Россия, которую нам потеряли - 34 (финал сезона)
Как потерять Россию
Ситуация оставалась странной - один царь сидел в Троице-Сергиевой лавре, другой вместе с регентшей в Кремле, все делали вид, что друг другом не интересуются. Но ручеек убегавших к Петру с каждым днем журчал всё интенсивнее. А Софья по прежнему билась в «фарадеевой клетке» своего нежелания вредить брату. 20 августа в Москву пришел приказ Петра - всем стрелецким и солдатским полкам идти в лавру. Царевна собрала полковников, призвала их не покидать Москву и… не вмешиваться в споры промеж нея и братом. Командиры почесали репы и спросили сами себя - получается, что ежели мы всё-таки уйдем в Троицу, то ничего не изменится? Узнав об этом, разьяренная Софья вбежала в палату и заявила: «Если кто отойдет в Троицкий монастырь, то я велю поймать того и отсечь голову!»
Порты есть, кафтан есть! Аз есмь царь! (кликабелен)
Таким образом, стрельцы наконец-то получили «внедвухсмысленный приказ». Чтобы их успокоить, распустили слух, что распоряжение отправил не Петр, а Борька Голицын по своему собственному разумению. Но имущество всех, кто уже сбежал в Троицу, было описано и конфисковано. 16 августа царевна отправила в Троицу дядьку царя Ивана князя Петра Прозоровского и священника Меркурия, духовника обоих царей. Они должны были добиться примирения брата и сестры. Разумеется, эта миссия не могла увенчаться успехом, поскольку «партия» Нарышкиных уже уверилась в своих силах и определенно поставила перед собой цель свержения Софьи. Через два дня посланцы вернулись в Москву, не сумев, как отметил Гордон, «сделать ничего из того, что было им поручено».
Попытка переманить из лавры стрелецкий полк Сухарева провалились - никто возвращаться не хотел. 21 августа под предлогом «попробОВАю вас помирить» в Троицу слызнул патриарх Иоаким - ибо когда помирить не получилось, он взял… да и остался в монастыре. 27 августа от имени царя Петра в столицу были посланы грамоты полковникам стрелецких и солдатских полков с приказанием немедленно явиться в Троицкий монастырь «со всем полковым начальством» и десятью рядовыми от каждого полка. Кроме того, обратились теперь и к народу. Московскому купечеству и посадским людям были посланы царские грамоты с предписанием прислать своих представителей в Троицкий монастырь. За невыполнение указов грозила смертная казнь.
Люди оказались в безвыходной ситуации, выбирая, какая казнь страшнее - за уезд из Москвы или за неприезд в лавру. Полковники Иван Нечаев, Иван Спиридонов, Андрей Нормацкий, Илья Дуров и Сергей Сергеев с несколькими десятками офицеров и пятью сотнями рядовых отправились к Троицкому монастырю - часть из них оставили в монастыре, а других отпустили в Москву для агитации. Софья оказалась теперь сама перед дилеммой - ждать, пока вся столица убежит в Троицу, или поехать туда самой и попробовать договориться с петром лично. 28 августа царевна выехала, ея сопровождали князь Василий Голицын, князь Владимир Долгоруков, Леонтий Неплюев, окольничие Венедикт Змеев, Василий Нарбеков, Семен Толочанов, думные дворяне Григорий Косагов и Федор Нарбеков, думный дьяк Емельян Украинцев и множество стрельцов.
29 августа «поезд» встретил спальник Петра князь Иван Велико-Гагин и «приказал» Софье вертать взад. А ты хто такой, пошел нах - царевна его не послушала и продолжала поход. В Воздвиженском уже комнатный стольник Иван Бутурлин привез приказ «говорить ей, царевне, чтобы она в тот монастырь отнюдь не ходила; но она, царевна, в том упорно стоя, в ответ сказала ему, Бутурлину, что она конечно идет». Тогда в дело пошла тяжелая артиллерия, в прямом и переносном смысле - боярин князь Иван Троекуров приехамши и сказамши, «...что ежели поедет - в монастырь не будет пущена, и велено будет по ней стрелять из пушек». Только полде этого Софья вернулась в Москву.
Продолжилась патовая ситуация - царевна взывала к стрельцам, прося остаться, Петр приказывал идти к нему. До кучи всего, 2 сентября он прислал 60 стрельцов во главе с полковником Иваном Нечаевым, чтобы арестовать Шакловитого, но «кто ж ему дасть». 4 сентября пришла грамота в Кокуй - всем иностранным офицерам идти в Троицу. Голова иноземного приказа Василий Голицын разрешения не дал, но Гордон и остальные ушли ночью - а за ними и предводительствуемые ими полки иноземного строя. К Нечаеву подошли из лавры еще два отряда в подкрепление, «арестантская команда» достигла уже примерно двух сотен человек, и вечеом 6 сентября 1689 года они явились в Кремль и повторили приказ - выдать им Шакловитого. Царевна «решительно и отказывалась выдать его, убеждая их не вмешиваться в отношения между ней и ее братом, а сохранять спокойствие, но они этим не удовольствовались и сказали, что если они не смогут его взять, то будут вынуждены бить в набат, и тут царевна как будто разволновалась, и тогда те, кто стояли рядом с ней, опасаясь насилия и волнений, сказали, что ей не нужно участвовать в этом деле, и что, если поднимется бунт, многие лишатся жизни, и поэтому лучше выдать его; и так она позволила уговорить себя и велела его выдать».
Матвеев утверждает, что настоял на выдаче царь Иван. Это был пушистый песец - 7 сентября связанного Шакловитого привезли в Троицу, и в тот же день туда явиллся «с повинною головою» князь Василий Голицын в сопровождении старшего сына Алексея и ближайших друзей и соратников Леонтия Неплюева, Венедикта Змеева, Григория Косагова и Емельяна Украинцева. Их не пропустили в обитель, приказав ждать, а спустя четверть часа отвели на постоялый двор и объявили, что «они должны находиться в своих квартирах и не выходить оттуда до приказа». Оба фаворита Софьи были арестованы, и ей самой уже оставались считанные дни. 9 сентября Василия и Алексея Голицына приговорили к ссылке в Каргополь, Леонтия Неплюева - в Пустозерск, Змеева - в его поместье под Костромой, Косагов и Украинцев сумели выйти сухими из воды.
Шакловитого пытали и допрашивали, добившись признания «во всём - всех хотел убить, зарезать, да не один, да по приказу лично царевны». 12 сентября ему отрубили голову. Также были казнены стрельцы Обросим Петров и Кузьма Чермной. Полковнику Семену Рязанову, стрельцам Ивану Муромцеву и Дементию Лаврентьеву, также получившим смертный приговор, казнь была заменена битьем кнутом, урезанием языка и ссылкой «в сибирские городы на вечное житье». Еще девять стрельцов были также биты кнутом и сосланы, а 15 человек отправлены в ссылку без телесного наказания. В отношении стольника подполковника Михаила Шеншина, который посланных от Петра I в Москву стрельцов «бил и государевы грамоты сильно отнимал», было решено: сечь батогами и «честь, стольничество и подполковничество отнять».
Оставалась царевна. Петр отправил из Троицкого монастыря в Москву к старшему брату Ивану боярина князя Ивана Троекурова «со объявлением: чтобы за известные подыскательства, учиненные ею, царевною Софьею Алексеевною, не допуская впредь до горшего от нее последования, нимало не умедляя, из дворца шла она в Новодевичий монастырь». По словам матвеева, «хотя она много тогда отговаривалася, но необходимо принуждена была разлучиться с сестрами своим царевнами во многом плаче и, оставя свое прежнее властолюбие, идти в тот монастырь, где ей назначено жить». Россия была еще не в курсе, но она перестала быть Россией, а превратилась по рихоти вечно пьяного «саардамского плотника» в Роиссю - [Хре]Новую Голландию… Но это уже совсем другая история.
Ситуация оставалась странной - один царь сидел в Троице-Сергиевой лавре, другой вместе с регентшей в Кремле, все делали вид, что друг другом не интересуются. Но ручеек убегавших к Петру с каждым днем журчал всё интенсивнее. А Софья по прежнему билась в «фарадеевой клетке» своего нежелания вредить брату. 20 августа в Москву пришел приказ Петра - всем стрелецким и солдатским полкам идти в лавру. Царевна собрала полковников, призвала их не покидать Москву и… не вмешиваться в споры промеж нея и братом. Командиры почесали репы и спросили сами себя - получается, что ежели мы всё-таки уйдем в Троицу, то ничего не изменится? Узнав об этом, разьяренная Софья вбежала в палату и заявила: «Если кто отойдет в Троицкий монастырь, то я велю поймать того и отсечь голову!»
Порты есть, кафтан есть! Аз есмь царь! (кликабелен)
Таким образом, стрельцы наконец-то получили «внедвухсмысленный приказ». Чтобы их успокоить, распустили слух, что распоряжение отправил не Петр, а Борька Голицын по своему собственному разумению. Но имущество всех, кто уже сбежал в Троицу, было описано и конфисковано. 16 августа царевна отправила в Троицу дядьку царя Ивана князя Петра Прозоровского и священника Меркурия, духовника обоих царей. Они должны были добиться примирения брата и сестры. Разумеется, эта миссия не могла увенчаться успехом, поскольку «партия» Нарышкиных уже уверилась в своих силах и определенно поставила перед собой цель свержения Софьи. Через два дня посланцы вернулись в Москву, не сумев, как отметил Гордон, «сделать ничего из того, что было им поручено».
Попытка переманить из лавры стрелецкий полк Сухарева провалились - никто возвращаться не хотел. 21 августа под предлогом «попробОВАю вас помирить» в Троицу слызнул патриарх Иоаким - ибо когда помирить не получилось, он взял… да и остался в монастыре. 27 августа от имени царя Петра в столицу были посланы грамоты полковникам стрелецких и солдатских полков с приказанием немедленно явиться в Троицкий монастырь «со всем полковым начальством» и десятью рядовыми от каждого полка. Кроме того, обратились теперь и к народу. Московскому купечеству и посадским людям были посланы царские грамоты с предписанием прислать своих представителей в Троицкий монастырь. За невыполнение указов грозила смертная казнь.
Люди оказались в безвыходной ситуации, выбирая, какая казнь страшнее - за уезд из Москвы или за неприезд в лавру. Полковники Иван Нечаев, Иван Спиридонов, Андрей Нормацкий, Илья Дуров и Сергей Сергеев с несколькими десятками офицеров и пятью сотнями рядовых отправились к Троицкому монастырю - часть из них оставили в монастыре, а других отпустили в Москву для агитации. Софья оказалась теперь сама перед дилеммой - ждать, пока вся столица убежит в Троицу, или поехать туда самой и попробовать договориться с петром лично. 28 августа царевна выехала, ея сопровождали князь Василий Голицын, князь Владимир Долгоруков, Леонтий Неплюев, окольничие Венедикт Змеев, Василий Нарбеков, Семен Толочанов, думные дворяне Григорий Косагов и Федор Нарбеков, думный дьяк Емельян Украинцев и множество стрельцов.
29 августа «поезд» встретил спальник Петра князь Иван Велико-Гагин и «приказал» Софье вертать взад. А ты хто такой, пошел нах - царевна его не послушала и продолжала поход. В Воздвиженском уже комнатный стольник Иван Бутурлин привез приказ «говорить ей, царевне, чтобы она в тот монастырь отнюдь не ходила; но она, царевна, в том упорно стоя, в ответ сказала ему, Бутурлину, что она конечно идет». Тогда в дело пошла тяжелая артиллерия, в прямом и переносном смысле - боярин князь Иван Троекуров приехамши и сказамши, «...что ежели поедет - в монастырь не будет пущена, и велено будет по ней стрелять из пушек». Только полде этого Софья вернулась в Москву.
Продолжилась патовая ситуация - царевна взывала к стрельцам, прося остаться, Петр приказывал идти к нему. До кучи всего, 2 сентября он прислал 60 стрельцов во главе с полковником Иваном Нечаевым, чтобы арестовать Шакловитого, но «кто ж ему дасть». 4 сентября пришла грамота в Кокуй - всем иностранным офицерам идти в Троицу. Голова иноземного приказа Василий Голицын разрешения не дал, но Гордон и остальные ушли ночью - а за ними и предводительствуемые ими полки иноземного строя. К Нечаеву подошли из лавры еще два отряда в подкрепление, «арестантская команда» достигла уже примерно двух сотен человек, и вечеом 6 сентября 1689 года они явились в Кремль и повторили приказ - выдать им Шакловитого. Царевна «решительно и отказывалась выдать его, убеждая их не вмешиваться в отношения между ней и ее братом, а сохранять спокойствие, но они этим не удовольствовались и сказали, что если они не смогут его взять, то будут вынуждены бить в набат, и тут царевна как будто разволновалась, и тогда те, кто стояли рядом с ней, опасаясь насилия и волнений, сказали, что ей не нужно участвовать в этом деле, и что, если поднимется бунт, многие лишатся жизни, и поэтому лучше выдать его; и так она позволила уговорить себя и велела его выдать».
Матвеев утверждает, что настоял на выдаче царь Иван. Это был пушистый песец - 7 сентября связанного Шакловитого привезли в Троицу, и в тот же день туда явиллся «с повинною головою» князь Василий Голицын в сопровождении старшего сына Алексея и ближайших друзей и соратников Леонтия Неплюева, Венедикта Змеева, Григория Косагова и Емельяна Украинцева. Их не пропустили в обитель, приказав ждать, а спустя четверть часа отвели на постоялый двор и объявили, что «они должны находиться в своих квартирах и не выходить оттуда до приказа». Оба фаворита Софьи были арестованы, и ей самой уже оставались считанные дни. 9 сентября Василия и Алексея Голицына приговорили к ссылке в Каргополь, Леонтия Неплюева - в Пустозерск, Змеева - в его поместье под Костромой, Косагов и Украинцев сумели выйти сухими из воды.
Шакловитого пытали и допрашивали, добившись признания «во всём - всех хотел убить, зарезать, да не один, да по приказу лично царевны». 12 сентября ему отрубили голову. Также были казнены стрельцы Обросим Петров и Кузьма Чермной. Полковнику Семену Рязанову, стрельцам Ивану Муромцеву и Дементию Лаврентьеву, также получившим смертный приговор, казнь была заменена битьем кнутом, урезанием языка и ссылкой «в сибирские городы на вечное житье». Еще девять стрельцов были также биты кнутом и сосланы, а 15 человек отправлены в ссылку без телесного наказания. В отношении стольника подполковника Михаила Шеншина, который посланных от Петра I в Москву стрельцов «бил и государевы грамоты сильно отнимал», было решено: сечь батогами и «честь, стольничество и подполковничество отнять».
Оставалась царевна. Петр отправил из Троицкого монастыря в Москву к старшему брату Ивану боярина князя Ивана Троекурова «со объявлением: чтобы за известные подыскательства, учиненные ею, царевною Софьею Алексеевною, не допуская впредь до горшего от нее последования, нимало не умедляя, из дворца шла она в Новодевичий монастырь». По словам матвеева, «хотя она много тогда отговаривалася, но необходимо принуждена была разлучиться с сестрами своим царевнами во многом плаче и, оставя свое прежнее властолюбие, идти в тот монастырь, где ей назначено жить». Россия была еще не в курсе, но она перестала быть Россией, а превратилась по рихоти вечно пьяного «саардамского плотника» в Роиссю - [Хре]Новую Голландию… Но это уже совсем другая история.