Что будет с европейским миром непонятно, непредсказуемо, неизвестно. Есть подозрение, что будет смесь парижских погромов 2005 года и стрельбы на острове Утёйа. И в те дни многие будут вспоминать добрыми словами Европу XIX века - время жуткой социальной несправедливости и процветающего расизма. Время, когда нетолерантность была нормой, сексизм уже сдавал позиции, а этатизм торжествовал. Но, главное, в небо выпускали дым бесконечные фабрики, которые и стали подлинным символом той Европы. Сырье туда везли со всего земного шара, из самых дальних колоний, где аборигены с интересом рассматривали часы и ружья. На фабриках трудились поколения рабочих, которые ничего не слышали об отчуждении, но сердцем чувствовали, что здесь что-то не так. И получали доход со всего этого люди в цилиндрах. Это был чудный хобсбаумовский "долгий XIX век". Сейчас в мире, где каждый мало-мальски уважающий себя человек ищет возможность работать в free-lance, жить в квартире-студии, ездить отдыхать за границу и общаться в Интернете, трудно понять, как поколения рабочих трудились на одной и той же фабрике, подновляя свой барак. В этом мире рождалась Европа, какой её понимает белоленточная движуха в начале XXI века.
Если есть мир, то он должен быть описан. И лучше всех этот мир описал его самый лютый противник - Карл Маркс. Я не читал "Капитал", но верю читавшим. Но в читаной мною первой главе "Немецкой идеологии" уже ощущается жар то ли доменных печей, то ли философских споров. Маркс обостренно ощущал, что мир, в котором он живет достиг своего расцвета, что дальше - энтропия и смерть. Этот мир нужно спасти, а так как он сейчас в своем зените, то спасти его может только сверхзенит, сверхвысота - коммунизм. Думая долго над своим и мировым существованием рано или поздно начинаешь понимать, что всё здесь на самом деле справедливо, но где-то скрыта очень неприятная наебка, которая не позволяет тебе прожить так, как ты хочешь. И дальше уже начинаются духовные вариации. Для кого-то это Бог. Для кого-то это отшельничество. Для кого-то - смерть. Сила учения Маркса как раз в том, что оно базируется на точном описании ситуации, в которую попал европейский человек сто пятьдесят лет назад. Проблема в том, что эту наёбку уничтожить нельзя. То есть можно, но тогда смысла в борьбе с ней нет. Это человек.
Но это и не значит, что бороться за справедливость не стоит. Стоит. Потому что каждая человеческая жизнь трагична в достаточной мере, чтобы уже за неё заслужить хотя бы кусок хлеба с водой. Но классический марксизм и во многом уже все его вариации в XX веке для этой роли больше не подходят. Потому что Европа, которая их породила уходит в прошлое. Эгалитаристские учения сделали всё, что могли. Поэтому появляются все эти бесконечные вариации "новых левых", которые выдумывают и ищут эксплуатацию там, где естественный ход вещей или её нет вовсе. Хотя проблема даже не в этом. Мир Маркса - это мир Европы. А Европы уже нет. Есть уже предельно уменьшившийся глобальный мир, где действительно ещё море жестокости и несправедливости. Но справиться с ней, опираясь на Маркса нереально. Этот мир не готов признать, что Аллах выдуман для эксплуатации, а буддизм не менее фОшистского христианства ведет к мракобесию и ущемлению прав геев. Интернационализм в таком мире не работает. Всем тесно. Поэтому левым нужно признать мир в его высоком и низком многообразии. И бороться нужно теперь с попытками сделать его однообразными (да, да европейскими). Они это уже и делают, превращая каждый саммит G8 в головную боль для полиции и спецслужб принимающей страны. У меня нет уверенности, что за такой "рай на земле" молодым людям из Берлина, Москвы и Парижа стоит бороться. Всё-таки, их предки, бросая свои жизни на алтарь цветущей Европы, не особо переживали, что сырье отбирается у населения нынешнего "глобального юга". Я не уверен, что их прадеды, жившие в бараках, хотели бы, чтобы сытые правнуки растратили свое кровью и потом заработанное благополучие на борьбу за права женщин на Ближнем Востоке. Впрочем, материализм родственные связи как значимый элемент социальных отношений отрицает.
В любом случае новый, чудный мир потребует работающего неевропейского марксизма. Но это уже оксюморон.