Из "Книги Талиесина" (перевод VIII стиха)
Битва деревьев (Талиесин. Книга Талиесина, VIII)
И чем я, и кем только ни был - Бог весть ! -
Пред тем, как возникнуть таким, как я есть.
Был острым клинком, угрожавшим врагу,
Хоть сам и поверить сейчас не могу,
Был в воздухе чистом летящей слезой,
А в небе полночном - мерцавшей звездой,
Был словом во дни сотворенья земли
И книгой, куда это слово внесли,
Из чрева лампады лучился как свет,
Мостом был в теченье полутора лет
Над каждой рекой, было их шестьдесят,
Орлиный бросал из-под облака взгляд
На море, в котором баркасом я плыл,
Слугою усердным на пиршествах был,
Был каплей дождя проливного в реке,
Мечом был, сжимаемым в сильной руке,
Щитом, принимавшим удары в бою,
Струною от арфы волшебной в краю
Пеняшихся вод, где, не видевший свет,
Просуществовал девять тягостных лет.
Я был кочергой, проводил свой досуг
В печи, был дуплом для пернатых в лесу,
И нет никого, кем я мог не бывать,
И нет ничего, чем я мог бы не стать.
Годами был мал, на других не похож,
Но я в Годеý Бриг 1 участвовал всё ж
И с теми сражался, кого за собой
Правитель Придáйна 2 вовлек в этот бой.
В нем сосредоточилось много коней
И много морских боевых кораблей,
И зверь в сто голов, небывало больших,
С широкою пастью у каждой из них,
И битва одна - перед ним, впереди,
А битва другая - его позади
Вершились; там черная жаба была,
Что вширь распласталась насколько могла,
На лапах ее сто имелось когтей,
Пятнистая кобра виднелась за ней,
Сто душ согрешивших карали они,
Тела их пронзая движеньем одним.
На землях Каэ́р-Вевени́т, 3 где я был,
Могучие произрастали дубы
И травы густые, их вид восторгал
Героев из Камбрии, 4 повод давал
Мнить бардам о том, что возможно вполне
Времен Гвидиóна 5 возникнуть войне.
Взываю к Христу, чтобы он воссоздал
Былые баталии и обуздал
Тем самым неопытных в битвах вояк,
Что хвастают храбростью мнимой в боях.
Так пусть же Он воинам славных племен
Предаст вид деревьев из прежних времен,
Когда под воздействием чар колдовства
Огонь презирали стволы и трава.
В то время деревья пустились в разгул,
Но женщина остановила их гул,
Красою своею богине под стать,
Она принялась ими повелевать,
Ей шум удалось хаотичный пресечь,
Его перестроив во внятную речь,
И кровь человека - живая вода -
В волокнах стволов заструилась тогда.
Приятны друг другу, деревья могли
Тогда говорить о пределах земли,
О водах потопа, о казни Христа,
О том, как придется пред Богом предстать
Всему человечеству, каждой душе,
И день этот Судным зовется уже.
Итак, начинает сраженье ольха,
Вперед устремляясь, быстра и лиха,
Но ива с рябиной робеют слегка,
Не очень спеша наступать на врага.
Людьми не особо любимые тут,
Чашковое древо и слива идут,
С трудом свои корни подняв над землей,
Таким выходить не пристало на бой.
Кустарник малины колюч, но труслив,
Ничуть он не лучше мушмул или слив,
А жимолость и бирючина с плющем
В укрытии обосновались своем.
Дрок ростом не вышел, но в битве суров,
Он яростно иглами колет врагов,
И многие в травы уже полегли...
А вишнею попросту пренебрегли.
И медлит береза в сраженье вступать,
Уж слишком горда и другим не под стать,
Ей трусость неведома, но не дает
Участвовать в битве величья полет.
Как скрыть свою слабость, бобовник не знал,
В итоге, себя иноземцем назвал.
Сосна чрезвычайно в сраженье сильна,
Крушит неприятельский центр она,
Ей вязы подвластные, не отстают
И фланги противника ветками бьют.
Фундук стал судьей, сообразно уму,
Хотя и не нужен он был никому,
Легко на душе бирючине, она
Довольна, ее не коснулась война.
Два славных вождя, Мораýг и Мори́дд, 6
В могучей сосне воплотили свой вид,
А падуб зеленый - тот истый герой,
Отчаянно бьется колючей листвой.
Боярышник к битве вполне был готов,
Но ствол свой поранил шипами плодов,
И с болью колючки в него проросли,
А тополю голову напрочь снесли.
Был папорот робкий пленен без труда,
Ракитник сломал себе ветки, когда
Свалился в глубокую яму и там
Лежал неподвижно на радость врагам.
Утесник на поле хулителем стал
И всех без разбора вокруг оскорблял,
Над всеми глумился он до хрипоты,
Покуда с него не содрали цветы.
Был вереск от этих боев в стороне,
Хоть мог и вполне побеждать на войне,
Но видел свое назначенье в другом:
Людей очаровывать ночью и днем.
Дуб двигался быстро вперед чрез поля,
Трепещут пред ним небеса и земля,
Он мощный соратник, надежнее нет,
И слава о нем обошла целый свет.
Из трав наблюдая воинственный гнев,
Цветы колокольчики, оцепенев,
Повержены в ужас; упавшие ниц,
Деревья сраженные переплелись,
Пробиты, раздавлены, повреждены
Наглядные жертвы жестокой войны.
Еще не остывший от ярости, хмур
Был ясень свирепый, боец-самодур,
А робкий каштан с поля битвы сбежал
И счастлив, что вместе с другими не пал.
Противницей счастья на землю сползла,
Как смоль загустевшая, черная мгла,
И сгорбились горы, спалились леса,
Но волны морей донесли голоса,
Которыми были произнесены
Слова заклинаний волшебной страны.
И в листья оделись верхушки берез,
Восставших из праха, и ветер донес
До слуха прославленной песни слова
О мудрости дуба; 7 судьба такова,
Что не отношусь к человечеству я,
Не мать и отец породили меня.
Используя девять излюбленных форм,
Отличных от правил простейших и норм,
Господь очертанья мои сотворил
И плотью особой меня одарил,
Которую сделал из плода плодов,
Из почек деревьев, из листьев кустов,
Из примулы горной и разных цветов,
Из жгучей крапивы и прочих даров
Великой природы, а кровью своей
Девятому валу, грозе кораблей,
Рожденного гневом всесильных ветров,
Обязан я буду вовеки веков.
Пред тем, как бессмертье свое получить,
Я был заколдован когда-то в ночи
Великим волшебником Мáтом, 8 но он
Другому меня передал, Гвидион
Искусно затем колдовал надо мной,
Из Камбрии маг, очиститель святой.
Я был чародейским умом умудрен
Эурви́са, а также Эурóн и Модрóн, 9
Пяти полутысячам магам (средь них
Наследники Мата в делах колдовских)
Обязан я знанием тайн волшебства,
Уменьем избавиться от естества,
Порочно собой наводнившего свет;
Я даром волшебным владыки побед
В то тяжкое время был им наделен,
Когда возгорался от пламени он.
Мудрец мудрецов, одаренный умом,
Великие знания дал мне потом.
Бард превосходил самого короля,
Когда порожден в этом мире был я;
Хвалебные песни себе же я пел,
Неясности мог презирать и умел
Уснуть, укрываясь пурпурной листвой;
Дилáн, сын волны, 10 разыгравшись со мной,
Вращался у центра воронки, вот-вот,
Казалось, вберет его водоворот.
Я метко метал меж колен королей
Ступленные копья; никто из людей
О битве великой не знал ничего,
Она состоялась еще до того,
Как воды потопа низверглись с небес;
Тогда, чтоб не дать никому перевес,
Всех вместе собрали, и войско одно
Разбить пополам было порешено,
По сотням делили на части его,
Четыреста двадцать их было всего,
И были все воины тверже кремня,
Не старше, но и не моложе меня.
Из них девятьсот под началом моим
Сражались бок о бок, мечом же своим,
Алевшим от крови и грозным, как шквал,
На подвиги воинов я направлял.
Господь возвеличил меня и хранил,
Во мне бил источник неведомых сил,
И мне оказаться еще предстоит
В том месте, где будет злой вепрь убит. 11
Мне ведомо, где будет он обитать,
Как будет являться и как пропадать
И что понимает людей языки,
Которые ясны ему и близки.
Я знаю, что славой зовется тот свет,
Что людям сопутствует множество лет,
А есть и другой, именуемый "власть",
Несущий в себе неуемную страсть.
Лучи одинаково огнены их
И греют достойных, зато остальных
Спалят и безжалостно испепелят,
Настолько ужасен их пламенный взгляд.
В предгорье я прожил пятнистой змеей,
Гадюкою в озере был водяной,
И якорем был, и жестоким копьем,
Не знающим промаха ночью и днем.
Я в ризе своей неподвластен годам,
Всегда предсказания точные дам,
Четыреста двадцать колец дымовых
Способны возникнуть из мыслей моих,
Любого из тех, кто того не постиг,
Они пеленою окутают вмиг,
И ратников, в пять полутысяч числом,
Могу поразить я ножа острием.
Шесть выбранных лучших коней на показ,
Имеющих желто-белесый окрас,
Быстры и красивы, но лучше в сто крат
Конь кремовой масти мой, быстрый, как взгляд,
Так скоро и чайке самой не под стать
Меж морем и берегом близким летать.
На поле сраженья я много сильней,
Чем сотня отважных и храбрых вождей,
В мой пояс рубин драгоценнейший вшит,
И золотом чистым украшен мой щит,
И среди живущих, достойных со мной
Пусть даже хотя бы и встречи одной,
Есть только единственный: то Горонви́, 12
Из горной долины земли Эдриви́.
Живет в моих белых и длинных перстах
Отменная ловкость, в тех давних веках
Она зародилась, когда незнаком
Я с мудростью был и бродил пастухом.
На ста островах я переночевал
И в ста разных замках я перебывал.
Друиды почтенные, вы предрекли
Рожденье Артура, но разве смогли
Поведать бы вы о потопе, о том,
Когда и зачем расправлялись с Христом,
И о наступлении Судного дня?
Об этом бы лучше спросить у меня.
Я в золоте жил и живу до сих пор,
И кто мне посмеет поставить в укор,
Что корюстолюбие - не для святых,
Мне, истинно мастеру дел золотых? 13