То есть здесь есть три вещи. Первая: предположительно в английском массовом сознании уже отсутствует ритмика строчного барьера. То есть строчное деление не понимается как деление метровое. Разбил поэт по строкам как-то, у него были соображения, они, по всей видимости, ни с чем не связанные, выделяются только заглавной буквой, там можно сделать паузу, но можно и не сделать. То, что можно назвать экстраполяцией нашего, как мне кажется, развития поэзии сейчас. Не потому, что мы научились читать безбарьерными строками, это мы давно научились делать, но потому, что строка уже становится менее важным определителем метра. Для Маяковского это еще верно, например.
...
- Это странное дело, потому что другие актеры пишут только за процент от проданного, то есть аудиокнига должна продаваться и процент должен доставаться актеру, это называется роялти. Нам было очевидно, что книга должна быть бесплатной и нужно обойтись без роялти, то есть один раз заплатить Фраю и один заплатить издательству, после чего распространять книгу абсолютно бесплатно.
- «Нам было понятно, что она должна распространяться бесплатно» - с какого момента это стало понятно? И каким вообще представлялось бытование результата?
- Оно в результате и произошло. Я считаю, что правовая идея public domain, не юридическая, а правовая, то есть не внутри закона, а внутри понятия справедливости, - она очень глубоко обоснована. Я считаю, что есть объективная причина делать вещи public domain. И если произведение, с которым я работаю, - это public domain, а я работаю с «Онегиным», то все дериваты тоже должны быть public domain. Это произведение, принадлежащее некоторому полю знаний, не дающее никакого коммерческого преимущества, это произведение, которое в общем не очень развлекает, но может дать людям довольно много в смысле любознательности, поэтому почему бы нам не издать его бесплатно.
...
- В Лондоне. Студия Silk Sound, режиссер Иан Гилеспи, как Диззи Гиллеспи, только Иан Гилеспи. Степень подготовки этого человека невероятная. Я пришел к нему, сказал: «Здравствуйте», он сказал: «Здравствуйте, меня зовут Иан», я ему сказал: «Здравствуйте, мы будем записывать “Евгения Онегина”». Он сказал: «Да-да-да, three hundred eighty-nine stanzas of the iambic pentameter» - 389 строф ямбом.
Аудиокниги у нас не очень режиссируются. Вообще чтение у нас не режиссируется. Если мы посмотрим на проекты, где кто-то читает чьи-то стихи, может быть, свои, может быть, другого человека, - это довольно просто. Выходит человек, его сажают на кресло и говорят: «Читай как знаешь».
...
Или вот: «Но вреден север для меня». Как это прочесть? Я привожу самые яркие примеры, эта работа проводится построфно почти над всем романом. Он это злобно говорит, с серьезной агрессией к системе, которая его выпихивает из столицы, или он это говорит смешливо, или он это говорит как-то еще. И здесь, в случае Фрая, он это говорит довольно по-британски: «но... кхм... вреден север для меня». Здесь будет нейтральная интонация, но я так немножко паузирую, немножко кашляну, чтобы дать вам понять, что здесь что-то не так, хотя можно было бы и прямую иронию прочесть.
...
- Применительно к роману - слово «мама». «Вы также, маменьки, построже». Переводчик ставит «A word of warning should suffice. You too, you mamas, I commend you». Маргинальное сокращение от «mother», в реальности заимствованное в английский язык из французского, читается «mamá». «Мáма» не ложится в метр. По всей видимости, это ошибка переводчика.
Фрай на это обратил внимание и сказал: «Это даже по-американски не рифмуется».
То есть существуют диалектные особенности, в частности, методы расстановки ударений.
- Как преодолевались эти трудности?
- Никак.
- То есть он просто читал так, как это положено читать при его произношении?
- Да, он говорил: «Ай кант сэй “комменд”». Переводчик в связи с этим в письме написал: да, я понимаю, некоторые строки, конечно, могли быть прочтены по-другому, но я понимаю диалектологию, я понимаю, с чем вы столкнулись.
http://www.colta.ru/articles/literature/901