Александр Костин. Иного нет у них пути...
Иного нет у них пути...
До конца 2019 года мы, пудожане, могли отметить один своеобразный юбилей, причем двойной. Во-первых, 60 лет назад (1959 г.) вышло в свет первое издание самой известной книги о нашем крае под названием «Шестеро вышли в путь», а, во-вторых, 50 лет назад (1969 г.) в Пудожском районе прошли съёмки одноименного трёхсерийного телефильма, показанного по ТВ в 1971 г.
https://vk.com/photo25639875_457274629?rev=1
Роман несколько раз переиздавался, в том числе 40 лет назад (1979 г.) его напечатали в сортавальской типографии по заказу издательства «Карелия» немыслимым, по нынешним временам, тиражом в сто тысяч экземпляров. Суммарного тиража я назвать не могу по причине нехватки информации, но, понятно, что это много сотен тысяч экземпляров. Именно по этой книге миллионы читателей в СССР (да и за его пределами) впервые узнали, что есть в мире такой город под названием Пудож и составили свое представление о пудожанах, их нравах, вкусах и привычках. Так что, как ни крути, обе даты для нас более чем знаменательные. Правда, желающих хоть как-то отметить этот самый двойной юбилей я пока что не встретил, никакого отклика в пудожской общественной жизни он не вызвал, о чем можно только сожалеть. О фильме, а фактически телеспектакле и его художественных достоинствах я много говорить не буду. На мой поверхностный взгляд он явно уступает своей литературной основе, снят скучновато и невыразительно. Я не сомневаюсь, что со временем будет снят другой фильм на том же литературном материале, и это будет полноценный сериал, увлекательный, красочный и динамичный.
Другое дело - сама книга. Впервые я прочел ее в школьные годы, «на заре туманной юности», читал и в зрелом возрасте. В моем представлении это замечательное художественное произведение, написанное прекрасным языком, в лучших традициях русской классической прозы. Но мне, как любителю покопаться в глубинах прошлого нашего края, показалось интересным выяснить, в какой степени роман соответствует историческим реалиям 1920-х годов и, насколько возможно, отделить правду от вымысла. Дело в том, что из общения с пудожанами, в том числе в Интернете (в социальной сети ВКонтакте), где недавно мне довелось поучаствовать в небольшой дискуссии по содержанию книги, я вынес твёрдое убеждение в том, что некоторые из них слишком доверчиво относятся к фактической стороне книги, воспринимая её как исторический источник, а не как художественное произведение с изрядной долей авторского домысла.
О самом авторе романа, Евгении Самойловиче Рыссе, я не нашел практически никакой информации, кроме официальной биографии, и следов его пребывания в нашем районе мне отыскать не удалось. Правда, в 1930-е годы у нас работал на должности начальника политотдела Пудожской МТС Борис Львович Рысс, которого пудожане долго вспоминали как «человека, который ходил с наганом». Кроме того, Е Н. Нилов, у которого я взял эти сведения, упоминает в одной из своих публикаций, что Б. Л. Рысс был впоследствии репрессирован, как «буржуазный националист». Но имел ли этот человек какое-то отношение к автору книги, я не знаю. Сам Е. С. Рысс в своем письме, адресованном К. Д. Катайковой (опубликовано в «Пудожском вестнике» В. Ф. Миронковым в 1993 году), упоминает о своем приезде в наш район в 1928 г. В романе он пишет, что в 1956 г. вновь посетил Пудож, но в упомянутом письме называет другой год: «Я был в Пудоже в 1957 г., когда собирался писать книгу». Как можно понять из цитируемого письма, после 1928 года писатель путешествовал пешком по уезду (так он пишет, хотя тогда это был уже район). В целом, пудожский период жизни Е. С. Рысса выглядит пока очень туманно. Следует признать, что общее представление писателя о нашем крае соответствует действительности, хотя ошибок и неточностей вполне достаточно, что я попробую подтвердить примерами из книги.
Читатели-пудожане, конечно же, обратили внимание, что ряд героев романа «Шестеро вышли в путь» носит истинно пудожские, известные в нашей истории фамилии: Катайков, Малокрошечный, Тишков, а также неоднократно упоминаемый Базегский (из текста, правда, непонятно, какой - Александр Петрович или Николай Александрович). Особого внимания заслуживает главный отрицательный персонаж романа - Тимофей Семенович Катайков. На его страницах он предстает перед нами как совершенно аморальный человек, злодей, убийца, домашний тиран и проч., и проч. По ходу действия он совершает ряд преступлений, вплоть до контрабанды, убийства и наркоторговли. Фамилию этого персонажа автор романа позаимствовал у реально существовавшего человека, оставившего свой след в истории Пудожья, а именно Дмитрия Михайловича Катайкова, в чём Е. Рысс сам признавался в своем письме дочери Д. М. Катайкова, Клавдии, и приносил свои извинения:«…Я виноват перед Вашим отцом….». Видно, задели его слова Клавдии Дмитриевны :«…Отец мой был огорчен, прочитав книгу, что его изобразили пьяницей и убийцей». Позаимствовав у реального Катайкова фамилию, Е. Рысс «пристегнул» к ней имя и отчество другого известного пудожанина, Тимофея Семеновича Кораблева (из д. Семеново). Так я предполагаю. Тот и другой занимались, выражаясь по-нынешнему, бизнесом и одно время были компаньонами.
Поскольку Катайков является одной из центральных фигур романа, то есть смысл подробнее рассказать о его прототипе, Дмитрии Михайловиче Катайкове. В дореволюционном Пудожье он был достаточно известной фигурой.
Родом он из д. Юрпуча (Каршево), но долгое время жил в д. Зехово, где он и был «раскулачен» уже в советское время. Имел свои дома и магазины в Юрпуче, Стеклянном, Теребовской и т. д.
В начале 20 века Д. Катайков стал играть заметную роль в экономической и общественной жизни Пудожского уезда. В 1911-1916 годы он избирается гласным (т. е. депутатом) уездного земского собрания от «сельских обществ), несколько лет состоял членом уездной земской управы. Одновременно развивает и расширяет свой бизнес (торговля, лесозаготовки). В 1912 г. Пудожское уездное земское собрание обсудило заявление Катайкова о желании построить льняно-прядильно-ткацкую фабрику, при условии, что он будет освобождён от налогов на 25 лет. Собрание решило обратиться по этому поводу в Министерство торговли. Тем дело и закончилось.
Катайков играл далеко не последнюю роль в церковной жизни Пудожского уезда. Он состоял членом Православного Карельского братства. Когда в 1914 году в деревню. Теребовскую для освящения местной Преображенской церкви был приглашен Каргопольский викарий Варнава, то, по сообщению тогдашних газет, он прибыл из Пудожа на буксирном пароходе Д. М. Катайкова под названием «Выход». Видимо, помощь по церковной линии со стороны Катайкова была не единичной и достаточно ощутимой, поскольку на месте был отслужен молебен «многолетие» в честь благотворителей, в т. ч. Д. М. Катайкова и Т. С. Кораблёва.
Дмитрий Михайлович не ограничивался только деловыми и церковными интересами, одно время он был попечителем Купецкого земского училища и оказывал ему помощь, а когда в 1913 году было создано Общество изучения Олонецкой губернии, то одним из первых в нашем уезде стал его действительным членом.
О том, как Дмитрий Михайлович встретил революционные перемены 1917 года и новую Советскую власть, я могу только предполагать, но вряд ли сочувственно, ведь ему было что терять. Судя по всему, в открытый конфликт с советской властью он не вступил, а сумел приспособиться и сохранить (а может, даже и приумножить) свои капиталы. Говоря это, я исхожу из сообщений о советском периоде жизни Д. М. Катайкова в нашем уезде (районе) в тогдашних газетах, где он изображен в довольно негативном свете. Например, «Красная Карелия» в октябре 1925 г. в заметке под красноречивым заголовком «Купчина распоясался» сообщает, что шальский торговец Катайков, пользуясь тем, что в соседних кооперативах не всегда можно получить необходимый товар, дерет с покупателей по семь шкур, например, за аршин ситца аж 65 копеек.«… Доверчивому покупателю-крестьянину приходится верить купчине и переплачивать за дрянные товары», - с возмущением пишет рабселькор под пседонимом «Таран».
Из другой газетной заметки (1927 г.) можно узнать, что «при Шальском лесозаводе имеется кооператив «Искра», который влачит жалкое существование. ...Этим пользуется местный торговец Катайков, который всегда вовремя достанет нужный ему товар и дерет с рабочего цену, которая ему вздумается».
В том же году под заголовком «Частник пользуется случаем» повествуется, что Шальское правление сельскохозяйственного товарищества закрывает свои лавки на религиозные праздники и отпускает приказчиков на несколько дней на гулянки. Так отпраздновали Александров день (это день памяти святителя Александра, 12 сентября. Считалось, что в этот день нежелательно делать покупки - А. К.). Не забыли и Рождество Богородицы, закрыв для этого торговлю на три дня. В результате «Кооператив был закрыт и рабочие уходили к частнику Катайкову».
Не хочу идеализировать Д. Катайкова, но, как видно из этих заметок, ничего преступного в его деятельности я не нахожу. Ну, был торговцем, ну, конкурировал с кооператорами, оказался поразворотливей и энергичнее, чем они. По сути, действовал в интересах покупателей, от которых напрямую зависели его доходы. Законов, как видно, не нарушал, иначе Советская власть давно бы его «прищучила».
А вот его конкуренты из пудожской кооперации зачастую действовали не самым лучшим образом, никак не в интересах покупателей. К примеру, в пудожском магазине №166 его заведующий М. в 1928 г. обвешивал покупателей, грубил им и даже учинил драку с подчиненным. А когда в следующем году в том же Пудоже открылся кооперативный ларек, то сразу же продавец сразу пить, затем - ревизия, недостача и арест (заголовок заметки - «Проторговался пьянчуга»). В 1927 г. Пудожское потребительское общество решило как следует отпраздновать Иванов день, а потому три дня держало ларьки на замке. Сюда же можно включить некрасивые поступки кооператоров из «Искры» - блат («хороший чай-только ближним»), грубость продавцов, плохой хлеб. И т. д. и т. п.
Обобщая вышесказанное, я берусь утверждать, что книжный образ Катайкова, созданный Е. Рыссом в романе «Шестеро вышли в путь», является полной противоположностью реальному пудожскому предпринимателю и общественному деятелю Д. М. Катайкову. Практически ничего общего они не имеют.
В книге упоминаются, и не один раз, еще две известных купеческих фамилии. Одна из них - Малокрошечные. В романе это пять братьев Малокрошечных, «грызуны» и «кровопийцы». Если углубиться в историю нашего города, то эта фамилия встретится нам уже в 1787 году, когда городским старостой был избран купец 3-й гильдии Афанасий Малокрошечный. А внуки его, Иван Иванович и Василий Иванович, тоже были известными предпринимателями, оба в разное время занимали пост городского головы, много и охотно жертвовали на церковные дела, на содержание арестантов, на школы, в. т. ч. на обучение девочек, но главная их заслуга на ниве благотворительности, безусловно, - основание в Пудоже богадельни, т. е. дома престарелых, где содержались и доживали свои дни в более-менее комфортных условиях многие десятки престарелых людей. Работа богадельни была поставлена очень неплохо, даже по сравнению с гораздо более богатыми городами. Последний из Малокрошечных, Иван Иванович, умер в 1870 году, т. е. более чем за полвека до описываемых в романе событий. О каких-то его или брата потомках мне ничего не известно. Поэтому вымысел Е. Рысса о «кровопийцах» Малокрошечных , на мой взгляд, ничем не оправдан.
А вот в образе Базегского автор соединил черты отца, Александра Петровича, и сына, Николая Александровича. Получился Базегский, «единый в двух лицах». Первый из них умер в 1897 году, второй в 1918-м. Великий князь Владимир Александрович во время своего первого посещения Пудожа (1885 г.) побывал в гостях у Александра Петровича, поэтому жена купца вполне могла поднести хлеб-соль Его Высочеству. А вот конфискации имущества подвергся в 1918 году другой Базегский, Николай Александрович. Но в романе оба эти события связываются с одним, обобщенным, Базегским. Ничего конкретного о нем не сказано, если не считать эпизода с Великим князем и связанных с этим городских преданий и слухов. Как и Малокрошечные, Базегские много сделали для пудожан, постоянно занимались благотворительностью, но об этом у автора не сказано ни полслова.
Интересно, что в романе, кроме Катайкова, совсем не упоминаются другие реальные пудожские купцы того времени (середина 1920-х годов). Такие, как братья Роговы, имевшие торговлю и землю, которую пахали с привлечением наемного труда. Купец («кулак») Борисов тоже имел землю. Именно к этим людям относится призыв в тогдашней газете: отобрать землю у торговцев и отдать малоземельным крестьянам. Еще один тогдашний «мироед», Копейкин, как явствует из заметки в «Красной Карелии» (июль 1924 г.), содержал в Пудоже пекарню, где рабочие подвергались беспощадной эксплуатации, работая по 16 часов в сутки. Название заметки - «В лапах паука».
Завершая тему пудожских фамилий, не могу обойти молчанием еще одного персонажа книги, Тишкова. На стр. 205 ему дана краткая характеристика: «Полный дурак, нигде не работает…». Естественно, я стал припоминать в пудожской истории людей с такой фамилией. Да, был в дореволюционном Пудоже И. М. Тишков. Профессии его я не знаю, а известность он получил, во-первых, как депутат Пудожского уездного земского собрания. Кроме того, этот Тишков одно время представлял интересы пудожан в Олонецком губернском земском собрании, будучи избранным в этот орган власти. Вдобавок он какое-то время возглавлял Пудожскую уездную земскую управу, т. е. фактически руководил уездом. Так что своему книжному прототипу, дураку и бездельнику, реальный Тишков ни в коей мере не соответствует.
Попробуем теперь рассмотреть содержание романа несколько в другом измерении. Действие в нём происходит в течение второй половины 1926 г., т. е. в самый разгар НЭПа (новой экономической политики). Для пудожан этот год был особенный. Дело в том, что тогда же (в октябре) Пудож второй раз в своей истории (впервые в 1796 г.) был лишен статуса города и стал селом, что, очевидно, больно ударило по самолюбию его обывателей. Уже в справочнике «Вся Карелия» за 1925 год никакой горисполком и горсовет (они есть в романе) в Пудоже не упоминаются, а только уездный исполком (УИК). Согласно этому же справочнику, во время, описанное в романе, в Пудоже были электростанция, мельница («на набережной реки Водлы»), лесозавод, промкомбинат, школа крестьянской молодежи, детский дом (школа-коммуна), детский сад, Дом ребёнка, театр (на 300 мест), уездно-центральный клуб, уездно-центральная библиотека, уездная больница, лесничество, типография. уездные комитеты РКП(б) и РЛКСМ, милиция и т. д. Появились новые, неслыханные доселе должности, например, уездного цензора (им стал К. Хряпин) и уполномоченного ГПУ (Государственного политического управления НКВД) при УИКе.
А теперь посмотрим, какие события в реальности происходили в нашем городе в 1926 году:
- открылась кооперативная пекарня, но сразу же была оштрафована за нарушение санитарных правил;
- состоялся праздник Красной Армии;
- в пудожском партпрофклубе состоялась выставка детских изделий воспитанников детского дома, здесь же был организован шахматно-шашечный кружок, прошли шашечные и шахматные турниры; состоялись санитарная выставка и спектакль;
- был проведён краеведческий вечер с исполнением пудожского фольклора (песен, былин и т. д.), создано оргбюро по организации краеведческого общества. И т. д.
Описаний Пудожа за тот год я не нашел, но спустя менее чем через год после событий, о которых говорится в романе, а именно летом 1927 г., по сообщениям газеты «Красная Карелия», здесь было тихо, на улицах отдыхали овцы и козы. Их прогоняли отсюда, пока Пудож числился городом, но с утратой городского статуса, т. е. с 1926 г., это перестали делать. Центром досуга горожан был Летний сад, но по вечерам здесь почти никого не бывало. «Открытый там буфет,- читаем в газете, - торгует слабо. Около буфета помещение для читальни, но на столах никогда не видно газет и журналов. В саду стрелковый тир…, редко кто соберется, да за пятачок произведет выстрел из единственного ружья и заржавленного револьвера. Кино и радио не работают…». Думаю, что и годом ранее, во времена «коммуны холостяков», Пудож выглядел примерно так же, уныло и скучно.
В продолжение своей публикации, посвященной юбилею романа «Шестеро вышли в путь», я хочу предложить вниманию читателей несколько комментариев к его содержанию. Страницы указаны по петрозаводскому изданию 1979 года.
«…Отец спился окончательно и уже не выходил из кабаков…» (с. 64)
Это сказано об отце Васи Мисаилова, проживавшем в Стеклянном. В реальности с 1914 по 1925 годы в России действовал сухой закон, и никакого кабака в Стеклянном в эти годы не могло быть. А вот самогоноварение в это время в Пудожском уезде процветало. Например, в 1924 году только на одном своем майском заседании Пудожский нарсуд оштрафовал четырех пудожанок-самогонщиц «за изготовление спиртных напитков».
«…Мы решили повести борьбу с танцами…» (с. 78)
Действительно, в 1920-е годы такой вопрос широко обсуждался в комсомольской среде, в т. ч. среди юных пудожан. Можно ли комсомольцам устраивать танцы, а комсомолкам пользоваться духами, пудрой, кольцами, серьгами? Эта тема была предметом серьезных дискуссий. Самую решительную позицию здесь заняли комсомольцы Римской волости (сейчас - д. Римское). В 1926 г. они просто отменили танцы как недостойное занятие. В этом юные римляне были вполне солидарны с их олонецкими товарищами, которые, по воспоминаниям одного из организаторов местного комсомола П. Пехконена, «были принципиальными противниками танцев, презирали галстуки, кружева и всякие бантики, завитые кудряшки, не говоря уже о крашеных губках, пудре и прочей косметике» и неоднократно ставили вопрос о танцах на своих собраниях.
«Сейчас в уезде эпидемия бешенства…» (с. 90)
Это сущая правда. Действительно, такая эпидемия (точнее, эпизоотия, поскольку речь идет о собаках, т. е. животных), охватила Пудож и часть уезда, но не в 1926 году, а двумя годами позднее, весной 1928 года. Кстати, именно в том году Е. Рысс и посетил Пудож, как он сам утверждал, а потому мог воочию видеть весь масштаб трагедии. Тогда в течение только трех дней в Пудоже было убито 40 собак, а 10 сами издохли. Некоторые пудожане ходили на работу и обратно с ружьями или железными палками для защиты. А больных, как правильно говорится в романе, действительно отправляли в Ленинград для лечения. Сама же болезнь передавалась собакам через бешеных волков, это тоже правда.
К слову сказать, в 1920 годы населению Пудожского уезда угрожали болезни не менее опасные, чем бешенство. Например, сифилис. В 1924 году для борьбы с этой болезнью в одну из волостей (называть не буду) даже был направлен разъездной венотряд (т. е. венерологический отряд), который выяснил, что только в этой волости 2% населения больны этой болезнью, т. е., по моим приблизительным подсчетам, никак не менее 40 человек. Дело доходило до того, что в 1925 году в отдельные школы той же волости из-за боязни заболеть сифилисом отказывались ехать на работу некоторые учительницы.
«…сейчас вся земля у помещиков и богатеев отнята…»
С этими словами комсомолец Тикачев обращается к солдатам белогвардейского отряда Миловидова, убеждая их перейти на сторону Советской власти. Но надо иметь в виду, что эти темные и забитые мужики вряд ли имели дело хоть с одним помещиком, поскольку у нас на Севере издавна утвердилось общинное землевладение, а частная собственность на землю практически отсутствовала. Поэтому вопрос о конфискации помещичьей земли вряд ли волновал миловидовских солдат. У нас в Пудожском уезде крестьяне и общинными-то наделами часто не могли распорядиться по различным причинам. Даже в окрестностях Пудожа многие пахотные земли до революции были запустошены, т. е. не обрабатывались. Гораздо актуальнее для северян был вопрос о лесных наделах. А вообще, неоспоримо, что для большинства крестьян из Олонецкой или Архангельской губерний, из которых, как можно понять из текста книги, состоял отряд Миловидова, главным занятием были отхожие промыслы, а земледелие стояло на заднем плане. Как говорили в старину на Севере, «от нашей земли будешь горбат, а не богат».
«…появилась уже лошаденка, а это по здешним местам дело большое…» (с. 186)
Речь идет о том, что Катайков (книжный) крестьянствовал в своем родном селе Кривцы в 1906 г. Из текста может возникнуть впечатление о крайней бедности местных жителей. Дескать, безлошадные они и всё такое прочее. Однако согласно статистике в Кривцах, а это общее название для трёх деревень, Самсоновской, Тереховской и Кокулинской, по состоянию на 1905 год числилось на 30 семей 45 лошадей, поэтому лошадь в здешних местах отнюдь не была какой-то роскошью. Вообще, до революции 1917 г., Пудожский уезд по количеству лошадей на душу населения занимал первое место в Олонецкой губернии (почти 9 тыс. голов на 43 тыс. жителей).
Прохватаев и другие
Один из главных представителей «тёмных сил», противостоящих в романе пудожским комсомольцам - председатель горисполкома Прохватаев. Его образ выписан автором ярко и сочно, в резко негативном и сатирическом свете. Это трус, пьяница, хам, коррупционер, хотя, с другой стороны - коммунист, участник Гражданской войны на стороне красных. Под стать Прохватаеву его заместитель Пружников. В целом пудожская власть показана в довольно неприглядном виде. А как было в действительности? Как я уже писал, в справочнике «Вся Карелия» за 1925 год Пудожского горисполкома нет, а есть уездный исполком (УИК), который в 1925 - 1927 годы возглавлял Т. В. Фомкин. Скудная информация об этом человеке, которая мне доступна, говорит, что он «много содействовал экономическому укреплению Пудожа и уезда». В состав УИКа входили отделы народного образования, местного хозяйства, социального обеспечения, финансово-материальный и т. д. Всеми отделами руководили мужчины, даже секретарем УИКа был представитель «сильного пола». Так что пудожанки к власти тогда и близко не подпускались.
Нельзя не отметить, что тогдашняя пудожская власть была объектом беспощадной критики в печати. В 1929 г. газета «Красная Карелия» напечатала, под красноречивым заголовком «Советские мещане», статью Е. Бернштейна, в которой руководство Пудожа сравнивалось с липким, грязным болотом, в котором, цитирую, «прикрываясь партбилетом, наслаждаясь и хрюкая, барахтались те, кому поручено было …дело советского строительства…». Заканчивает автор свою публикацию призывом: «Советский и партийный аппарат надо внимательно чистить… Надо осушить болото». Вполне можно допустить, что автор романа был знаком с этой статьей.
История с географией
Я не знаю, сколько времени Е. Рысс провел в нашем уезде (районе), но в целом он хорошо знает пудожскую географию. Хотя несоответствий и нестыковок по этой части в романе хватает. Некоторые из них я могу назвать. Например, на стр. 186 Пудож помещается в Заонежье. Правильнее - Обонежье. Описывая похороны Ольги на Ильинском погосте (с. 463), автор говорит: «Пришли карбасы с Канзанаволока и Пильмасозера, с Гумарнаволока и Варшенельды». Конечно же, имеется в виду д. Варишпельда, а вот Пильмасозеро находится в отдалении от Водлозера и, чтобы оттуда приплыть к Ильинскому погосту на лодке-карбасе, надо сначала спуститься по речушке (а фактически ручью) Пильме, затем по Келке, а обратную дорогу вообще трудно представить. Так что прибытие карбаса с Пильмасозера на просторы Водлозера очень сомнительно.
Говоря о некоторых пудожских селениях, автор романа называет численность их жителей. Эти цифры можно сверить с данными переписи населения 1926 года. И тут можно заметить определенную тенденцию. Если число жителей Пудожа названо правильно (2190 чел., с округлением последней цифры), то в некоторых случаях цифры занижаются в несколько раз. Например, в романе читаем, что в Сердечкиной избушке - 3 дома и 5 жителей, на самом деле - 20 человек в 4 домах. Об Ильинском погосте в книге сказано: населения нет, один псаломщик; в реальности здесь в трёх домах проживали 8 жителей. Особенно занижено число жителей Калакунды, по книге здесь только 5 хозяйств, на самом деле - 60 человек в 11 избах. А жилье в устье Илексы вообще не упомянуто. На мой взгляд, занижение цифр в этих случаях автор делает сознательно, чтобы подчеркнуть заброшенность и нелюдимость тех мест, где происходит действие второй части книги.
Мало доверия вызывает история с отрядом Миловидова. Конечно, поверить в то, что такой отряд мог сохраниться в лесной глухомани 6 лет после окончания войны, с большой натяжкой, но можно. Но уж слишком раздуты злодейства Миловидова. С трудом набрав тысячу солдат в свой полк, он расстреливает перед строем 50 из них, затем по дороге в сторону Архангельска еще сорок, часть замерзает в пути. После чего следует переход на юг, в сторону Водлозера. В походе Миловидов расстреливает своего помощника, пристреливает отстающих. Многие умирают то ли от голода, то ли от холода: «Каждое утро находили десятки трупов». При всем уважении к автору, трудно поверить в это нагромождение ужасов. Еще труднее поверить в то, что миловидовские солдаты, набранные из глухих деревень, и, по логике вещей, прекрасно знавшие лес, просто не разбежались все по окрестностям. За примером далеко ходить не надо - в окрестностях Пудожа в 1919 году скрывались от призыва в Красную армию сотни дезертиров, невзирая на все угрозы со стороны власти. Кстати, в составе 11-го Северного полка Белой армии, воевавшего с красными в северной части Пудожья, служило немало пудожан, особенно водлозёров. Думаю, что и там было немало дезертиров.
Встречаются в романе и просто досадные исторические ошибки, например, на стр. 126 можно прочесть, что Пудож, оказывается: «В 1391 году, при Василии Тёмном уже стоял».
На самом деле этот князь жил в 15-м веке, а не в 14-м.
Я мог бы назвать еще достаточно много подобных нестыковок и ошибок в романе, но заниматься «ловлей блох» у меня нет желания. Просто, повторю еще раз, хочется пожелать читателям не принимать на веру все факты, встречающиеся на его страницах. Прежде всего - это увлекательное чтение, это ясный и образный язык, это интригующий сюжет. Всего этого достаточно, чтобы роман «Шестеро вышли в путь» вот уже шесть десятков лет был востребован у любителей чтения. И пусть «шестеро» продолжают свой путь в сердцах и умах современных читателей. Иного нет у них пути.
https://vk.com/photo25639875_457274602?rev=1
https://vk.com/photo25639875_457274601?rev=1
.
До конца 2019 года мы, пудожане, могли отметить один своеобразный юбилей, причем двойной. Во-первых, 60 лет назад (1959 г.) вышло в свет первое издание самой известной книги о нашем крае под названием «Шестеро вышли в путь», а, во-вторых, 50 лет назад (1969 г.) в Пудожском районе прошли съёмки одноименного трёхсерийного телефильма, показанного по ТВ в 1971 г.
https://vk.com/photo25639875_457274629?rev=1
Роман несколько раз переиздавался, в том числе 40 лет назад (1979 г.) его напечатали в сортавальской типографии по заказу издательства «Карелия» немыслимым, по нынешним временам, тиражом в сто тысяч экземпляров. Суммарного тиража я назвать не могу по причине нехватки информации, но, понятно, что это много сотен тысяч экземпляров. Именно по этой книге миллионы читателей в СССР (да и за его пределами) впервые узнали, что есть в мире такой город под названием Пудож и составили свое представление о пудожанах, их нравах, вкусах и привычках. Так что, как ни крути, обе даты для нас более чем знаменательные. Правда, желающих хоть как-то отметить этот самый двойной юбилей я пока что не встретил, никакого отклика в пудожской общественной жизни он не вызвал, о чем можно только сожалеть. О фильме, а фактически телеспектакле и его художественных достоинствах я много говорить не буду. На мой поверхностный взгляд он явно уступает своей литературной основе, снят скучновато и невыразительно. Я не сомневаюсь, что со временем будет снят другой фильм на том же литературном материале, и это будет полноценный сериал, увлекательный, красочный и динамичный.
Другое дело - сама книга. Впервые я прочел ее в школьные годы, «на заре туманной юности», читал и в зрелом возрасте. В моем представлении это замечательное художественное произведение, написанное прекрасным языком, в лучших традициях русской классической прозы. Но мне, как любителю покопаться в глубинах прошлого нашего края, показалось интересным выяснить, в какой степени роман соответствует историческим реалиям 1920-х годов и, насколько возможно, отделить правду от вымысла. Дело в том, что из общения с пудожанами, в том числе в Интернете (в социальной сети ВКонтакте), где недавно мне довелось поучаствовать в небольшой дискуссии по содержанию книги, я вынес твёрдое убеждение в том, что некоторые из них слишком доверчиво относятся к фактической стороне книги, воспринимая её как исторический источник, а не как художественное произведение с изрядной долей авторского домысла.
О самом авторе романа, Евгении Самойловиче Рыссе, я не нашел практически никакой информации, кроме официальной биографии, и следов его пребывания в нашем районе мне отыскать не удалось. Правда, в 1930-е годы у нас работал на должности начальника политотдела Пудожской МТС Борис Львович Рысс, которого пудожане долго вспоминали как «человека, который ходил с наганом». Кроме того, Е Н. Нилов, у которого я взял эти сведения, упоминает в одной из своих публикаций, что Б. Л. Рысс был впоследствии репрессирован, как «буржуазный националист». Но имел ли этот человек какое-то отношение к автору книги, я не знаю. Сам Е. С. Рысс в своем письме, адресованном К. Д. Катайковой (опубликовано в «Пудожском вестнике» В. Ф. Миронковым в 1993 году), упоминает о своем приезде в наш район в 1928 г. В романе он пишет, что в 1956 г. вновь посетил Пудож, но в упомянутом письме называет другой год: «Я был в Пудоже в 1957 г., когда собирался писать книгу». Как можно понять из цитируемого письма, после 1928 года писатель путешествовал пешком по уезду (так он пишет, хотя тогда это был уже район). В целом, пудожский период жизни Е. С. Рысса выглядит пока очень туманно. Следует признать, что общее представление писателя о нашем крае соответствует действительности, хотя ошибок и неточностей вполне достаточно, что я попробую подтвердить примерами из книги.
Читатели-пудожане, конечно же, обратили внимание, что ряд героев романа «Шестеро вышли в путь» носит истинно пудожские, известные в нашей истории фамилии: Катайков, Малокрошечный, Тишков, а также неоднократно упоминаемый Базегский (из текста, правда, непонятно, какой - Александр Петрович или Николай Александрович). Особого внимания заслуживает главный отрицательный персонаж романа - Тимофей Семенович Катайков. На его страницах он предстает перед нами как совершенно аморальный человек, злодей, убийца, домашний тиран и проч., и проч. По ходу действия он совершает ряд преступлений, вплоть до контрабанды, убийства и наркоторговли. Фамилию этого персонажа автор романа позаимствовал у реально существовавшего человека, оставившего свой след в истории Пудожья, а именно Дмитрия Михайловича Катайкова, в чём Е. Рысс сам признавался в своем письме дочери Д. М. Катайкова, Клавдии, и приносил свои извинения:«…Я виноват перед Вашим отцом….». Видно, задели его слова Клавдии Дмитриевны :«…Отец мой был огорчен, прочитав книгу, что его изобразили пьяницей и убийцей». Позаимствовав у реального Катайкова фамилию, Е. Рысс «пристегнул» к ней имя и отчество другого известного пудожанина, Тимофея Семеновича Кораблева (из д. Семеново). Так я предполагаю. Тот и другой занимались, выражаясь по-нынешнему, бизнесом и одно время были компаньонами.
Поскольку Катайков является одной из центральных фигур романа, то есть смысл подробнее рассказать о его прототипе, Дмитрии Михайловиче Катайкове. В дореволюционном Пудожье он был достаточно известной фигурой.
Родом он из д. Юрпуча (Каршево), но долгое время жил в д. Зехово, где он и был «раскулачен» уже в советское время. Имел свои дома и магазины в Юрпуче, Стеклянном, Теребовской и т. д.
В начале 20 века Д. Катайков стал играть заметную роль в экономической и общественной жизни Пудожского уезда. В 1911-1916 годы он избирается гласным (т. е. депутатом) уездного земского собрания от «сельских обществ), несколько лет состоял членом уездной земской управы. Одновременно развивает и расширяет свой бизнес (торговля, лесозаготовки). В 1912 г. Пудожское уездное земское собрание обсудило заявление Катайкова о желании построить льняно-прядильно-ткацкую фабрику, при условии, что он будет освобождён от налогов на 25 лет. Собрание решило обратиться по этому поводу в Министерство торговли. Тем дело и закончилось.
Катайков играл далеко не последнюю роль в церковной жизни Пудожского уезда. Он состоял членом Православного Карельского братства. Когда в 1914 году в деревню. Теребовскую для освящения местной Преображенской церкви был приглашен Каргопольский викарий Варнава, то, по сообщению тогдашних газет, он прибыл из Пудожа на буксирном пароходе Д. М. Катайкова под названием «Выход». Видимо, помощь по церковной линии со стороны Катайкова была не единичной и достаточно ощутимой, поскольку на месте был отслужен молебен «многолетие» в честь благотворителей, в т. ч. Д. М. Катайкова и Т. С. Кораблёва.
Дмитрий Михайлович не ограничивался только деловыми и церковными интересами, одно время он был попечителем Купецкого земского училища и оказывал ему помощь, а когда в 1913 году было создано Общество изучения Олонецкой губернии, то одним из первых в нашем уезде стал его действительным членом.
О том, как Дмитрий Михайлович встретил революционные перемены 1917 года и новую Советскую власть, я могу только предполагать, но вряд ли сочувственно, ведь ему было что терять. Судя по всему, в открытый конфликт с советской властью он не вступил, а сумел приспособиться и сохранить (а может, даже и приумножить) свои капиталы. Говоря это, я исхожу из сообщений о советском периоде жизни Д. М. Катайкова в нашем уезде (районе) в тогдашних газетах, где он изображен в довольно негативном свете. Например, «Красная Карелия» в октябре 1925 г. в заметке под красноречивым заголовком «Купчина распоясался» сообщает, что шальский торговец Катайков, пользуясь тем, что в соседних кооперативах не всегда можно получить необходимый товар, дерет с покупателей по семь шкур, например, за аршин ситца аж 65 копеек.«… Доверчивому покупателю-крестьянину приходится верить купчине и переплачивать за дрянные товары», - с возмущением пишет рабселькор под пседонимом «Таран».
Из другой газетной заметки (1927 г.) можно узнать, что «при Шальском лесозаводе имеется кооператив «Искра», который влачит жалкое существование. ...Этим пользуется местный торговец Катайков, который всегда вовремя достанет нужный ему товар и дерет с рабочего цену, которая ему вздумается».
В том же году под заголовком «Частник пользуется случаем» повествуется, что Шальское правление сельскохозяйственного товарищества закрывает свои лавки на религиозные праздники и отпускает приказчиков на несколько дней на гулянки. Так отпраздновали Александров день (это день памяти святителя Александра, 12 сентября. Считалось, что в этот день нежелательно делать покупки - А. К.). Не забыли и Рождество Богородицы, закрыв для этого торговлю на три дня. В результате «Кооператив был закрыт и рабочие уходили к частнику Катайкову».
Не хочу идеализировать Д. Катайкова, но, как видно из этих заметок, ничего преступного в его деятельности я не нахожу. Ну, был торговцем, ну, конкурировал с кооператорами, оказался поразворотливей и энергичнее, чем они. По сути, действовал в интересах покупателей, от которых напрямую зависели его доходы. Законов, как видно, не нарушал, иначе Советская власть давно бы его «прищучила».
А вот его конкуренты из пудожской кооперации зачастую действовали не самым лучшим образом, никак не в интересах покупателей. К примеру, в пудожском магазине №166 его заведующий М. в 1928 г. обвешивал покупателей, грубил им и даже учинил драку с подчиненным. А когда в следующем году в том же Пудоже открылся кооперативный ларек, то сразу же продавец сразу пить, затем - ревизия, недостача и арест (заголовок заметки - «Проторговался пьянчуга»). В 1927 г. Пудожское потребительское общество решило как следует отпраздновать Иванов день, а потому три дня держало ларьки на замке. Сюда же можно включить некрасивые поступки кооператоров из «Искры» - блат («хороший чай-только ближним»), грубость продавцов, плохой хлеб. И т. д. и т. п.
Обобщая вышесказанное, я берусь утверждать, что книжный образ Катайкова, созданный Е. Рыссом в романе «Шестеро вышли в путь», является полной противоположностью реальному пудожскому предпринимателю и общественному деятелю Д. М. Катайкову. Практически ничего общего они не имеют.
В книге упоминаются, и не один раз, еще две известных купеческих фамилии. Одна из них - Малокрошечные. В романе это пять братьев Малокрошечных, «грызуны» и «кровопийцы». Если углубиться в историю нашего города, то эта фамилия встретится нам уже в 1787 году, когда городским старостой был избран купец 3-й гильдии Афанасий Малокрошечный. А внуки его, Иван Иванович и Василий Иванович, тоже были известными предпринимателями, оба в разное время занимали пост городского головы, много и охотно жертвовали на церковные дела, на содержание арестантов, на школы, в. т. ч. на обучение девочек, но главная их заслуга на ниве благотворительности, безусловно, - основание в Пудоже богадельни, т. е. дома престарелых, где содержались и доживали свои дни в более-менее комфортных условиях многие десятки престарелых людей. Работа богадельни была поставлена очень неплохо, даже по сравнению с гораздо более богатыми городами. Последний из Малокрошечных, Иван Иванович, умер в 1870 году, т. е. более чем за полвека до описываемых в романе событий. О каких-то его или брата потомках мне ничего не известно. Поэтому вымысел Е. Рысса о «кровопийцах» Малокрошечных , на мой взгляд, ничем не оправдан.
А вот в образе Базегского автор соединил черты отца, Александра Петровича, и сына, Николая Александровича. Получился Базегский, «единый в двух лицах». Первый из них умер в 1897 году, второй в 1918-м. Великий князь Владимир Александрович во время своего первого посещения Пудожа (1885 г.) побывал в гостях у Александра Петровича, поэтому жена купца вполне могла поднести хлеб-соль Его Высочеству. А вот конфискации имущества подвергся в 1918 году другой Базегский, Николай Александрович. Но в романе оба эти события связываются с одним, обобщенным, Базегским. Ничего конкретного о нем не сказано, если не считать эпизода с Великим князем и связанных с этим городских преданий и слухов. Как и Малокрошечные, Базегские много сделали для пудожан, постоянно занимались благотворительностью, но об этом у автора не сказано ни полслова.
Интересно, что в романе, кроме Катайкова, совсем не упоминаются другие реальные пудожские купцы того времени (середина 1920-х годов). Такие, как братья Роговы, имевшие торговлю и землю, которую пахали с привлечением наемного труда. Купец («кулак») Борисов тоже имел землю. Именно к этим людям относится призыв в тогдашней газете: отобрать землю у торговцев и отдать малоземельным крестьянам. Еще один тогдашний «мироед», Копейкин, как явствует из заметки в «Красной Карелии» (июль 1924 г.), содержал в Пудоже пекарню, где рабочие подвергались беспощадной эксплуатации, работая по 16 часов в сутки. Название заметки - «В лапах паука».
Завершая тему пудожских фамилий, не могу обойти молчанием еще одного персонажа книги, Тишкова. На стр. 205 ему дана краткая характеристика: «Полный дурак, нигде не работает…». Естественно, я стал припоминать в пудожской истории людей с такой фамилией. Да, был в дореволюционном Пудоже И. М. Тишков. Профессии его я не знаю, а известность он получил, во-первых, как депутат Пудожского уездного земского собрания. Кроме того, этот Тишков одно время представлял интересы пудожан в Олонецком губернском земском собрании, будучи избранным в этот орган власти. Вдобавок он какое-то время возглавлял Пудожскую уездную земскую управу, т. е. фактически руководил уездом. Так что своему книжному прототипу, дураку и бездельнику, реальный Тишков ни в коей мере не соответствует.
Попробуем теперь рассмотреть содержание романа несколько в другом измерении. Действие в нём происходит в течение второй половины 1926 г., т. е. в самый разгар НЭПа (новой экономической политики). Для пудожан этот год был особенный. Дело в том, что тогда же (в октябре) Пудож второй раз в своей истории (впервые в 1796 г.) был лишен статуса города и стал селом, что, очевидно, больно ударило по самолюбию его обывателей. Уже в справочнике «Вся Карелия» за 1925 год никакой горисполком и горсовет (они есть в романе) в Пудоже не упоминаются, а только уездный исполком (УИК). Согласно этому же справочнику, во время, описанное в романе, в Пудоже были электростанция, мельница («на набережной реки Водлы»), лесозавод, промкомбинат, школа крестьянской молодежи, детский дом (школа-коммуна), детский сад, Дом ребёнка, театр (на 300 мест), уездно-центральный клуб, уездно-центральная библиотека, уездная больница, лесничество, типография. уездные комитеты РКП(б) и РЛКСМ, милиция и т. д. Появились новые, неслыханные доселе должности, например, уездного цензора (им стал К. Хряпин) и уполномоченного ГПУ (Государственного политического управления НКВД) при УИКе.
А теперь посмотрим, какие события в реальности происходили в нашем городе в 1926 году:
- открылась кооперативная пекарня, но сразу же была оштрафована за нарушение санитарных правил;
- состоялся праздник Красной Армии;
- в пудожском партпрофклубе состоялась выставка детских изделий воспитанников детского дома, здесь же был организован шахматно-шашечный кружок, прошли шашечные и шахматные турниры; состоялись санитарная выставка и спектакль;
- был проведён краеведческий вечер с исполнением пудожского фольклора (песен, былин и т. д.), создано оргбюро по организации краеведческого общества. И т. д.
Описаний Пудожа за тот год я не нашел, но спустя менее чем через год после событий, о которых говорится в романе, а именно летом 1927 г., по сообщениям газеты «Красная Карелия», здесь было тихо, на улицах отдыхали овцы и козы. Их прогоняли отсюда, пока Пудож числился городом, но с утратой городского статуса, т. е. с 1926 г., это перестали делать. Центром досуга горожан был Летний сад, но по вечерам здесь почти никого не бывало. «Открытый там буфет,- читаем в газете, - торгует слабо. Около буфета помещение для читальни, но на столах никогда не видно газет и журналов. В саду стрелковый тир…, редко кто соберется, да за пятачок произведет выстрел из единственного ружья и заржавленного револьвера. Кино и радио не работают…». Думаю, что и годом ранее, во времена «коммуны холостяков», Пудож выглядел примерно так же, уныло и скучно.
В продолжение своей публикации, посвященной юбилею романа «Шестеро вышли в путь», я хочу предложить вниманию читателей несколько комментариев к его содержанию. Страницы указаны по петрозаводскому изданию 1979 года.
«…Отец спился окончательно и уже не выходил из кабаков…» (с. 64)
Это сказано об отце Васи Мисаилова, проживавшем в Стеклянном. В реальности с 1914 по 1925 годы в России действовал сухой закон, и никакого кабака в Стеклянном в эти годы не могло быть. А вот самогоноварение в это время в Пудожском уезде процветало. Например, в 1924 году только на одном своем майском заседании Пудожский нарсуд оштрафовал четырех пудожанок-самогонщиц «за изготовление спиртных напитков».
«…Мы решили повести борьбу с танцами…» (с. 78)
Действительно, в 1920-е годы такой вопрос широко обсуждался в комсомольской среде, в т. ч. среди юных пудожан. Можно ли комсомольцам устраивать танцы, а комсомолкам пользоваться духами, пудрой, кольцами, серьгами? Эта тема была предметом серьезных дискуссий. Самую решительную позицию здесь заняли комсомольцы Римской волости (сейчас - д. Римское). В 1926 г. они просто отменили танцы как недостойное занятие. В этом юные римляне были вполне солидарны с их олонецкими товарищами, которые, по воспоминаниям одного из организаторов местного комсомола П. Пехконена, «были принципиальными противниками танцев, презирали галстуки, кружева и всякие бантики, завитые кудряшки, не говоря уже о крашеных губках, пудре и прочей косметике» и неоднократно ставили вопрос о танцах на своих собраниях.
«Сейчас в уезде эпидемия бешенства…» (с. 90)
Это сущая правда. Действительно, такая эпидемия (точнее, эпизоотия, поскольку речь идет о собаках, т. е. животных), охватила Пудож и часть уезда, но не в 1926 году, а двумя годами позднее, весной 1928 года. Кстати, именно в том году Е. Рысс и посетил Пудож, как он сам утверждал, а потому мог воочию видеть весь масштаб трагедии. Тогда в течение только трех дней в Пудоже было убито 40 собак, а 10 сами издохли. Некоторые пудожане ходили на работу и обратно с ружьями или железными палками для защиты. А больных, как правильно говорится в романе, действительно отправляли в Ленинград для лечения. Сама же болезнь передавалась собакам через бешеных волков, это тоже правда.
К слову сказать, в 1920 годы населению Пудожского уезда угрожали болезни не менее опасные, чем бешенство. Например, сифилис. В 1924 году для борьбы с этой болезнью в одну из волостей (называть не буду) даже был направлен разъездной венотряд (т. е. венерологический отряд), который выяснил, что только в этой волости 2% населения больны этой болезнью, т. е., по моим приблизительным подсчетам, никак не менее 40 человек. Дело доходило до того, что в 1925 году в отдельные школы той же волости из-за боязни заболеть сифилисом отказывались ехать на работу некоторые учительницы.
«…сейчас вся земля у помещиков и богатеев отнята…»
С этими словами комсомолец Тикачев обращается к солдатам белогвардейского отряда Миловидова, убеждая их перейти на сторону Советской власти. Но надо иметь в виду, что эти темные и забитые мужики вряд ли имели дело хоть с одним помещиком, поскольку у нас на Севере издавна утвердилось общинное землевладение, а частная собственность на землю практически отсутствовала. Поэтому вопрос о конфискации помещичьей земли вряд ли волновал миловидовских солдат. У нас в Пудожском уезде крестьяне и общинными-то наделами часто не могли распорядиться по различным причинам. Даже в окрестностях Пудожа многие пахотные земли до революции были запустошены, т. е. не обрабатывались. Гораздо актуальнее для северян был вопрос о лесных наделах. А вообще, неоспоримо, что для большинства крестьян из Олонецкой или Архангельской губерний, из которых, как можно понять из текста книги, состоял отряд Миловидова, главным занятием были отхожие промыслы, а земледелие стояло на заднем плане. Как говорили в старину на Севере, «от нашей земли будешь горбат, а не богат».
«…появилась уже лошаденка, а это по здешним местам дело большое…» (с. 186)
Речь идет о том, что Катайков (книжный) крестьянствовал в своем родном селе Кривцы в 1906 г. Из текста может возникнуть впечатление о крайней бедности местных жителей. Дескать, безлошадные они и всё такое прочее. Однако согласно статистике в Кривцах, а это общее название для трёх деревень, Самсоновской, Тереховской и Кокулинской, по состоянию на 1905 год числилось на 30 семей 45 лошадей, поэтому лошадь в здешних местах отнюдь не была какой-то роскошью. Вообще, до революции 1917 г., Пудожский уезд по количеству лошадей на душу населения занимал первое место в Олонецкой губернии (почти 9 тыс. голов на 43 тыс. жителей).
Прохватаев и другие
Один из главных представителей «тёмных сил», противостоящих в романе пудожским комсомольцам - председатель горисполкома Прохватаев. Его образ выписан автором ярко и сочно, в резко негативном и сатирическом свете. Это трус, пьяница, хам, коррупционер, хотя, с другой стороны - коммунист, участник Гражданской войны на стороне красных. Под стать Прохватаеву его заместитель Пружников. В целом пудожская власть показана в довольно неприглядном виде. А как было в действительности? Как я уже писал, в справочнике «Вся Карелия» за 1925 год Пудожского горисполкома нет, а есть уездный исполком (УИК), который в 1925 - 1927 годы возглавлял Т. В. Фомкин. Скудная информация об этом человеке, которая мне доступна, говорит, что он «много содействовал экономическому укреплению Пудожа и уезда». В состав УИКа входили отделы народного образования, местного хозяйства, социального обеспечения, финансово-материальный и т. д. Всеми отделами руководили мужчины, даже секретарем УИКа был представитель «сильного пола». Так что пудожанки к власти тогда и близко не подпускались.
Нельзя не отметить, что тогдашняя пудожская власть была объектом беспощадной критики в печати. В 1929 г. газета «Красная Карелия» напечатала, под красноречивым заголовком «Советские мещане», статью Е. Бернштейна, в которой руководство Пудожа сравнивалось с липким, грязным болотом, в котором, цитирую, «прикрываясь партбилетом, наслаждаясь и хрюкая, барахтались те, кому поручено было …дело советского строительства…». Заканчивает автор свою публикацию призывом: «Советский и партийный аппарат надо внимательно чистить… Надо осушить болото». Вполне можно допустить, что автор романа был знаком с этой статьей.
История с географией
Я не знаю, сколько времени Е. Рысс провел в нашем уезде (районе), но в целом он хорошо знает пудожскую географию. Хотя несоответствий и нестыковок по этой части в романе хватает. Некоторые из них я могу назвать. Например, на стр. 186 Пудож помещается в Заонежье. Правильнее - Обонежье. Описывая похороны Ольги на Ильинском погосте (с. 463), автор говорит: «Пришли карбасы с Канзанаволока и Пильмасозера, с Гумарнаволока и Варшенельды». Конечно же, имеется в виду д. Варишпельда, а вот Пильмасозеро находится в отдалении от Водлозера и, чтобы оттуда приплыть к Ильинскому погосту на лодке-карбасе, надо сначала спуститься по речушке (а фактически ручью) Пильме, затем по Келке, а обратную дорогу вообще трудно представить. Так что прибытие карбаса с Пильмасозера на просторы Водлозера очень сомнительно.
Говоря о некоторых пудожских селениях, автор романа называет численность их жителей. Эти цифры можно сверить с данными переписи населения 1926 года. И тут можно заметить определенную тенденцию. Если число жителей Пудожа названо правильно (2190 чел., с округлением последней цифры), то в некоторых случаях цифры занижаются в несколько раз. Например, в романе читаем, что в Сердечкиной избушке - 3 дома и 5 жителей, на самом деле - 20 человек в 4 домах. Об Ильинском погосте в книге сказано: населения нет, один псаломщик; в реальности здесь в трёх домах проживали 8 жителей. Особенно занижено число жителей Калакунды, по книге здесь только 5 хозяйств, на самом деле - 60 человек в 11 избах. А жилье в устье Илексы вообще не упомянуто. На мой взгляд, занижение цифр в этих случаях автор делает сознательно, чтобы подчеркнуть заброшенность и нелюдимость тех мест, где происходит действие второй части книги.
Мало доверия вызывает история с отрядом Миловидова. Конечно, поверить в то, что такой отряд мог сохраниться в лесной глухомани 6 лет после окончания войны, с большой натяжкой, но можно. Но уж слишком раздуты злодейства Миловидова. С трудом набрав тысячу солдат в свой полк, он расстреливает перед строем 50 из них, затем по дороге в сторону Архангельска еще сорок, часть замерзает в пути. После чего следует переход на юг, в сторону Водлозера. В походе Миловидов расстреливает своего помощника, пристреливает отстающих. Многие умирают то ли от голода, то ли от холода: «Каждое утро находили десятки трупов». При всем уважении к автору, трудно поверить в это нагромождение ужасов. Еще труднее поверить в то, что миловидовские солдаты, набранные из глухих деревень, и, по логике вещей, прекрасно знавшие лес, просто не разбежались все по окрестностям. За примером далеко ходить не надо - в окрестностях Пудожа в 1919 году скрывались от призыва в Красную армию сотни дезертиров, невзирая на все угрозы со стороны власти. Кстати, в составе 11-го Северного полка Белой армии, воевавшего с красными в северной части Пудожья, служило немало пудожан, особенно водлозёров. Думаю, что и там было немало дезертиров.
Встречаются в романе и просто досадные исторические ошибки, например, на стр. 126 можно прочесть, что Пудож, оказывается: «В 1391 году, при Василии Тёмном уже стоял».
На самом деле этот князь жил в 15-м веке, а не в 14-м.
Я мог бы назвать еще достаточно много подобных нестыковок и ошибок в романе, но заниматься «ловлей блох» у меня нет желания. Просто, повторю еще раз, хочется пожелать читателям не принимать на веру все факты, встречающиеся на его страницах. Прежде всего - это увлекательное чтение, это ясный и образный язык, это интригующий сюжет. Всего этого достаточно, чтобы роман «Шестеро вышли в путь» вот уже шесть десятков лет был востребован у любителей чтения. И пусть «шестеро» продолжают свой путь в сердцах и умах современных читателей. Иного нет у них пути.
https://vk.com/photo25639875_457274602?rev=1
https://vk.com/photo25639875_457274601?rev=1
.