История одной опечатки из отзыва Сталина
Читая книгу Николая Вильмонта «Гёте», обнаружила в самом конце, на стр.191 упоминание об отзыве Сталина на поэму Горького «Девушка и смерть». Фраза эта достаточно известна и массово осмеяна диссидентами и перестройщиками всех мастей. Например, Леонид Гайдай в своем постперестроечном фильме 1992 года «На Дерибасовской хорошая погода, или На Брайтон-Бич опять идут дожди» устами своего героя кидает реплику «Эта штука сильнее, чем фаллос Гете». Но вернемся от исписавшихся диссидентствующих интеллигентов к фразе Сталина.
В книге Вильмонта она выглядит так: «Эта штука сильнее, чем «Фауст» Гёте (Любовь побеждает смерть). И.Сталин, 11.Х-51». Честно говоря, концовку фразы я встретила впервые и она меня озадачила: почему 1951 год? Книга вышла в 1951 году, а точнее 28 сентября 1951 года она подписана в набор. Опечатка?
Помилуйте! 1951 год - позднесталинское время, все работают на совесть, в том числе корректоры. В мою книгу вложена бумажка с найденными опечатками уже после того, как книга была напечатана. Тогда что же это такое? Цифры означают что-то другое, например, инвентаризационный номер? Маловероятно. Речь о 1851годе, а не о 1951? Невозможно при любом истолковании: Сталин тогда ещё не родился, а Гёте уже умер. Порывшись в помойке интернета, понимаю, что это всё-таки опечатка. Речь идет о 1931 годе, подлинник с отзывом хранится в музее Горького.
Оказывается, в связи с такой оценкой поэмы Горького даже написана картина художником А.Н.Яр-Кравченко. Она так и называется «А.М.Горький читает 11 сентября 1931 года И.В.Сталину, В.М.Молотову и К.Е.Ворошилову свою сказку «Девушка и смерть». Художник получил за нее Сталинскую премию. Ещё пять лет назад картина была выставлена в экспозиции Русского музея (сейчас - не знаю). Захотелось узнать: что за художник. Принимать на веру биографии любых представителей советской поры в Википедии (нашем главном источнике знаний - это я издеваюсь) нельзя, очень уж специфически они изложены. Поэтому позвольте мне набросать портрет художника самой, опираясь на документы. За годы блокады Анатолий Никифорович Яр-Кравченко (1911-1983) написал 540 портретов. Это бесценный архив блокадного города. Не зря среди военных наград мастера главное место занимала медаль «За оборону Ленинграда».
Хочу поделиться отрывком из воспоминаний художника о начале войны. «21 июня я с моими друзьями праздновал свое тридцатилетие. Сколько радости, задора было в нас… Будущее казалось прекрасным. Веселые, с песней мы шли по улицам ночной Москвы. Не забыть ту мягкую, теплую, летнюю ночь, буйный ливень, листву, изнемогающую под крупными каплями… Взяв машину, мы поехали на дачу к моему товарищу художнику Анатолию Шепелюку.
С каким удовольствием в последождевой свежести мы садились за стол на веранде. Природа, умытая дождем, под лучами восходящего солнца казалась особенно прекрасной. Легкий ветерок колыхал белоснежную, свеженакрахмаленную скатерть. Был провозглашен тост за первые часы моего четвертого десятилетия, но поднятые руки застыли… Радио сообщило, что началась война…»
Яр-Кравченко призвали в армию командиром маскировочного взвода на аэродроме Карельского перешейка под Ленинградом. Он занимался маскировкой аэродромов, самолетов, зданий, командных пунктов. И каждую свободную минутку - рисовал. Эти рисунки он потом стал печатать во фронтовом альбоме воинской газеты «Атака». Типография располагалась в одной из ленинградских школ в Басковом переулке. Суровую обстановку тех дней сам автор передает в своих воспоминаниях. Я не хочу пересказывать. Слова самого художника лучше позволяют ощутить атмосферу блокадного Ленинграда.
«...издание альбома было воистину подвигом. Окоченевшие, негнущиеся [пальцы] прилипали к металлу, но лист не пускался в машину, пока ни клише не было выжато все возможное. "Американку" вертели вручную печатники, наборщики, красноармейцы, сотрудники редакции и я сам. Обессиленные, сделав несколько оборотов, мы падали подле станка. Альбом издавался тиражом двести экземпляром, в нем было сорок рисунков. Каждый лист, рисунок и текст внимательно просматривались редактором Николаевым и секретарем редакции Алексеевым. Зимой в Ленинграде ночи длинные, лишь на несколько часов покажется тусклое, почти не дающее света солнце. Электричества не было, работали при копилке.
В дни, когда издавался альбом, я круглосуточно находился в типографии. Ночью, устав до предела, раздевался и ложился в ледяную "постель". На металлической сетке кровати тоненький, належанный стружечный матрац и такая же подушка. Укрывался отслужившим все сроки солдатским одеялом. Расстегнув хлястик, набрасывал шинель, а поверх всего, как шелковичным коконом, пеленался плащ-палаткой, оставив только отверстие дли носа и рта. Утром, проснувшись, ощущал непривычную тяжесть у лица-вокруг отверста, оставленного для дыхания, за ночь появлялся ледяной нарост»
Лишний раз убеждаюсь, как тесно переплетены и связаны судьбы людей. Что История - это не мертвая наука, не набор сведений о деятелях и деяниях. Нет! Это дышащая субстанция. Можно ошутить ее пульс, ее вздохи, ее стоны. Достаточно лишь оттолкнуться от нынешних дней: заглянуть в воспоминания, посмотреть рисунки, послушать музыку.