Ретрокнига - 232: Песни балканской ненависти
Балканы, как известно, место, где каждой твари обитает по паре, причем каждая их этих пар все остальные искренне ненавидит. Но даже среди жителей Балкан черногорцы пользовались репутацией отчаянных головорезов, способных взорваться практически на пустом месте, догматиков, спорщиков и людей, хронически никому и ничему не подчиняющихся.
Особенно не подчинялись они туркам. Многочисленные набеги османов на Црну Го'ру всегда заканчивались в итоге констатацией неприятного факта - чтобы победить этих упертых людей, надобно вырезать поголовно всех, что очень трудозатратно, ибо черногорцы сидели в каменных башнях высоко в горах, вооруженные до зубов. Самое же главное - никакого от этого профита, ибо племена тутошние даже по балканским меркам были нищими, из всего движимого и недвижимого имущества имея только овец. А поскольку добытый такой дорогой ценой и большой кровью шерсти клок не интересовал особо даже османов и их приспешников - албанцев и босняков - то в итоге Порта всегда довольствовалась очень формальными и ни к чему по сути не обязывающими признаниями со стороны аборигенов верховного султанского сюзеренитета. Никакой вам джизьи, никакого хараджа, никаких вам детей в девширме, никакого шариата и прочих "прелестей туркизации".
Оставался, по сути, единственный способ - ассимиляция. Но шла она туго, ибо черногорцы упёрто держались православия. Впрочем, за 300 лет (с Видовдана 1389 года) кое-чего удалось достичь - многие славяне таки выбирали, попав в плен, или под угрозой лишения жизни и имущества, ислам. Так что к 1707 году их даже в окрестностях Црной Горы накопилось "товарное количество", в основном в предгорьях на равнине. И это стало в глазах сохраняющих тру-ортодоксию аборигенов проблемой - потурченцы быстро теряли "национальную идентичность", предпочитая, на манер босняков или албанцев, считать себя не какими-то там сербами-райя (вплоть до середины XIX века черногорцы себя особо в этнос не выделяли), а хозяевами жизни османами. Решение сей проблемы нашел митрополит Черногорский и Приморский Данило Петрович Негош, причем простое, как кирпич, и радикальное, как дихлофос - всем потурченцам было приказано вернуться в православие, а кто отказался, тех вЫрезали...
Именно такое диковатое уже даже в XVIII веке событие воспел веке в XIX в поэме "Горный венец" дальний родственник Данилы (кафедра и власть над Черногорией передавались, естественно, не детям, а племянникам) - митрополит Петр II Пе'трович Негош (1813-1851), до сих пор считающийся еще и самым талантливым поэтом, писавшим на сербохорватском языке. И в самом деле, как стихи эта драматическая поэма (состоящая из монологов и диалогов разнообразных черногорцев, турок и потурченцев) весьма хороши - используя традиционный размер сербского эпоса, поэт в итоге для нас, россиян, "звучит" довольно необычно и самобытно.
Однако Б-дда мой, насколько пропитано это произведение ненавистью! "Собаки, предатели, убийцы, враги" - как только не названы турки и потурченцы, живущие, с точки зрения Негоша, лишь для одной-единственной цели, уничтожать православие вообще и черногорцев в частности. Все, кто пытается жить с мусульманами "как добрые соседи", подвергаются остракизму. "Православие или смерть" - эти слова в поэме не звучат, но на самом деле становятся ее основным содержанием, ибо "предателям родины" предлагается только такой выбор.
Чуть менее динамичен накал другой драматической поэмы - "Самозванец Степан Малый". Негош начинает с предисловия, в котором заверяет читателей, что "собрал все самые достоверные сведения в венецианских архивах" об этом авантюристе, в 1766-1773 году ставшем фактическим правителем Черногории, выдавая себя за "чудесно спасшегося государя-императора Петра III Федоровича". Однако автор предпочитает сгустить краски, нарисовав Степана (или, если тру-отентично, Шчепана) трусоватым пройдохой, который сумел заморочить черногорцам головы. Хотя и признается, что самозванцу удалось объединить страну, расколотую извечной племенной враждой, дать ей "закон и порядок" и "поднять уровень культурного самосознания".
В конфликте между Шчепаном и послаником Екатерины II князем Долгоруковым автор раздирается на части - с одной стороны, он за законность и правопорядок, плюс традиционное отношение черногорцев к России как ко старшему брату-мессии (на чем и сыграл Шчепан), с другой - не может отрицать пользу, принесенную самозванцем своей родине. Так что истинными героями под пером Петра Петровича становятся его земляки - наивные и не шибко далекие, но отважные, стойкие и готовые к любым испытаниям... Ну а турки - это снова турки, враги, живущие лишь для того, чтобы мучить веру православную и быть убитыми в бою отважными юнаками.
Особенно не подчинялись они туркам. Многочисленные набеги османов на Црну Го'ру всегда заканчивались в итоге констатацией неприятного факта - чтобы победить этих упертых людей, надобно вырезать поголовно всех, что очень трудозатратно, ибо черногорцы сидели в каменных башнях высоко в горах, вооруженные до зубов. Самое же главное - никакого от этого профита, ибо племена тутошние даже по балканским меркам были нищими, из всего движимого и недвижимого имущества имея только овец. А поскольку добытый такой дорогой ценой и большой кровью шерсти клок не интересовал особо даже османов и их приспешников - албанцев и босняков - то в итоге Порта всегда довольствовалась очень формальными и ни к чему по сути не обязывающими признаниями со стороны аборигенов верховного султанского сюзеренитета. Никакой вам джизьи, никакого хараджа, никаких вам детей в девширме, никакого шариата и прочих "прелестей туркизации".
Оставался, по сути, единственный способ - ассимиляция. Но шла она туго, ибо черногорцы упёрто держались православия. Впрочем, за 300 лет (с Видовдана 1389 года) кое-чего удалось достичь - многие славяне таки выбирали, попав в плен, или под угрозой лишения жизни и имущества, ислам. Так что к 1707 году их даже в окрестностях Црной Горы накопилось "товарное количество", в основном в предгорьях на равнине. И это стало в глазах сохраняющих тру-ортодоксию аборигенов проблемой - потурченцы быстро теряли "национальную идентичность", предпочитая, на манер босняков или албанцев, считать себя не какими-то там сербами-райя (вплоть до середины XIX века черногорцы себя особо в этнос не выделяли), а хозяевами жизни османами. Решение сей проблемы нашел митрополит Черногорский и Приморский Данило Петрович Негош, причем простое, как кирпич, и радикальное, как дихлофос - всем потурченцам было приказано вернуться в православие, а кто отказался, тех вЫрезали...
Именно такое диковатое уже даже в XVIII веке событие воспел веке в XIX в поэме "Горный венец" дальний родственник Данилы (кафедра и власть над Черногорией передавались, естественно, не детям, а племянникам) - митрополит Петр II Пе'трович Негош (1813-1851), до сих пор считающийся еще и самым талантливым поэтом, писавшим на сербохорватском языке. И в самом деле, как стихи эта драматическая поэма (состоящая из монологов и диалогов разнообразных черногорцев, турок и потурченцев) весьма хороши - используя традиционный размер сербского эпоса, поэт в итоге для нас, россиян, "звучит" довольно необычно и самобытно.
Однако Б-дда мой, насколько пропитано это произведение ненавистью! "Собаки, предатели, убийцы, враги" - как только не названы турки и потурченцы, живущие, с точки зрения Негоша, лишь для одной-единственной цели, уничтожать православие вообще и черногорцев в частности. Все, кто пытается жить с мусульманами "как добрые соседи", подвергаются остракизму. "Православие или смерть" - эти слова в поэме не звучат, но на самом деле становятся ее основным содержанием, ибо "предателям родины" предлагается только такой выбор.
Чуть менее динамичен накал другой драматической поэмы - "Самозванец Степан Малый". Негош начинает с предисловия, в котором заверяет читателей, что "собрал все самые достоверные сведения в венецианских архивах" об этом авантюристе, в 1766-1773 году ставшем фактическим правителем Черногории, выдавая себя за "чудесно спасшегося государя-императора Петра III Федоровича". Однако автор предпочитает сгустить краски, нарисовав Степана (или, если тру-отентично, Шчепана) трусоватым пройдохой, который сумел заморочить черногорцам головы. Хотя и признается, что самозванцу удалось объединить страну, расколотую извечной племенной враждой, дать ей "закон и порядок" и "поднять уровень культурного самосознания".
В конфликте между Шчепаном и послаником Екатерины II князем Долгоруковым автор раздирается на части - с одной стороны, он за законность и правопорядок, плюс традиционное отношение черногорцев к России как ко старшему брату-мессии (на чем и сыграл Шчепан), с другой - не может отрицать пользу, принесенную самозванцем своей родине. Так что истинными героями под пером Петра Петровича становятся его земляки - наивные и не шибко далекие, но отважные, стойкие и готовые к любым испытаниям... Ну а турки - это снова турки, враги, живущие лишь для того, чтобы мучить веру православную и быть убитыми в бою отважными юнаками.