну, а я - в андерсеновской "Русалочке", где ни немота, ни хождение по лезвиям, ни сношенные железные сапоги и съеденные железные хлеба не могут гарантировать счастья, а важен только этот последний момент, когда немая девочка склонилась над спящими фигурами, а в руках у нее - нож.