Пако Пиментель был удручен тем, что французский генерал не оказался трусом и дураком, так быстро выслав отряд, который чуть не догнал их и не отправил к святым угодникам и А-Корунской богоматери. Но Блас Вальмаседа был весел и постоянно насвистывал марш «Ла Каббалерия», что у него всегда было признаком отличного настроения.
«Пойми, крестьянская твоя морда, все наши трюки уже закончились - шипы вышли, бочонки с порохом тоже. Ночная стрельба заставит их теперь каждую ночь спать вполуха, а главное - как бы ни был хорош их генерал, солдаты его начнут размышлять. И чем больше солдат на войне размышляет - тем больше он боится, потому что он не генерал, и его тупая голова всё равно ничего путного не выдумает. А вот расписывать всякие кровавые раны да смертельные ловушки - это его заработавшее воображение будет с завидной регулярностью. На том наша войнушка-герилья и держится - где нельзя победить, достаточно напугать, не можешь вцепиться в глотку - кусни в задницу, пусть эти блохастые псы вертятся и прыгают на собственную тень».
Дон Блас еще долго мог бы учить своего заместителя азам стратегии партизанской войны, но наконец-то появились инглисы. Точнее, инглис был один - стройный загорелый офицер в красном мундире, а остальные сто всадников оказались чёртовыми португалами, что совсем не понравилось Пако Пиментелю, который сделал для себя очень неприятное открытие - в Португалии придется терпеть португалов, которые оказываются союзниками, и от доброй драки с ними не будет никакой пользы, а, получается, только вред.
Инглис же был спокоен, несуетлив и, как оказалось, вполне сносно владел испанским, хотя его португальский акцент, наложенный на привычку галисийцев говорить на своем языке, сделал бы общение союзников весьма нелегким, если бы два семестра в семинарии не научили дона Вальмаседу понимать «высокий кастильский» и довольно лихо на нем выражаться, хотя баскские словечки то и дело проскакивали, как блохи на барабане.
Полковник Олифант (он представился и даже кивнул головой - не то, что эти невежи-португалы, два петуха в перьях, изображающие офицеров) быстро узнал у испанцев, что их преследуют два эскадрона французских драгун, и весьма энергично, а вот пехота осталась несколько позади. У инглиса тут же родился план, с которым привычно согласились дон Гектор и его лейтенант с еще более длинной и многословной фамилией, коротко именуемый в батальоне дон Круиш, а дон Блас лишь для вида прикинулся, что минуту подумал - предложение отвечало двум главным критериям хорошего плана, оно было простым и не требовало затрат каких-то особенных усилий. Просто всё надо было сделать четко и быстро.
Перевал Бланку-Негру был похож на разрезанную пополам воронку - узкий проход в горах (с одной стороны которого располагалась постоялый двор с каменной оградой, а с другой каменная же часовня), выходя на равину, спускался и расширялся в стороны. Поэтому драгуны Юндмена, бросившиеся на жидкую «коробку» партизан, выстроившихся на перевале перед зданиями, и быстро погнавшие отряд с перевала вниз, увидели расположившихся по краям воронки две группы конных португальцев (по сорок человек - дона Гектора и дона Круиша) только тогда, когда те ударили им во фланг. Драгун было больше, но Юндмэн знал закон кавалерийского боя: ударившая часть теряет строй (как это случилось с его двумя эскадронами), и ее может легко опрокинуть та часть, которая атакует в свою очередь. Посему эльзасец скомандовал трубить отбой и ретираду, надеясь перегруппироваться за строениями и ударить вновь, используя численное преимущество.
Однако если бы французы знали силу португальского эскадрона и отряда испанцев, и если бы они могли сосчитать тех, кого увидели на поле боя, они бы задались вопросом - где еще 20 ополченцев и 20 партизан? Хотя даже не задав его, ответ получили весьма скоро - из часовни и постоялого двора грянул залп сорока мушкетонов и тромболонов, произведший из-за узости перевала эффект выстрела картечью. Кое-кому из драгунов удалось по инерции проскочить по дороге, но основная масса застопорилась, и с каждым падающим конем и всадником проход становился всё уже, пока наконец совсем не исчез. Шеф эскадрона заорал приказ спешится, чтобы взять строения штурмом, и драгуны его выполнили, но тут в тыл столпившейся в узком проходе массе людей и лошадей ударили обернувшиеся португальцы и испанцы. Рубки не вышло - ополченцы и партизаны предпочитали палить из тромболонов, мушкетов и пистолетов в упор, и в самое короткое время французы потеряли с полсотни человек убитыми и ранеными.
Как старый вояка и ветеран Итальянской кампании, Юндмен дождался пули в плечо, и лишь потом велел трубить сдачу. 120 драгунов положили оружие после боя, не длившегося и получаса. Пако Пиментель, на лбу которого легкое касание французского клинка оставило пару капель крови и позволило перетянуть голову повязкой с небольшим красным пятном, был в приподнятом настроении. Гектор и Круиш, потрясая окровавленными мавританскими саблями, надулись так, что стали похожи на рассерженных индюков, а их подчиненные все, как один, дополнили свою довольно пеструю униформу единообразным атрибутом - драгунскими шлемами. А дон Блас Вальмаседа был счастлив еще и от того, что полковник-инглис на полном серьезе после боя перед строем его людей объявил, что производит альфереса в чин теньенте (лейтенанта), который тот может носить до тех пор, пока подчиняется ему, Андрею Олифанту (а о последующее закреплении тот похлопочет по инстанции).
В общем, эйфория победы кружила головы, и даже душный и жаркий летний полдень смягчился прохладным ветерком, потянувшим с гор. Тем самым, который поднял на высоту тучу пыли, наползавшую на Бланку-Негру с севера...