ПРЕДЫСТОРИЯ СИТУАЦИИ С МОО «ЕКПП». ИНТЕРВЬЮ С ВЛАДИМИРОМ МЕДВЕДЕВЫМ - 2 ЧАСТЬ

[psyletopis]

П.Л.: Итак - технологии воздействия на «ПИНТ-слушателей»… В чем же они изначально заключались, как формировались и как реализовывались?

В.М.: Не торопитесь… Давайте сначала поговорим о предпосылках появления на свет той модели коллективного психоаналитического опыта, организуемого через погружение в «психоаналитическое знание», которую мы тут называем «психоаналитическим институтом нового типа».
Я расскажу о них на примере Восточно-Европейского института психоанализа, который сегодня, к сожалению, по ряду причин перестал быть психоаналитическим институтом, но в 90-е годы был первым и эталонным «психоаналитическим институтом нового типа», можно даже сказать - своего рода исходником и прообразом всех таких институтов.
У тех людей, которые тогда приходили на «обучение психоанализу» в ВЕИП, не было никакого предшествующего аналитического опыта. И на тот период, как я уже говорил, и быть не могло. В основном это были люди, движимые некими фантазиями и иллюзиями по поводу того, что такое психоанализ, как в него входят и чем в нем занимаются.
По своему базовому образованию они были настолько далеки от психоанализа, что явным образом интересовались им в личных, а не профессиональных целях. Вот данные из моего архива по набору 1997 года, когда «ПИНТ-модель» была уже полностью развернута (вечерники, жители Санкт-Петербурга). Из 50 человек, поступивших на обучение: 23 инженера, 8 педагогов и 8 врачей (в основном - гигиенистов!?), 3 географа-картографа (!), 3 экономиста, физик, юрист, филолог… И ни одного психолога, кстати говоря. При том, что психологов в тот период «готовили» практически все ВУЗы без исключения, как государственные, так и частные. Очевидно, что психофизиологический по своему содержанию госстандарт по «Психологии» (и сейчас помню его номер - 020400, такой ужас не забывается) не формировал у студентов и выпускников психфаков профессионального интереса к неосознаваемым глубинам человеческой психики. Их больше интересовала «научная психология» с ее корреляциями и статистическими методами обработки данных.
Стоит отметить, что ярким исключением на этом фоне был психфак МГУ, где уже в конце 89-х по инициативе М.Ш.Магомед-Эминова была создана Психоаналитическая ассоциация СССР. В 90-е она была переименована в ПАРФ - Психоаналитическую ассоциацию Российской Федерации, при которой работали Институт психоанализа, Центр детского психоанализа, Центр травматического стресса; издавались «Психоаналитический журнал» и «Психоаналитическая газета». Да и сегодня психологический факультет МГУ, в отличие от своего питерского «собрата», весьма дружественен психоанализу. Достаточно напомнить о том, что его деканом является Юрий Зинченко, психоаналитик, член IPA, а Игорь Кадыров, глава Европейского психоаналитического института (IPA/EFP), руководит в МГУ магистерской программой по психоаналитическому консультированию и психотерапии.

Но я опять отвлекся. Вернемся к предпосылкам…
Часть слушателей, приходящих в ВЕИП из чистого любопытства, не замутненного «внутренним зовом», столкнувшись с травматичностью психоанализа как знания, т.е. с тем предельно болезненным ударом по их обыденным представлениям о себе и о мире психического, просто уходила. Стоило бы, кстати, отследить судьбы этих людей, своего рода «подранков психоанализа», получивших ударную травму, но не сформировавших по ее итогам ментальной и деятельной защиты. Подобного рода исследование, кроме всего прочего, показало бы лживость утверждений о бессмысленности и надуманности «психоаналитического знания». Да - это «знание» очень странно выглядит (и я говорю о нем в кавычках, поскольку «знание о бессознательном» есть явный оксюморон). Но действует оно с эффективностью кувалды…
Стандартный отсев после первого курса в тот период, когда ВЕИП еще был психоаналитическим институтом, т.е. когда в нем реализовывалась четырехлетняя программа целевого «психоанализирующего» группового воздействия в измененных состояниях психики, как я уже говорил, составлял примерно 30 процентов. С коммерческой точки зрения это было весьма печально и Михаил Решетников постоянно пенял мне на это; но без такого отсева мы бы столкнулись с открытой психотизацией части слушателей и потому он был необходим (как своего рода клапан аварийного сброса давления на паровой машине, предохраняющей ее от взрыва).

Уходили как правило и те, кто был ориентирован на чистую прагматику получения новой и доходной профессии. Но они уходили чуть позже, во второй половине срока обучения, когда понимали, что учеба в «психоаналитическом институте нового типа» предоставляет им в лучшем случае - рассказы о психоаналитической практике тех, кто ею занимается (а в худшем - тех, кто о ней читал и имеет о ней смутное представление); собственный же профессиональный тренинг им «светил» только после окончания обучения и пролонгировался еще на несколько лет. Прагматиков это не устраивало и они уходили в область «нетрадиционных» консалтинговых и терапевтических услуг, где институтские дипломы были не нужны.

Но у большей части приходящих на «обучение психоанализу» была некая предрасположенность, своего рода - изначальная уязвимость, которая в любой другой ситуации привела бы их на психоаналитическую Кушетку. Поскольку это тогда было невозможно, то Кушеткой становилась Парта такого вот института, где «психоаналитическое образование» было оторвано не только от профессионального психоаналитического тренинга, но и от индивидуального психоаналитического опыта как такового.
Но сидя за этой Партой слушатели «психоаналитического института нового типа», развернутого в его полноценной 4-летней модели глубинного воздействия, получали вполне реальный психоаналитический опыт, хотя и групповой. Обязательное чтение и конспектирование фрейдовских работ насыщало их память соответствующими запросу рационализациями; лекционные же занятия «оживляли» эти рационализации, вводя их в динамику проекций и интроекций. По эффекту это было нечто подобное сказочной «мертвой» и «живой» воде. Фрейдовские тексты собирали воедино разрубленные внутренними конфликтами компоненты психики слушателей (собирали концептуально, на уровне принятия ими на веру психоаналитических толкований мира «неосознаваемой психики», но все же…). А лекции позволяли это мертвое пока единство персонифицировать и вобрать в себя через динамику проективной идентификации. Из вера во что-то трансформировалась при этом в веру кому-то.
Поэтому в идеале «психоаналитическая лекция» должна представлять собою некое откровение, некую эксгибицию, некий манифестный самоанализ на заданную тему. И я в своей кадровой политике этот критерий отбора преподавателей считал самым главным. В отличие от Аналитика, работающего за изголовьем Кушетки, Преподаватель психоанализа не может быть нейтральным и пассивным. Тут роли меняются, и он теперь - не пассивный слушатель, а активный транслятор собственного опыта, в идеале рождающегося прямо на лекции в режиме «здесь и сейчас».
Дисциплинарные компоненты образовательного процесса - зачеты и экзамены, защиты курсовых и дипломных работ, «научное руководство» и дидактические консультации - делали этот психоаналитический опыт принудительным, унифицировали его, переламывая неизбежные персональные сопротивления в поток персонифицированных групповых трансферов.
Тематические же занятия по фрейдовским текстам, проводимые в малых группах, были практически полним аналогом группового психоаналитического процесса, со всеми его компонентами и проявлениями: переносом и сопротивлением, групповой динамикой, трансформацией, и пр. Вполне можно было бы часы, проработанные слушателями на этих тренингах, засчитывать им в нормативы пройденного анализа.

П.Л.: Про эксгибиционизм как стиль преподавания психоанализа - неожиданно и странно… Где же Вы брали таких преподавателей?

В.М.: Где брал - сейчас расскажу (чуть не сказал: где брал, там их больше нет).
А предварительно замечу, что нет ничего хуже для «психоаналитического обучения», чем «профессиональный преподаватель». Т.е. человек, который прочитал по теме занятия множество источников, структурировал их содержание и методично его излагает. В таком-то году тот написал то, а этот - это. А позднее вот те все это уточнили и сформулировали вот так. Кому это все нужно? Никому, помимо, конечно, самого этого профессионала, который потратил на предварительное чтение кучу времени и хочет рассказать о прочитанном за деньги.  
Тут нужны были любители, т.е. носители любви к психоанализу и желания им заниматься, психоаналитичность которых бурлила и зашкаливала, переливаясь через край пассивного молчания. Который не читали бы лекцию (зачастую - в прямом смысле этого слова, перебирая бумажки на Кафедре), а проговаривали бы свои ассоциации, переживания, порожденные этими переживаниями образы, из которых здесь и сейчас рождалась бы картина принципиально непознаваемого, а тут странным образом понятого и даже понятного мира Бессознательного.
У меня по этому поводу был даже конфликт с Михаилом Решетниковым, касающийся принципа оплаты труда преподавателей. Изначально существовавшую в Институте систему оплаты в соответствии со «научно-педагогическим статусом» (т.е. степеней докторов и кандидатов наук, профессорских званий, и т.п.) я предложил заменить на оплату в соответствии с рейтингом преподавателя, т.е. его «трансферентным статусом», выявляемым посредством регулярных опросов слушателей. Пришлось даже «шантажировать» своим уходом из Института, если это мое предложение не будет принято.
В итоге оно все же было принято и такая система оплаты практиковалась до тех пор, пока я оставался первым проректором ВЕИПа.
Так для кого же я пробивал эту «денежную реформу»? Где вербовал этих «любителей психоанализа», не имеющих степеней и званий, никогда до того нигде не преподававших, но неодолимо влекомых к жанру живой психоаналитической эксгибиции? Сейчас расскажу, отмечу только, что в этом жанре, названном мною не совсем «приличным» термином, нет ничего неприличного. Достаточно сказать, что в этом жанре практиковал психоанализ сам Жак Лакан. Великолепен был в этом жанре Сергей Черкасов. Мне тоже довелось поработать в этом жанре и не только на лекциях и семинарах. Свои тематические психоаналитические эксгибиции я демонстрировал и регулярно - на ежемесячных Психоаналитических пятницах, которые вел с 1994 по 2000 год, и периодически - за публичных лекциях по «психоаналитической антропологии», посвященных психоанализу человеческой судьбы, любви и счастья, деструктивности, страха и смеха, тела и сексуальности, мужественности и женственности, и пр. экзистенциальных проблем.

Итак, кто же они - идеальные исполнители того воздействия, которому в «психоаналитических институтах нового типа» подвергаются группы слушателей?
Как это ни странно звучит - речь идет о самих слушателях, а точнее - о тех немногих из них (а точнее из нас - ведь я тоже пришел в ВЕИП в 1992 году качестве слушателя первого набора и уже через два месяца после первой своей сессии, которая меня буквально ужаснула, начал там преподавать), кто имел своего рода «органичную предрасположенность» к психоанализу как профессии, кто мог стать организатором и катализатором группового воздействия, кто готов был изначально взять на себя роль проводника в мире психоаналитического знания, персонифицировать страхи и защиты «учебных групп», встать в фокус их трансферентных проекций.
Для нас «психоаналитическая Парта» была тесна. Нам потребно было аналитическое Кресло, которое в данной ситуации приняло форму преподавательской Кафедры. И одновременно эта Кафедра стала и нашей Кушеткой, поскольку - если самоанализ возможен, то он возможен только в подобного рода форме: в виде психоаналитической эксгибиции, разыгрываемой в пространстве группового регрессивного транса.
В этом смысле можно сказать, что и Зигмунд Фрейд прошел свой самоанализ не только к контексте анализа своих снов и не только в переписке с Флиссом, но и на Психоаналитических средах, транслируя на своих учеников потоки импровизаций, ассоциаций и символических толкований, рождающихся в контексте их общения, «здесь и сейчас» (а точнее - «там и тогда»). А вот жанр «лекционной эксгибиции», т.е. длительной и структурированной тематической импровизации, был Фрейду не по силам. Он свои лекции по введению в психоанализ записывал, запоминал наизусть и затем уже произносил (а «поздние» лекции уже только записывал). Он по своему стилю был не Моцартом психоанализа, а его Сальери, проверявшим научной алгеброй гармонию психоаналитического опыта даже там, где это явно было неуместно. Потому, кстати, Фрейд так долго и так яростно ненавидел первого психоаналитического Моцарта - Вильгельма Штекеля.

И снова я отвлекся…
Так вот, именно эти люди постепенно составили кадровый костяк ВЕИПа, так быстро переместившись с Парты за Кафедру, что практически всем им пришлось преподавать своим однокурсникам.
Я и сам был таким, на перерывах между лекциями внезапно обнаруживая себя стоящим за Кафедрой и хотя бы телесно компенсировавшим тот протест, который был порожден во мне явной «неаналитичностью» происходящего. Уже через год, получив соответствующие полномочия, я в роли проректора Института начал заменять изначальный преподавательский состав теми слушателями, которые также с неодолимой силой стремились вырваться из зоны группового воздействия и встать в позицию «преподавателя психоанализа», т.е. человека, публично проходящего свой тематически нагруженный самоанализ, решая при этом дидактические задачи (для него самого явно побочные).
Кстати, прислушайтесь к самому этому слову - «пре-подаватель», т.е. тот, кто подает нечто на высочайшем уровне. А «подавать» психоанализ на высочайшем уровне следует именно так. «Проходить» же его на высочайшем уровне следует, конечно же, иначе; но это уже совсем другая история.
Я сейчас назову фамилии таких «органичных психоаналитиков», перешедших с учебной Парты за профессорскую Кафедру, и вы убедитесь в том, что это был вполне обоснованный выбор: Наталья Антипова, Юлия Бердникова, Дмитрий Рождественский, Оксана Сахновская, Андрей Куликов, Сергей Соколов, Екатерина Сокальская, Виктор Мазин, Сергей Авакумов, Мария Машовец (прошу прощения у коллег, если я кого-то забыл и не назвал).
Мотивация таких (пре)подавателей психоанализа была личностной, а не профессиональной. Помню как в самом начале этого проекта, когда финансовые ресурсы ВЕИПа были еще ничтожны, кто-то из таких преподавателей (помнится это была Оксана Сахновская) задала мне вопрос: а почему им так мало платят? И я тогда ответил вопросом на вопрос: а если бы вообще ничего не платили, Вы бы отказались от этого преподавания? И услышал предсказуемый ответ - конечно же нет!

К тому же, и это я тоже хочу особо подчеркнуть, все эти коллеги сегодня - не только выдающиеся преподаватели, олицетворяющие собою некий канон «преподавания психоанализа», но и психоаналитические психотерапевты высочайшего уровня, авторитет которых общепризнан. Они ведут тренинговую и супервизионную работу, терапевтический опыт у каждого из них - многие тысячи часов. И все это, что характерно, достигнуто вне стандартной процедуры психоаналитического тренинга, принятого а IPA и воспроизводимого в подведомственных ей сообществах.
И это тоже - продукт проекта «психоаналитического института нового типа». Но продукт элитарный, как сливки, снимаемые с молока. И этот «продукт» производен не от обучения в таком институте, а от преподавания в нем. Звучит парадоксом, но это так.

П.Л.: Хорошо, это все были предпосылки… Но давайте перейдем к сути воздействия. Получается, что в основании того, что мы называем «ПИНТ-воздействием», лежит изоляция психоаналитического знания от персонального аналитического опыта и от всех компонентов психоаналитического тренинга, не связанных с освоением «психоаналитического концептуального дискурса». И использование этого «знания» напрямую - в академической университетской модели. Так?

В.М.: Да, это так. И я снова и снова буду здесь подчеркивать: да - отрыв такого знания от «личной терапии» и профессионального тренинга был беспрецедентен и предельно рискован, он породил немало побочных эффектов и даже злоупотреблений. Но никакого иного способа удовлетворить спрос на реальный психоаналитический опыт, сформировавшийся в начале 90-х у сотен людей, просто не существовало.
Но, что характерно, когда же этот «иной способ» появился и в России, поток претендентов на роль слушателей «психоаналитических институтов нового типа» не иссяк. Просто у людей, нашедших в психоанализе средство для понимания своих «внутренних» проблем и их гармонизации, людей, начавших проходить психоанализ, появилась еще одна возможность. Наряду с трансформацией психоаналитического опыта в новые ресурсные возможности своей жизни (личной и профессиональной) и с его переводом в режим психоаналитического тренинга, у них появилась возможность перевода аналитической ситуации в режим группового обучения, где персональный психоаналитический опыт возможно стабилизировать и перевести в форму коллективного отыгрывания образовательных ритуалов. И даже выйти в итоге на некую профессиональную квалификацию; не на психоанализ как таковой, но все же на что-то явным образом «психоаналитическое». Например - получить квалификационные знания в области «психоаналитической психотерапии».

Если же упростить ситуацию и свести ее к чему-то, подобному шахматному дебюту, то можно сказать, что сегодня в России у людей, «предрасположенных психоанализу» (компоненты этой предрасположенности были подробно описаны мною в специально посвященной им книге - «Психоанализ психоанализа») и ощутивших то, что я вслед за Пелевиным обозначаю как «зов психоаналитичности», есть выбор: либо лечь на психоаналитическую Кушетку и обрести персональный опыт регрессивного самоотношения; либо сесть за парту «психоаналитического института нового типа» и обрести групповой опыт регрессивной трансформации.

Сегодня такой выбор есть, а тогда, в начале 90-х, такого выбора не было и в помине. Был спрос на реальный психоаналитический опыт, но удовлетворить его в традиционной форме было невозможно. Эта ситуация и создала (причем создала без особых изысков - как чисто коммерческий проект, удовлетворяющий специфический спрос потребителей, готовых платить за потребные им услуги) проект «психоаналитического института нового типа» как своего рода варианта психоаналитического опыта. Не суррогата, а именно - варианта.
Варианта, который вырос на «безрыбье», в ситуации отсутствия всего, что необходимо для прохождения «персонального психоанализа»: сертифицированных аналитиков, организующего их работу профессионального сообщества, системы отбора, психоаналитического тренинга, сертификации, супервизирования и т.п. 
Но раз возникнув, этот проект начал быстро распространяться: сначала - исключительно по постсоветскому пространству (прежде всего - по России, Украине, Казахстану и Средней Азии), а позднее его ростки начали появляться и там, где опыт «кушеточного психоанализа» был более чем доступен. Назову, к примеру, венский Университет имени Зигмунда Фрейда (SFU) с его филиалами в европейских столицах.
Данная модель «вхождения в психоанализ» имеет два неоспоримых преимущества: пассивное и бюджетное получение слушателями реального (хотя и исключительно группового) психоаналитического опыта, т.е. опыта регрессивной перестройки психики; а также - ускоренный и опять же вполне бюджетный выход на профессиональную сертификацию в области того, что ныне принято называть «психоаналитической психотерапией».

Здесь, чтобы больше не отвлекаться и не идти по следу случайных мыслей и воспоминаний, следует немного забежать вперед и более четко описать природу этой «альтернативной возможности».
«Психоаналитический институт нового типа» представляет собой машину по производству и контейнированию групповой модели Бессознательного. Первичным аналогом подобного рода процесса является, как мы помним, психоаналитическая Кушетка, где подобного рода производство осуществляется в персональном режиме. Психоаналитический характер ему в институтской модели воздействия на психику обучаемых групп и ее трансформации придает погруженность этого воздействия в особым образом подобранное, особым образом структурированное и особым образом (пре)подаваемое знание. И прежде всего - фрейдовские тексты, переживаемые в тренинговом режиме в малых группах.
Базовым механизмом воздействия при этом является, как обычно, фрустрация возникающих у слушателей желаний и подавление их сопротивленческих реакций. Реализуется этот механизм, опять же - как обычно, средствами сеттинга, т.е. организации воздействия (в данном случае речь идет о дисциплинарных компонентах образовательного воздействия и о жестких правилах оплаты). Исключение тут делается только для тех слушателей, у кого сопротивленческие реакции приобретают вид неодолимой потребности в структурированном проговаривании переживаемого ими травматизма. Такие слушатели выявляются на ранних стадиях воздействия, изымаются из состава «психоанализируемых» групп и используются в дальнейшем уже в качестве (пре)подавателей психоанализа, т.е. катализаторов процессов, запускаемых воздействием, и персональных воплощений этого воздействия.
Итогом всего этого является формирование типической травматической ситуации (вроде типического травматического сновидения). В рамках динамики которой учебные группы демонстрируют защитную регрессию, фиксируются на преэдипальном типе примитивных защит и начинают транслировать «оттуда» соответствующие фантазмы в виде вариантов проявления группового переноса.
Как и в персональном анализе («личной терапии») подобного рода «групповой анализанд» в итоге фиксируется в относительно устойчивой модели «искусственного симптомокомплекса», обычно называемого «неврозом переноса». В условиях же регрессии к доэдипальным защитам мы можем говорить даже о «психозе переноса». Групповой характер подобного рода регрессии, ее искусственный характер, ее фиксация правилами образовательного сеттинга, ее проективная персонификация особым видом (пре)подавания психоанализа и ее насыщенность фрейдовскими рационализациями делают ее непатогенной.
При этом следует не забывать о том, что «психоз переноса» как искусственный симптомокомплекс не является самоцелью. В процедуре психоаналитического обучения, оторванного от личного анализа и персонального тренинга, он выступает средством достижения итоговой трансформации и обретения «психоаналитичности» как установки на отыгрывание всего этого травматизма в ритуалах профессиональной деятельности.
Кроме того, «психоз переноса» естественным образом формирует потребное процессу «психоанализации» учебных групп измененное состояние психики, базовыми проявлениями которого является, как мы знаем, суггестивная податливость и концентрированная на переносе зависимость. В персональном анализа эти проявления измененных состояний психики дают аналитику ресурс для внедрения психоаналитических конструкций и итоговой трансформации психики анализанда. В «психоаналитическом институте нового типа» ровно то же самое осуществляется по отношению к учебной группе.
Главное тут - помнить о том, что «психоз переноса» есть временная рабочая оболочка, искусственно наведенное состояние, используемое для эффективного воздействия, а не итоговая цель этого воздействия. Об этом нужно помнить постоянно, особенно в ситуации, когда суггестивная податливость и зависимость таких групп порождает у хозяев таких институтов желание зафиксировать эти качества и злоупотреблять ими в личных интересах. Что и имеет место в анализируемой «Летописцем» ситуации с МОО «ЕКПП», где Михаил Решетников продемонстрировал подобного рода злоупотребление.
Образно говоря, системное воздействие, организуемое в «психоаналитических институтах нового типа», должно работать по методу волшебника Гудвина, помогая слушателям обнаружить в себе ресурсы мудрости Страшилы, храбрости Льва и любви Железного Дровосека, а не посыпать их по методу Урфина Джуса волшебным порошком психоанализа только для того, чтобы они дружно и яростно сражались за интересы владельцев таких институтов.

П.Л.: Интересная трактовка процедуры обучения в ПИНТах, где-то даже неожиданная… А как Вы опишите данный симптомокомплекс? И почему Вы все время говорите именно о доэдипальных защитных реакциях на травму психоаналитического обучения?

В.М.: Начну со второго вопроса. Прежде все скажу, что доэдипальный, младенчески-пренатальный, характер регрессии, запускаемый организацией и содержанием того, что вы называете «ПИНТ-воздействием», просто имеет место быть. Это факт, вытекающий из природы транслируемых учебными группами фантазмов и отыгрываемых ими защит. Эдипом там и не пахнет - сплошные младенческие «слюни и сопли» (как, впрочем, ныне и на Кушетках).
Причиной тому является прежде всего процесс, который я обычно в своих лекциях называю «возрастным сворачиванием Бессознательного». На порог миллениума мы вышли уже не просто в ситуации младенческого типа травматических фиксаций и производных от них психопатологических проявлений пограничного и психотического характера, но уже при явной тенденции дальнейшего «регрессивного скачка» к пренатальным типам психических проявлений.
К тому же регрессивные проявления реакций на травматичность погружения в психоаналитическое знание носят у учебных групп коллективный характер, т.е. переживаются в режиме масссообразования. Которое, как известно, воспроизводит архаический тип психики, актуализируемый именно в младенчестве.
Не стоит забывать, конечно, и о природе психической организации самого Зигмунда Фрейда как своего рода персонифицированного первообраза («имаго») психоанализа. Ведь для него все «эдипальные» интерпретации были своего рода защитным панцирем по отношению к его собственной младенческой проблематике. Именно поэтому, кстати, он так восхищался поначалу Юнгом, обнаружив абсолютную тождественность их младенческого «бэкграунда»; и именно поэтому он порвал с Юнгом, когда обнаружил, что тот не желает это свое младенчество прятать и пытается вывернуть психоанализ наизнанку, не защищаясь от младенческой проблематики броней Эдипа, а опираясь на нее.

Теперь о симптомокомплексе.
Вы тут уже неоднократно писали, что, в отличие от принятой во всем мире практики, российские «психоаналитические институты нового типа» отказались от требования предварительного личного анализа, длительный опыт которого должны иметь кандидаты на обучение. Раз уж пошел такой откровенный разговор, я бы сформулировал это еще более жестко. Всегда и везде, за понятным исключением отечественной психоаналитической традиции, предваряла психоаналитическое обучение (и предваряет его до сих пор) длительная процедура не какого-то малопонятного «личного анализа», а «личной психоаналитической терапии». Именно терапии, нравится это кому-то или нет. Желание стать психоаналитиком в норме рождается на Кушетке в ходе терапевтического взаимодействия, сплетаясь из трансферов и контр-контр-трансферов, сопротивлений и защит, наложенных на первичную и «благоприобретенную» в анализе симптоматику. Наложенных на нее и объединяющих ее в «психоаналитичность» как своего рода симптомокомплекс.
Эталонным персонифицированным воплощением этого «психоаналитического симптомокомплекса» является, естественно, сам Зигмунд Фрейд. Который его персонально воплощал и который проговорил все его симптомы в «Толковании сновидений» и «Психопатологии обыденной жизни». Потому книги, статьи, письма и даже дневниковые записи Фрейда так значимы для каждого психоаналитика, позволяя нам настраивать свою «психоаналитичность» на запечатленный в текстах эталон. А соответствующие исследования фрейдовской психики дают нам и аналог этой «психоаналитичности» в области психопатологии - онейроидные бредовые состояния, возникающие на фоне выраженной паранойяльной акцентуации.
Именно поэтому, кстати, нам в психоанализе так важна «филиация», т.е. непрерывная традиция передачи опыта переживания, проговаривания и отыгрывания в профессиональных ритуалах этого «симптомокомплекса». Ведь вход в психоанализ очень узок; тут можно легко промахнуться и угодить либо в реальную патологию, либо - в имитационный карго-культ.

«Психоаналитический институт нового типа» предлагает иной, более широкий, а по традиционным меркам даже - массовый, вход в психоанализ. Но все же - в психоанализ, а потому он несмотря ни на что предполагает, как и «кушеточный» вариант такого «прохода», воспроизведение изначального фрейдовского симптомокомплекса, его использование для насыщения (контейнирования) психики «психоаналитическими конструкциями» и его итогового «излечения». Т.е. его итогового перехода (как и у самого Фрейда) в режим «психоаналитической практики», его трансформации из симптомокомплекса в комплекс профессиональных качеств и умений.

Давайте теперь рассмотрим саму процедуру этого «воспроизведения - насыщения - излечения» поподробнее.

Продолжение следует…