Страшная месть (продолжение)
У доньи Кончиты Рамоны
два гуся неплохо живут
танцуют павану с чаконой
и зерна исправно клюют
ай-яй гусь белый
ай-яй гусь серый
танцуют павану с чаконой
и зерна исправно клюют
Испанцы из Средиземноморского батальона (а также немногочисленные португальцы, калабрийцы и парочка флорентийцев, сосланных в штрафную часть "на исправление"), по обыкновению своей нации, уж если нарушающей какие-то строгие правила, то все и сразу, почти сплошняком поскидывали кивера, украсив головы разноцветными банданами, расстегнули крючки и пуговицы на мундирах, опоясались длинными и широкими шарфами, за которые позасовывали всё ручное оружие, которое смогли - пистолеты, тесаки или просто штыки. Дон Блас Вальмаседа неодобрительно крутил усами и хмурился, но лучше всех других знал, что мешать соотечественникам праздновать освобождение и бесполезно, и чревато. Он лишь бдительно следил, чтобы не появлялись в руках у солдат бутылки с вином, да зыркал на сержантов, которых озадачил тем же самым поручением - всё еще только начиналось. Нескольких офицеров (французов и одного не в меру глупого и упрямого пармезанина), не пожелавших примкнуть к мятежу, заперли в кордегардии.
Веселье, танцы и песни внезапно смолкли, как по команде, когда послышался мерный, ритмичный стук сапог по брусчатой мостовой и протяжные, гортанные выкрики "een, twee, drie, links!". К главной площади Обергангена подходили голландцы - высоко держа головы, отмахивая руками, не тем картонно-игрушечным шагом, которым подпрыгивают пруссаки на негнущихся ногах, а плавным, внешне небрежным, которым только и ходят они, да англичане. Испанцы подтянулись и, даже не дожидаясь команд Вальмаседы и сержантов, вытянулись в три шеренги, взяв ружья на руку - никто не знал, идут голландцы писоединяться к ним, или драться с ними.
Впрочем, всё прояснилось, когда в голове приближающейся колонны Вальмаседа разглядел сухощавую упругую фигуру Схерпа, сверкающего глазами из-зпод козырька низко надвинутого кивера. Он один был в своем красно-кирпичном мундире - остальные вывернули синие французские подкладкой наружу, чтобы стали "их натурального", белого цвета бывшей армии короля Людовика Бонапарта. Испанцы разразились радостными криками, и песни с танцами снова понеслись над крышами ночного Обергангена, до смерти пугая бюргеров, трясущихся от страха в своих жилищах.
Вальмаседа и Схерп обменялись тревожными взглядами.
"Так что с вольтижерами, артиллерией и жандармами?" - спросил испанец.
"В казармах тихо и темно, - пожал плечами голландец. - Обычные караулы. Я оставил людей наблюдать, они сообщат, если что изменится".
"А Шарпантье?"
"Фюрстин пошла к нему. Свет на квартире горит, но никто еще не выходил. За ними тоже следят".
"Так куда нам выдвгаться - к мосту, или к казармам?.."
Ночную тишину неожиданно громо расколол звук артиллерийского залпа, перекрывший гомон и песни испанцев на плацу.
"Карамба! - Вальмаседа спал с лица. - За рекой, кажись, начали убивать дона Олифанто!.."
два гуся неплохо живут
танцуют павану с чаконой
и зерна исправно клюют
ай-яй гусь белый
ай-яй гусь серый
танцуют павану с чаконой
и зерна исправно клюют
Испанцы из Средиземноморского батальона (а также немногочисленные португальцы, калабрийцы и парочка флорентийцев, сосланных в штрафную часть "на исправление"), по обыкновению своей нации, уж если нарушающей какие-то строгие правила, то все и сразу, почти сплошняком поскидывали кивера, украсив головы разноцветными банданами, расстегнули крючки и пуговицы на мундирах, опоясались длинными и широкими шарфами, за которые позасовывали всё ручное оружие, которое смогли - пистолеты, тесаки или просто штыки. Дон Блас Вальмаседа неодобрительно крутил усами и хмурился, но лучше всех других знал, что мешать соотечественникам праздновать освобождение и бесполезно, и чревато. Он лишь бдительно следил, чтобы не появлялись в руках у солдат бутылки с вином, да зыркал на сержантов, которых озадачил тем же самым поручением - всё еще только начиналось. Нескольких офицеров (французов и одного не в меру глупого и упрямого пармезанина), не пожелавших примкнуть к мятежу, заперли в кордегардии.
Веселье, танцы и песни внезапно смолкли, как по команде, когда послышался мерный, ритмичный стук сапог по брусчатой мостовой и протяжные, гортанные выкрики "een, twee, drie, links!". К главной площади Обергангена подходили голландцы - высоко держа головы, отмахивая руками, не тем картонно-игрушечным шагом, которым подпрыгивают пруссаки на негнущихся ногах, а плавным, внешне небрежным, которым только и ходят они, да англичане. Испанцы подтянулись и, даже не дожидаясь команд Вальмаседы и сержантов, вытянулись в три шеренги, взяв ружья на руку - никто не знал, идут голландцы писоединяться к ним, или драться с ними.
Впрочем, всё прояснилось, когда в голове приближающейся колонны Вальмаседа разглядел сухощавую упругую фигуру Схерпа, сверкающего глазами из-зпод козырька низко надвинутого кивера. Он один был в своем красно-кирпичном мундире - остальные вывернули синие французские подкладкой наружу, чтобы стали "их натурального", белого цвета бывшей армии короля Людовика Бонапарта. Испанцы разразились радостными криками, и песни с танцами снова понеслись над крышами ночного Обергангена, до смерти пугая бюргеров, трясущихся от страха в своих жилищах.
Вальмаседа и Схерп обменялись тревожными взглядами.
"Так что с вольтижерами, артиллерией и жандармами?" - спросил испанец.
"В казармах тихо и темно, - пожал плечами голландец. - Обычные караулы. Я оставил людей наблюдать, они сообщат, если что изменится".
"А Шарпантье?"
"Фюрстин пошла к нему. Свет на квартире горит, но никто еще не выходил. За ними тоже следят".
"Так куда нам выдвгаться - к мосту, или к казармам?.."
Ночную тишину неожиданно громо расколол звук артиллерийского залпа, перекрывший гомон и песни испанцев на плацу.
"Карамба! - Вальмаседа спал с лица. - За рекой, кажись, начали убивать дона Олифанто!.."