апрель, Пулково-1
Полгода назад я сидела в этом же аппендиксе старого Пулково и ждала рейса на Москву. Тогда я уезжала закладывать то, что вовсю происходит сейчас.
Все мои отъезды из Питера - Кострома, Саратов - были генеральными репетициями этих дней. Теперь в отчий дом я вернусь уже мужней женой. Как это так? Так странно писать это. И сказать "самой не верится" не могу - потому что нет чувства, что это что-то необычное или невообразимое. Всё идёт так, как идёт. И хотя я вчера плакала, прощаясь с длинными вечерами на кухне, полными летнего света, тетрадок и чувств, всё равно не было у меня глобальной тоски по юности и страха перед новой жизнью - этого архетипичного девичьего, когда рыдать, и "Матушка" и "Ой в лесе, в лесе две бярёзы вместе". Когда я осенью 11го уезжала из Саратова, впереди была неизвестная Греция, когда Коты на перроне мне пели эту пресловутую "Матушку", тогда я гораздо сильнее ощущала себя девкой, едущей на чужбину к новой родне. А сейчас то ли потому что девичника не было, то ли потому что и так уже давно ездим вместе и всё делаем вместе и живём, как муж с женой - всё спокойнее. Или усталость от четырёх мастер-классов подряд и полуторамесячного рабочего путешествия вкупе с практическими мыслями о будущих проектах и делах сильно приземляет - и заземляет. Бог знает.
Замечаю, что думаю английскими конструкциями. I stopped reading Orwell's book on a chapter, where... И в голове у себя хотела сказать "я остановилась читать", потом стала думать, как же это сказать по-русски?..
Так вот. Я остановилась на главе, когда Уинстон во сне закричал "Julia! My love!@? и пришёл О'Брайен и приказал отвести его в комнату 101. Хотя я помню, чем всё закончится и помню последнюю фразу книги, всё равно надо было выждать, прежде чем продолжать читать. И всё равно чувствую трепет, когда думаю продолжить чтение. Но писать мне пока больше нечего - продолжу. Итак, комната 101.
Все мои отъезды из Питера - Кострома, Саратов - были генеральными репетициями этих дней. Теперь в отчий дом я вернусь уже мужней женой. Как это так? Так странно писать это. И сказать "самой не верится" не могу - потому что нет чувства, что это что-то необычное или невообразимое. Всё идёт так, как идёт. И хотя я вчера плакала, прощаясь с длинными вечерами на кухне, полными летнего света, тетрадок и чувств, всё равно не было у меня глобальной тоски по юности и страха перед новой жизнью - этого архетипичного девичьего, когда рыдать, и "Матушка" и "Ой в лесе, в лесе две бярёзы вместе". Когда я осенью 11го уезжала из Саратова, впереди была неизвестная Греция, когда Коты на перроне мне пели эту пресловутую "Матушку", тогда я гораздо сильнее ощущала себя девкой, едущей на чужбину к новой родне. А сейчас то ли потому что девичника не было, то ли потому что и так уже давно ездим вместе и всё делаем вместе и живём, как муж с женой - всё спокойнее. Или усталость от четырёх мастер-классов подряд и полуторамесячного рабочего путешествия вкупе с практическими мыслями о будущих проектах и делах сильно приземляет - и заземляет. Бог знает.
Замечаю, что думаю английскими конструкциями. I stopped reading Orwell's book on a chapter, where... И в голове у себя хотела сказать "я остановилась читать", потом стала думать, как же это сказать по-русски?..
Так вот. Я остановилась на главе, когда Уинстон во сне закричал "Julia! My love!@? и пришёл О'Брайен и приказал отвести его в комнату 101. Хотя я помню, чем всё закончится и помню последнюю фразу книги, всё равно надо было выждать, прежде чем продолжать читать. И всё равно чувствую трепет, когда думаю продолжить чтение. Но писать мне пока больше нечего - продолжу. Итак, комната 101.