революционные танцы Айседоры Дункан
Ходили с квартирной хозяйкой смотреть "аутентичные танцы Айседоры Дункан" в Библиотеке Иностранной Литературы. Я и не знала, что учение Дункан до сих пор так процветает. Что по сей день существуют прямо разные школы по всему миру, где сохраняют наследие великой танцовщицы. То есть буквально через поколения танцовщиц передают и разучивают ее запомненные этюды.
А я как раз наткнулась в "Жизни искусства" за 1922 год, где Адриан Пиотровский описывает, как 12 февраля Айседора танцевала перед рабочими союзами Петрограда.
"Случилось так, что когда, в шестой симфонии, танцовщица, оторвав рыжие волосы от пола, готовилась бросить к рампе лебединые свои руки, - в театре прервался ток.
И вот на смену растерявшемуся оркестру из почерневшего зала привыкшие к созвучности, ветрами и морозами остуженные голоса запели сдержанно и тревожно: "Вихри враждебные веют над нами" и потом, сурово и медленно: "Вы жертвою пали в борьбе роковой". А когда снова зажглись огни и толпа, как Психея при внезапном свете защищая свою любовь, топотом, криком, рукоплесканиями приветствовала гостью, белые руки танцовщицы рукоплескали питерскому пролетариату.
В этот миг две красоты взглянули в глаза друг другу.
Она, босыми носками попирающая великие города, с токами древнейшей на земле кельтской крови в жилах, вся воплощенная мировая память, пляшущая под легким бременем своих тысячелетних наследств, Изольда, Елена, Лилит, нынче отдающая арфу своего тела звенеть под ветром революции [...] И те, не помнящие вчерашнего дня, еще бесформенные, в нестройном многоголосии радующиеся своему множеству, ничто - в отдельности, вместе - все. [...]
Айседора! живи у нас! ешь и пей с нами!"
Впрочем, уже пятью годами позже, после смерти Айседоры, в той же "Жизни искусства" (с ентябрь 1927) Соллертинский пишет, что многие считали танцовщицу дилетанткой. Она "была сильна, как лозуг, как эстетическая программа. Это был протест против условного жеста и костюма, против ложного стыда, мешающего освободить тело от громоздкого театрального одеяния и этим дать ему естественную выразительность. Однако, изобрести язык новых танцовальных, 'естественных' движений ей не удалось. [...] Своим 'освобожденным' телом она владела несвободно. Движения ее был монотонны и схематичны: прыжок, коленопреклоненная поза, бег с воздетыми кверху руками..."
Да уж, революция - суровая хозяйка.
Наша исполнительница по имени Видала со сложной фамилией приехала из Калифорнии, и училась с "самой способной" ученицей московской школы Лили Диковской, у которой якобы была фотографическая память. И Видала была ее единственной ученицей, тоже якобы. Честно говоря, мне трудно избежать некоторого скепсиса, т.к. английский интернет ее, Видалу, практически не знает. Вот буквально три результата, что для известной танцовщицы нонсенс. Но, может быть, она обычно под псевдонимом работает.
В любом случае, не знаю насчет фотографической памяти, но танцевала она интересно. Чувствовалось, что ей было бы, чем увлечь петрорадских рабочих. В одном месте я не выдержала и восторженно шепнула квартирной хозяйке на ухо: "Мир встает с колен!" Потом оказалось, что это был "Революционный этюд" Скрябина. Очень выразительно она поднялась.
Но чувствуется какой-то парадокс в том, что танец, задумывавшийся как протест против механической условности, уже сто лет разучивается танцовщицами, стремящимися как можно точнее его сымитировать.
А я как раз наткнулась в "Жизни искусства" за 1922 год, где Адриан Пиотровский описывает, как 12 февраля Айседора танцевала перед рабочими союзами Петрограда.
"Случилось так, что когда, в шестой симфонии, танцовщица, оторвав рыжие волосы от пола, готовилась бросить к рампе лебединые свои руки, - в театре прервался ток.
И вот на смену растерявшемуся оркестру из почерневшего зала привыкшие к созвучности, ветрами и морозами остуженные голоса запели сдержанно и тревожно: "Вихри враждебные веют над нами" и потом, сурово и медленно: "Вы жертвою пали в борьбе роковой". А когда снова зажглись огни и толпа, как Психея при внезапном свете защищая свою любовь, топотом, криком, рукоплесканиями приветствовала гостью, белые руки танцовщицы рукоплескали питерскому пролетариату.
В этот миг две красоты взглянули в глаза друг другу.
Она, босыми носками попирающая великие города, с токами древнейшей на земле кельтской крови в жилах, вся воплощенная мировая память, пляшущая под легким бременем своих тысячелетних наследств, Изольда, Елена, Лилит, нынче отдающая арфу своего тела звенеть под ветром революции [...] И те, не помнящие вчерашнего дня, еще бесформенные, в нестройном многоголосии радующиеся своему множеству, ничто - в отдельности, вместе - все. [...]
Айседора! живи у нас! ешь и пей с нами!"
Впрочем, уже пятью годами позже, после смерти Айседоры, в той же "Жизни искусства" (с ентябрь 1927) Соллертинский пишет, что многие считали танцовщицу дилетанткой. Она "была сильна, как лозуг, как эстетическая программа. Это был протест против условного жеста и костюма, против ложного стыда, мешающего освободить тело от громоздкого театрального одеяния и этим дать ему естественную выразительность. Однако, изобрести язык новых танцовальных, 'естественных' движений ей не удалось. [...] Своим 'освобожденным' телом она владела несвободно. Движения ее был монотонны и схематичны: прыжок, коленопреклоненная поза, бег с воздетыми кверху руками..."
Да уж, революция - суровая хозяйка.
Наша исполнительница по имени Видала со сложной фамилией приехала из Калифорнии, и училась с "самой способной" ученицей московской школы Лили Диковской, у которой якобы была фотографическая память. И Видала была ее единственной ученицей, тоже якобы. Честно говоря, мне трудно избежать некоторого скепсиса, т.к. английский интернет ее, Видалу, практически не знает. Вот буквально три результата, что для известной танцовщицы нонсенс. Но, может быть, она обычно под псевдонимом работает.
В любом случае, не знаю насчет фотографической памяти, но танцевала она интересно. Чувствовалось, что ей было бы, чем увлечь петрорадских рабочих. В одном месте я не выдержала и восторженно шепнула квартирной хозяйке на ухо: "Мир встает с колен!" Потом оказалось, что это был "Революционный этюд" Скрябина. Очень выразительно она поднялась.
Но чувствуется какой-то парадокс в том, что танец, задумывавшийся как протест против механической условности, уже сто лет разучивается танцовщицами, стремящимися как можно точнее его сымитировать.