Золотоносов: путеводитель по субкультуре русского антисемитизма
"Мастер и Маргарита" - роман мозаичный. Он не менее биографичен, чем "Белая гвардия". Но только здесь запечатлена не внешняя, социальная история, а книжные знания - и не одного Булгакова, а целого поколения людей, родившихся в конце восьмидесятых - девяностые годы ХIХ века.
Желая роману надёжного успеха, Булгаков закономерно обратился к бульварной мистике, к оккультизму, замешанному на антисемитизме, к роману тайн, к интригам, в которых призом является бессмертие. Расчёт, думаем, был прост: читатель 1930-х и последующих годов вряд ли догадается о корнях этих сюжетов и мотивов, но наверняка - так же, как и читатель 1900 - 1910-х годов, - сильно увлечётся всем этим материалом, покорённый простотой и занимательностью.
"Еврейская тема", в первую очередь как часть субкультуры русского антисемитизма (СРА) (ибо "еврейская тема" в русской культуре неизмеримо шире), относится к базовому материалу последнего булгаковского романа, хотя и не является единственным его материалом. СРА весьма активна в культуре, она рассматривает "еврея" как социальную роль исключительной важности, и, пробуждая к нему НЕНАВИСТЬ, апеллирует к архетипам мышления, в первую очередь, основанным на делении МЫ / ОНИ, что служит задачам национальной консолидации русских на шовинистической основе. Психологической базой антисемитизма являются юдофобия (страх перед евреями), тяга к тайнам и сведениям о тайных организациях и идеалистическое убеждение в том, что мир управляется Верховной Волей. В условиях глубокой атеизации сознания ею не может быть Бог, но может мифическое "мировое еврейское правительство", могут зловещие "сионские мудрецы".
В книге "Русская идея и 2000-й год" (1988) А. Л. Янов интерпретировал русский антисемитизм как закономерную - националистическую - фазу деградации идеологии "русской идеи" (идя вслед за Н. А. Бердяевым). Для нас СРА - это самостоятельная мифология (или мифоидеология), возникшая во второй половине 1860-х годов и интерферировавшая с "русской идеей" (впервые, очевидно, у И. С. Аксакова в 1883 г., а потом у С. Ф. Шарапова). Считать, как это делает А. Л. Янов, что антисемитизм был экспортирован в Россию из Германии в 1880-е годы, - значит подвергнуть адептов СРА незаслуженному оскорблению.
Довольно неожиданно для русскоязычного читателя путеводителем по СРА оказывается "Мастер и Маргарита". Между тем тут хранятся описания наиболее типичных, повторяющихся и одновременно эксцитативных участков этого "архипелага", наиболее известные и характерные для рубежа XIX-XX веков умонастроения, а в целом - возводятся в литературную норму приёмы бульварного романа.
... В романе "Мастер и Маргарита" она ["еврейская тема"] существует в двух ипостасях: явной и тайной. Явная ипостась относится к древней истории и связана с Ершалаимом, Иешуа Га-Ноцри, Пилатом и Синедрионом. Уподобление Москвы Ершалаиму14 логично интерпретировать двояким образом. В первом варианте может подразумеваться возникшее в допетровский период представление о Москве как новом Иерусалиме: "старый Иерусалим сделался "непотребным", будучи осквернён неверными сарацинами, и потому Иерусалимом должна называться Москва".
Возможно, что Булгаков, используя эту систему знаков, утверждал обратное: подобно старому Иерусалиму, "неверными сарацинами" осквернён и новый, то есть Москва. Святость вытеснена большевистской скверной, власть бога - властью дьявола, а мечта о том, что "настанет время, когда не будет власти ни кесарей, ни какой-либо иной власти", по-прежнему остаётся мечтой, мечтой недостижимой (более того, в самом уподоблении Москвы Иерусалиму содержится намёк на скорую гибель, ибо город-"прототип" погиб).
Во втором варианте уподобление может интерпретироваться не в отвлечённо-историософском, а в националистическом плане, в свете легендарной вины евреев за то, что "они Бога распяли" и совершили революцию.
Дневник Булгакова 1923 - 1925 годов показал: к "еврейской теме" писатель не был равнодушен. Нетрудно, например, из одной записи об издательстве Льва Давидовича Френкеля, размещавшемся в центре Москвы, вывести элементарный антисемитизм, разрушающий ту "оптимизированную" биографию Булгакова (неправомерно сближенного с Идеалом), которая внедрилась в общественное сознание.
"Самым чудовищным из всех рассказов Василевского был рассказ о том, как Френкель, ныне московский издатель, в прошлом раввин (вероятно, и сейчас, только тайный), ехал в спальном международном вагоне из С.-Петербурга в Москву. Это один из крупных узлов, который кормит сейчас в Москве десятки евреев, работающих по книжному делу. У него плохонькое, но машинно налаженное дело в самом центре Москвы, и оно вечно гудит, как улей. Во двор Кузнецкого переулка вбегают, из него убегают, собираются. Это рак в груди. Неизвестно, где кончаются деньги одного и где начинаются деньги другого. Он очень часто ездит в Петербург, и характерно, что его провожают почтительной толпой, очевидно, он служит и до сих пор даёт советы о козе. Он мудр.
Сегодня - ещё в ярости, чтобы успокоить её, я перечитываю фельетон петербургского фельетониста 70-х годов. Он изображает музыку в Павловске, и еврея изображает в презрительной шутке, с акцентом: - Богу сил".
Впрочем, говоря об отношении Булгакова к Френкелю, надо учесть два обстоятельства. Первое состоит в том, что ненависть к налаженному френкелевскому делу - это ненависть не просто к еврейскому делу, а к еврейскому буржуазному предприятию. Два чувства складывались, питая и усиливая друг друга. Отсюда отношение "пролетария" Булгакова к "машинно налаженному делу" Френкеля, приносящему доход и сытую, обеспеченную жизнь, которой лишён писатель (можно даже предположить, что отношение Булгакова и к лозунгу "Всё поделить!" не было столь уж простым и однозначным).
Второе обстоятельство объясняет индивидуальное отношение Булгакова как разновидность достаточно распространённой в 1920-е годы в русской культурной среде оценки всплеска еврейской политической, предпринимательской и финансовой активности в Москве и Петрограде - Ленинграде. При всей своей писательской самостоятельности и невключённости в какие-либо литературные объединения, Булгаков не был изолирован не только от дореволюционной антисемитской подготовки, но также и от интенсивных антисемитских влияний двадцатых годов.
Летом 1922 года выходившая в Москве газета Наркомнаца "Жизнь национальностей" (главный редактор И. П. Трайнин) в трёх номерах опубликовала материалы, посвящённые интервью, которые в Берлине дал М. Горький, беседовавший с Шоломом Ашем. Так, в первой статье И. П. Трайнина приводились слова М. Горького о том, что "причина антисемитизма в России - это бестактность большевиков-евреев... Еврейские большевики, не все, но безответственные мальчишки - взялись осквернить святыни русского народа. Они превратили церкви в кинематографы, читальни, они не считались с чувствами народа... Благодаря им Россия кричит, что весь еврейский народ осквернил святыни..."
Вскоре в "Жизни национальностей" были опубликованы два письма Горького, одно из них - в нью-йоркскую газету "Фрай-гайт"; в нём М. Горький уточнял сказанное: "Мне передали, что в отчёте о беседе со мною Шолом Аш приписал мне следующие слова:
"Причиной антисемитизма в России является бестактность еврейских большевиков". Это не совсем верно. Разумеется, бестактность еврейских коммунистов оказала известное влияние на русские массы и на их отношение к евреям. Но это одно не может служить достаточным объяснением росту антисемитизма в России.
Русский народ возмущён против евреев, главным образом, вследствие их участия в антирелигиозных и противоцерковных выступлениях, как, например, при изъятии церковных ценностей и религиозных святынь. Я сказал Шолому Ашу, что мне известны некоторые случаи, когда юные еврейские коммунисты умышленно посылались для исполнения подобных поручений, чтобы население и особенно крестьяне видели, что религиозные учреждения России разрушаются евреями. Это делают те антисемиты, которых немало среди самих коммунистов.
В значительной мере рост антисемитизма объясняется также участием коммунистов-евреев в реквизиции хлеба у крестьян".
"Москва - местами Бердичев; сила еврейства ужасающая - а антисемитизм (и в коммун. кругах) растёт неудержимо", - отмечал В. И. Вернадский в письме к И. И. Петрункевичу от 14 июня 1927 года.
И даже в еврейской среде циркулировали анекдоты, свидетельствовавшие о сильной "семитизации" новой власти: "Если за столом сидят шесть комиссаров, что под столом? - Двенадцать колен Израиля".
"Чай Высоцкого, сахар Бродского, Россия Троцкого".
"Происходит заседание совнаркома. Вдруг Каменев заявляет, что ему надо спешно уйти. Куда? В синагогу, чтобы совершить молитву поминок об умершем отце (для чего требуется наличие минимум десяти взрослых евреев). Тогда Ленин заявляет: "Для чего уходить? Я выйду, и ты можешь совершить свою молитву здесь на месте".
Из выступления профессора Ю. В. Ключникова на митинге в московской консерватории 3 декабря 1926 года:
"У нас есть отдельные выражения хулиганства, которые, может быть, уродливы. Источником этого служит задетое национальное чувство русской нации. Уже Февральская революция (1917 г.) установила равноправие всех граждан России, в том числе и евреев. Октябрьская революция пошла ещё дальше. Русская нация проявила национальное самоотречение. Создалось определённое несоответствие между количественным составом (евреев) в Союзе и теми местами, которые в городах временно евреи заняли. Это является следствием финансового положения. Вы видите, как по всей Москве настроились мелкие будочки с хлебом и колбасой, являющиеся еврейскими. Вот вам первоисточник этого недовольства: мы здесь в своём городе, а к нам приезжают и стесняют нас. Когда русские видят, как русские же женщины, старики и дети мёрзнут по 9 - 11 часов на улице, мокнут под дождём у ларька Моссельпрома, и когда они видят эти сравнительно тёплые (еврейские) ларьки с хлебом и колбасой, у них появляется ощущение недовольства. Эти явления катастрофичны, затрагивают отнюдь не интеллигенцию и не крупную буржуазию. Это явление выпускать из виду нельзя. С этим нужно считаться. У жителей больших городов может явиться это осторожное чувство, поскольку страшно нарушена пропорция и в государственном строительстве, и в практической жизни, и в других областях между численным составом (евреев) и населением. Если бы у нас в Москве не было жилищного кризиса - масса людей теснится в помещении, где нельзя совершенно жить, - и в то же время вы видите, как люди приезжают из других частей страны и занимают жилую площадь. Эти приезжие - евреи. Я считаю, что поскольку евреи жили раньше в угнетённой обстановке и не могли по-человечески одеваться и жить, а теперь, поскольку эта возможность ими получена, они одеваются действительно хорошо, лучше русских. Дело не в антисемитизме, а в том, что растёт национальное недовольство и национальная сторожкость, настороженность других наций. На это не надо закрывать глаза. То, что скажет русский русскому, того он еврею не скажет. Массы говорят, что слишком много евреев в Москве. С этим считайтесь, но не называйте это антисемитизмом".
Процитировав это выступление Ключникова, исследователь идеологии 1920-х годов М. Агурский заметил: "За речь, подобную речи Ключникова, во все двадцатые, да и тридцатые годы неминуемо ждала бы репрессия. Но Ключников выступил совершенно свободно, что могло быть сделано лишь с прямого поощрения". Как намекнул М. Агурский, поощрение могло исходить только от Сталина: борьбу с оппозицией он облегчал разогреванием антисемитских настроений среди партийного и служилого люда. Не случайно М. Э. Козаков писал в 1928 году об ощущении у некоторых русских чрезвычайной многочисленности «рядов партийного или беспартийного еврейского чиновничества, "жадною толпой стоящего у трона"».
А Зеев Жаботинский приводил в одной из статей конца 1920-х годов такой рассказ человека, посетившего Москву:
"В Москве до 200 000 евреев, всё пришлый элемент. А возьмите телефонную книжку и посмотрите, сколько в ней Певзнеров, Левиных, Рабиновичей и прочих, как говорят советские антисемиты, гишпанских фамилий. Телефон - это свидетельство: или достатка, или хорошего служебного положения. Списки служащих наркоминдела, внешторга, ВСНХ, управлений трестов пестрят еврейскими фамилиями".
На наш взгляд, в булгаковском дневнике заметны - в числе прочего - рефлексы панславизма с антисемитическими оттенками, восходящие к "позднему славянофильству", выраженному в сочинениях С. Ф. Шарапова, крайне опасавшегося господства еврейства над славянами: "Что-нибудь одно: или славянское объединение, торжество добра и правды и апофеоз свободной и возрождённой России, или еврейское равноправие, т. е. господство евреев над нами, а через нас и над всем славянством". Любопытно, кстати, что Булгаков назвал свои записи точно так же, как Шарапов, - "Мой дневник": не исключено, что академическая "пречистенская" среда, в которой вращался Булгаков, исповедовала шараповские или близкие к ним идеи.
Наконец, к антисемитизму писателя мог последовательно вести и его национал-большевизм, выразившийся в "Днях Турбиных". Характерно и другое: в дневнике - в соответствии с европейским стандартом - "реальным объектом статусно-конкурентной ненависти оказывается еврей-интеллигент", в данном случае - издатель Л. Д. Френкель, почему-то названный "раввином".
В последнем романе наряду с явной ипостасью "еврейская тема" существует и в тайном виде - как система мотивов и образов СРА. Не исключено, что это отсылки для посвящённых, способных по ним восстановить реалии, которые в "Мастере и Маргарите" присутствуют в существенно трансформированном виде - настолько, что трудно поверить в наличие зловещих прототипов у милой и доброжелательной нечисти - Воланда и его свиты. И, однако, за Воландом определённо стоят многократно описанные в СРА сатанинские силы, держащие в руках весь мир и управляющие им по своему усмотрению. Нетрудно догадаться, какова была - в интерпретации СРА - природа этих сил.
В ранней редакции романа (реконструкция М. О. Чудаковой) Иванушка кричал: „Бейте, граждане, арамея", этим весьма прозрачным эвфемизмом заменяя известный в России призыв "Бей жидов!".
Во второй полной рукописной редакции романа Азазелло приходил к мастеру и Маргарите и раскланивался в дверях, повторяя "Мир вам!", что является переводом еврейского приветствия "шолом-алейхем".
Однако дело не просто в указании на национальность членов воландовской свиты, а в том, что вся эта свита во главе с Велиаром Вельяровичем Воландом представляла хорошо известный в СРА м и р о в о й е в р е й с к и й з а г о в о р, "тайное мировое правительство". Не исключено, что по первоначальному булгаковскому замыслу эта идея позволяла - с учётом мистицизма, окутывавшего еврейство в русской культуре XIX века, объяснять зло земное как результат вмешательства семитической силы.
С этой точки зрения не случаен уже эпиграф к роману, представляющий собой не простую цитату из Гёте, но одновременно ещё и парафраз слов, которые в Библии приписаны иудеям: "И не делать ли нам (иудеям. - М. 3.) зло, чтобы вышло добро, как некоторые злословят нас и говорят, будто мы так учим? Праведен суд на таковых" (Послание к римлянам Святого апостола Павла 3,8).
У Булгакова эти слова, замаскированные "фаустовским кодом", приписаны Воланду: Воланд действует так, как иудеи (если верить злонамеренным слухам), следовательно, протообраз Воланда имеет семитические корни.
Между прочим, парадокс эпиграфа прямо выражен в "Протоколах сионских мудрецов": Преходящее зло, которое мы вынуждены были делать, послужило к хорошему результату. Всё придёт в порядок, хотя и через некоторое насилие Всё же мы в первый момент сумеем доказать, что мы благодетели, вернувшие растерзанной земле настоящее благо и свободу личности".
Не случайно уже в „Дьяволиаде" (1923) возник инфернальный образ вездесущего (раздваивающегося!) и неуловимого еврея Кальсонера, изо рта которого выскакивает дьявольское пламя. Он - один из демонов губительного канцелярского мира файвилловичей; погоня за ним несчастного Короткова предвосхищает погоню Ивана Бездомного за нечистью.
Но если Кальсонер - еврей явный, то в "Мастере и Маргарите" от первоначального "еврейского" смыслового комплекса остались лишь некоторые черты и детали: навязчивый каббалистический треугольник на портсигаре и часах мессира, структура отношений между персонажами, мотивы денег и крови, значимые фразы, фамилии и т. п. Всесильный Воланд и его свита лишены явных национальных черт, хотя Азазелло и Абадонна и носят древнееврейские имена.
Не случайно и критик по фамилии Ариман первым опубликовал статью против романа мастера как апологии Иисуса Христа; Ариман - древнеперсидское божество, властелин смерти и мрака, олицетворение злого начала на земле, аналог Антихриста (см. статью "Ахриман" в энциклопедии „Мифы народов мира").
Противопоставление Воланд/Иешуа очень важно для романной концепции: Воланд по какому-то самому раннему булгаковскому замыслу, который мы гипотетически реконструируем, - именно не Сатана, а Антихрист, т. е. иудей из колена Данова (ВолАНД-ДАН), на образ которого накладывается и СРА-транскрипция, и даже древнее представление об Антихристе как ожившем Нероне (ср. с тем, как Воланд наблюдает с верхней точки за пожаром, устроенным его подручными).
В романе Булгакова тема денег как специфически еврейская явно обнаруживается только в предательстве Иуды, оплаченном тридцатью тетрадрахмами. Но превращение денег в бумагу в "Мастере" сразу напоминает об антисемитском "оккультном романе" В. И. Крыжановской "Смерть планеты" (1911), где "светлый маг" Супрамати вступает в некоем театре или цирке в противоборство с евреем-сатанистом Шеломом Иезодотом: камни, превращённые Шеломом в золото, Супрамати затем обращает в пепел, но золото, волшебно созданное Супрамати, уже не подвержено каким-либо метаморфозам. Соревнование магов напоминает представление в Варьете, описанное Булгаковым; как и в "Мастере", доверчивая публика в романе Крыжановской становится жертвой выступающих сатанистов.
К мотиву денег в "Мастере и Маргарите" вплотную примыкает мотив власти над прессой и литературой - ещё один мотив, постоянный для СРА, обвинявшей евреев в захвате газет и журналов. Правда, у Булгакова монополизация журналов не имеет отношения к Воланду, а "еврейский" характер монополии в тексте не выражен: о нём можно только догадываться, особенно с учётом известного списка литературных и театральных критиков, который составил Булгаков.
Попытаемся подвести итоги.
Из рефлексов СРА, подробно рассмотренных выше, с необходимостью не следует антисемитизм самого Булгакова в период работы над романом "Мастер и Маргарита", желание писателя хотя бы и тайно, хотя бы и в виде шифра, но о своём антисемитизме заявить.
В дополнительном историко-культурном комментарии нуждается образ Воланда, его генезис, функция и семантика. Одним из прототипов мессира является созданный в недрах антисемитско-оккультной литературы образ демонизированного еврея, превратившегося во всесильного дьявола. Под пером Булгакова он в конце концов замечательно укрупнился - до практической равновеликости и равносильности с Богом. Причина этого кроется в логике русского сакрального антисемитизма. Функция Воланда - снять мучительную амбивалентность Христа как еврея по происхождению и одновременно "русского Бога". Воланд - alter ego образа Антихриста, который в СРА уверенно семитизируется, будучи противопоставлен Христу как "еврейский Бог" - "русскому Богу". Этот Антихрист символизирует все отрицательные черты, а евреи-демоны оказываются его помощниками.
Именно в этом контексте противостояния "белого Бога" Христа и "чёрного Бога" Антихриста, русского и еврея, и надо воспринимать фигуру Воланда. Не случайно в романе Булгакова еврейские черты и роль творца зла "забирает" мессир Воланд, а Иешуа-другой (Га-Ноцри) их лишается. Можно предположить, что первоначально Воланд представляет собой объект антисемитической ненависти, на него переносится Эдипов комплекс, вызванный в христианском, в том числе и русском, сознании "еврейством" Бога-Отца.
В конце концов, отсылки к СРА затерялись в большом романном построении; экзистенциальная постановка всех вопросов переосмыслила отношение к силам зла, действующим в романе; на первый план вышли "вечные" проблемы, лишённые национальной специфики. Не исключено, что сам процесс работы, "борьба" с разнородным материалом и исходным замыслом, художественное осмысление заставили изменить первоначальный проект, "гуманизировать" его.
Трансформация исходной схемы происходила в середине 1930-х годов одновременно с борьбой, которую Сталин повёл с "еврейским засильем": это важное обстоятельство, ибо антиеврейский пафос (если он был) лишался злободневности (с падением Г. Г. Ягоды, Л. Л. Авербаха и других): нечисть пришлось лишить национальности вовсе.
В результате преодоления раннего варианта образ Воланда (в первую очередь) оказался закодированным дважды: первый раз - "еврейско-сатанинским" кодом, второй раз - западноевропейским ("фаустовский" код, носящий в романе откровенно маскировочный характер и потому нарочитый). Целью посещения Москвы становится в результате бал Сатаны - довольно странная мотивировка для столь значительного персонажа. Но в посвящённых ему главах концентрация "еврейских" мотивов наивысшая, что, безусловно, не случайно и подтверждает основную концепцию нашей работы. При этом вред рукописи наносят московские критики.
В „Сатанистах XX века" Эльзы Шабельской был убит профессор Рудольф Гроссе, который в сочинении "История тайных обществ" открыл некую страшную тайну жидо-масонства. Рукопись мастера также открывает тайну, и потому даже Воландом не допускается до опубликования в Москве. Мастер же теряет имя, дом и сам сжигает рукопись, подчиняясь силе. В конце концов его отравляют по приказу всё того же Воланда (сюжетный поворот, очевидно, унаследованный от первоначального варианта; кстати, гибнет и Берлиоз, пытающийся бежать к телефону, чтобы разоблачить Воланда). Весьма вероятно, что вина мастера (с объяснением которой возникли трудности даже у М. О. Чудаковой) имеет литературно-реликтовый характер и заключена именно в раскрытии тайн, относясь к первоначальному варианту романа.
«МАСТЕР И МАРГАРИТА»
как путеводитель по субкультуре русского антисемитизма
_____________________________________
ЗОЛОТОНОСОВ Михаил Нафталиевич - советский и российский журналист, литературный критик, художественный критик, литературовед, искусствовед, историк искусства. Кандидат искусствоведения.
Отец - Нафталий Менделевич Золотоносов, ведущий инженер объединения «Красная Заря». Мать - Ида Самуиловна Золотоносова, учитель литературы и русского языка.
"Золотоносов давно находится в плену двух извечных тем - еврейства и пола, или, как формулируют нынче, секса".
Глеб Морев. Из рецензии на книгу "Глиптократия".
.
КРОВАВЫЙ НАВЕТЪ