Берлин, избирательная глухота, как важно быть серьезным, и синие хризантемы
Пришел конец семестра (продлили из-за забастовки), одна куча сочинений другой погоняет, все в дыму, студенты ноют, экзамен классу комедии назначили в воскресенье ночью, с семи до десяти вечера. Обхохочемся.
Среди разных ужасов успела быстренько слетать в Берлин на конференцию и слится там в экстазе с maiastra, toujours_murr, и anhelina, которые меня опять приняли как родную, будто и не было этого года. Жалко, мало.
В самолете сидела рядом с импозантной дамой в годах, когда-то в 11-ть лет эмигрировавшей из Польши. Дама оказалась одной из первых женщин-инженеров в Канаде, работала в конце концов и в Штатах, и в Европе. С НАТО она работала, как выяснилось.
Со вкусом рассказывала, как в школе ее учителя пытались отговорить поступать на инженерное, ибо неженское это дело, и как учитель математики говорил ей и ее подружки, что вся и математика - зря потраченные силы. (Шестидесятые годы в Канаде, заметим.)
Ах, смеялась дама, ну на работе, сама знаешь, эти военные, им трудно было привыкнуть к женщине-инженеру. Они поначалу меня все "дорогуша" называли. Типа, ну вот ты тогда это сделаешь, дорогуша? А я и слушала, кивала, а потом говорила: Конечно сделаю, сладенький!
Ну, после этого они уже ко мне всегда обращались "Миз Левальски".
Подытожила рассказ она так: И вообще, ты знаешь, у меня в конце концов диагностировали небольшую проблему с слухом. Оказалось, что я плохо воспринимаю низкие тона. И из-за этого мужчин мне особенно легко было игнорировать.
***
Из Берлина вернулась сильно покоцанная недосыпом и простудой (Суровый Мужчина ужаснулся: в самолет сдавал розовую и веселую, а получил обратно оглохшую на одно ухо и всю в гирляндах соплей). Первогодки мои как раз проходили Уайльда, "Как важно быть серьезным", где Сесили жалуется, что занятия немецким делают ее некрасивой ("I know perfectly well that I look quite plain after my German lesson").
И тут вернулась из Берлина я, с одной стороны - помятая, с другой распухшая. Как живая иллюстрация.
Пора бы уже запомнить, что Уайльд всегда прав.
***
В классе по поэзии Ренессанса проходили жанр carpe diem, и в частности обсуждали цветочки Роберта Геррика ("Срывайте розы поскорей") как символ смерти и тщеты всего земного.
Символ, в принципе, избитый, кто только эти цветочки рядом с черепом и часами не рисовал.
Утрехт, например:
Или Шампэйн:
Или Циттадини (тут без часов, зато с книжкой старой, все как мы любим):
Закончили мы в десять вечера, с работы меня забрал романтически настроенный Суровый Мужчина с букетом хризантем, которые народные умельцы хитро покрасили в яркий, электрически-синий цвет.
Про смертность я решила ничего не говорить, приняла кротко.
Но поставленные в стеклянную вазочку хризантемы не просто так там стоят, символизируя собой бренность бытия, но еще и выпускают из себя в воду ядовито-синюю краску, как каракатицы чернила.
И в этом, мне кажется, содержится какой-то моральный посыл невероятной важности.
Но сформулировать я его не могу.
Среди разных ужасов успела быстренько слетать в Берлин на конференцию и слится там в экстазе с maiastra, toujours_murr, и anhelina, которые меня опять приняли как родную, будто и не было этого года. Жалко, мало.
В самолете сидела рядом с импозантной дамой в годах, когда-то в 11-ть лет эмигрировавшей из Польши. Дама оказалась одной из первых женщин-инженеров в Канаде, работала в конце концов и в Штатах, и в Европе. С НАТО она работала, как выяснилось.
Со вкусом рассказывала, как в школе ее учителя пытались отговорить поступать на инженерное, ибо неженское это дело, и как учитель математики говорил ей и ее подружки, что вся и математика - зря потраченные силы. (Шестидесятые годы в Канаде, заметим.)
Ах, смеялась дама, ну на работе, сама знаешь, эти военные, им трудно было привыкнуть к женщине-инженеру. Они поначалу меня все "дорогуша" называли. Типа, ну вот ты тогда это сделаешь, дорогуша? А я и слушала, кивала, а потом говорила: Конечно сделаю, сладенький!
Ну, после этого они уже ко мне всегда обращались "Миз Левальски".
Подытожила рассказ она так: И вообще, ты знаешь, у меня в конце концов диагностировали небольшую проблему с слухом. Оказалось, что я плохо воспринимаю низкие тона. И из-за этого мужчин мне особенно легко было игнорировать.
***
Из Берлина вернулась сильно покоцанная недосыпом и простудой (Суровый Мужчина ужаснулся: в самолет сдавал розовую и веселую, а получил обратно оглохшую на одно ухо и всю в гирляндах соплей). Первогодки мои как раз проходили Уайльда, "Как важно быть серьезным", где Сесили жалуется, что занятия немецким делают ее некрасивой ("I know perfectly well that I look quite plain after my German lesson").
И тут вернулась из Берлина я, с одной стороны - помятая, с другой распухшая. Как живая иллюстрация.
Пора бы уже запомнить, что Уайльд всегда прав.
***
В классе по поэзии Ренессанса проходили жанр carpe diem, и в частности обсуждали цветочки Роберта Геррика ("Срывайте розы поскорей") как символ смерти и тщеты всего земного.
Символ, в принципе, избитый, кто только эти цветочки рядом с черепом и часами не рисовал.
Утрехт, например:
Или Шампэйн:
Или Циттадини (тут без часов, зато с книжкой старой, все как мы любим):
Закончили мы в десять вечера, с работы меня забрал романтически настроенный Суровый Мужчина с букетом хризантем, которые народные умельцы хитро покрасили в яркий, электрически-синий цвет.
Про смертность я решила ничего не говорить, приняла кротко.
Но поставленные в стеклянную вазочку хризантемы не просто так там стоят, символизируя собой бренность бытия, но еще и выпускают из себя в воду ядовито-синюю краску, как каракатицы чернила.
И в этом, мне кажется, содержится какой-то моральный посыл невероятной важности.
Но сформулировать я его не могу.