Умненькая
Мне очень хорошо здесь. Я отдыхаю в этом месте и могу поспать, когда мне это нужно. Тихо, спокойно. Темно, тепло и очень уютненько.
Посторонние, громкие звуки, которые находятся за пределами моей резиденции доходят до меня приглушенными и от этого добавляют в окружающую меня атмосферу элемент сладенькой песенки перед сном, которые когда-то пела мне перед сном мама, своим красивым и непоставленным голосом.
Я люблю это место, мне тут хорошо, я могу или полностью лежать на спине, подняв ноги вдоль противоположной стеночки, или прислонившись спинкой к стене,- вытянуть ножки.
Очень удобно еще свернуться в клубочек на боку: в сторону темной, тихой стеночки и думать о чем-то, что мне еще не очень известно или повернуться на противоположную сторону и улавливать тени, запахи, движения через имеющиеся щели в двери и следить за жизнью по ту сторону моего маленького убежища.
Иногда, какое-то усатое чудовище приходит навестить меня и рассказывает интереснейшую историю или папины волосатые и худые икры проносятся в едином стремлении по какому-нибудь неотложному делу на этой территории или слегка переваливаясь проплывают мои любимые когда-то мамины сиси на двух добрых, белых ногах, начинающихся из овечьих сапожек.
Я лежу и думаю, могу перевернуться на спинку, почувствовать прикосновение к моему лицу какой-нибудь одежды, которая обитает этажом выше. С течением времени я уже научилась понимать язык всех моих соседей сверху, причем, при дневном свете, я никогда не смогу сказать с кем я имела беседы и кто со мной делился всеми секретами за прошедший день, так как существует громадная разница между визуальным восприятием вещей и чувством осязания их же в обстановке спокойствия, темноты, тишины и роя мыслей молодого, юного организма.
Я даже не знаю до сих пор, как правильно называются те предметы гардероба, которые проживают свой недолгий век рядом со мной, но я прекрасно их понимаю, когда они возвращаются ко мне из внешнего мира после проведенной работы.
Иногда они исчезают на некоторое время, а потом снова появляются в уже несколько обновленном состоянии, сопровождаемые новыми запахами и отсутствием былых автографов. В моем мире, все они очень индивидуальны и меют для меня свои собственные, непохожие друг на друга характеры и лица. Каждый из них имеет свое и общее мнение, способен на диалоги, встречи, обсуждения и анализ происходящего. Каждый имеет свою манеру повествования и различную дикцию элементов речи.
Каждый может мне расскзаать очень много о том, что происходит за пределами рядом и происходило во время их использования далеко за пределами моего ближайшего мира.
Одна особенность есть во всем этом, при действии перемещения туда и обратно моих добрых соседей, которые происходят где-то там наверху, где я не могу точно увидеть каким точно образом это происходит, во все мое маленькое помещение проникают лучи света и я могу кратковременно видеть, как выглядят мои друзья, но я никогда не могу сказать в этом случае, кто из них кто и с кем мне вчера ночью приходилось дискутировать или на кого я вчера обиделась. Я не узнаю их. Я никак не могу привыкнуть к этому и когда начинает происходить этот процесс я очень сильно зажмуриваю глаза, чтобы ничего не видеть и не расстраиваться от этого момента.
Я могу так прекрасно различать свои любимые вещи рядом, что почти люблю себя сильней от этого, я чувствую каждый их шорох, понимаю их настроение, после трудового дня своих любимых родителей. Люблю сравнивать настроения вещи и произошедших событий по оттиску остаточных проявлений чувств каждого родителя. Еще раз понимать были ли эти или другие вещи сегодня в контакте с друг другом и что было у моих предков между собой в течение времени, когда они имели возможность пообщаться и сделать выводы.
Если, сквозь естественные мебельные преграды и строительные перегородки нашей квартиры я могла ранее услышать какое-либо возмущение, исходящее из их мира и которое я одновременно ощущала на душевном уровне инстинктивно, то я всегда с нетерпение жду, когда скорее вернутся ко мне мои любимые соседи с их плеч и я с нетерпением начну вдыхать запах, считывать пальчиками всю информацию, расспрашивать о произошедших событиях и это будет совершеннейшим максимумом возможного получения того потока событий и истории, которое я никогда не получу, как если бы это могло произойти при общении с живым собеседником.
Я знаю наизусть каждый их шорох, каждое их движение я могу вычислить их настроение в зависимости от изменения стуации, определить степень дневной или более изношенности и имею свойство сопереживать, советовать, вести конструктивный диалог, соглашаться, обижаться и даже некоторое время не разговаривать, выражая свой игнор и точку зрения еще совсем не оперившегося организма.
Мне хорошо с ними, я в полной безопасности рядом с ними, я люблю ими создаваемую спокойствие, тишину и полную, очень красивую, прекрасную кромешную темноту, прерываемую лишь одной, предсказуемой по положению, узенькой вертикальной полоской света, создаваемой не плотным примыканием дверки шкафа - всегда предсказуемая, время от времени то исчезающая, то появляющаяся, последовательная в своем проявлении и плановом отсутствии.
В зависимости от настроения я могу повернуться к ней и сменить свое настроение на иное, взамен наплывающим, почему-то и откуда-то непонятным серым мыслям, объяснить которые и понять природу возникновения я не могу ни сейчас, ни ранее, да и не имею никакого желания, так как только при одном намеке на процедуру осмысливания этого, даже самого малюсенького намека на это мне хватает, для того, чтобы ощутить какую-то неимоверную тяжесть, точнее просто предчувствие того, что если я даже начну сейчас думать о том, что я сейчас начну или планирую через какое-то время подумать о том, что собираюсь разобраться с предчувствием появления тяжелого ощущения, заставляет сжаться все мое маленькое существо и внутри и снаружи, так же проявляемое в виде сердечных сокращений и блокирует дальнейшие умопроявления, да и у самой к этому времени пропадает всякое желание разбираться с тем, что только кажется и как-будто бы видится.
Самое интересное, а может быть уже к моменту повествования этого, кажется все странным и любопытным как минимум, как будто бы есть еще какие-то недосказанности, тайны, небольшие такие моменты недопонимания, совсем крохотные, неразличимые, но понимание того, что их разрешение проявит вселенную окончаний, так необходимых моему духу и желанию познания простилает дорогу наверх, несмотря ни на что и степень ощущения мучений от размышления над этим с каждым разом становится все меньше и меньше.
Узенькая, вертикальная полосочка света, - я знаю где она находится, я знаю, что она рядом, я наблюдаю за ней, я держу ее под контролем и берегу свои желания разобраться во всем непременно.
Я смутно помню свое появление у себя в памяти: обрывки светлых оттенков, лоскуты мягких кожных покровов, яркие вспышки света, темные дыры спокойствия и умиротворения. Вероятно чуть позже, осмысленные выводы о строении человеческого глаза, белый оскал ровных рядов в обрамлении чего-то мягкого, теплого и временами колючего, сопровождаемого специфическими, запоминающимися минусом восприятия ароматами. Трубный глас, приятная мелодия других и самый любимый и родной, постоянный, каждовременный, -мой и только мой голос впоследствии, а на первых порах только ощущение от его близости - было моим самым ярким впечатлением и воспоминанием. Сейчас, я храню у себя эти драгоценные остатки воспоминаний в самом отдаленом и закрытом для всех местечке и надеюсь, с течением времени этого у меня никто не заберет и все это останется со мной. Я люблю тебя, моя любимая мамочка.
Потом были впечатления поярче, способность запоминания, поточная запись повторяющихся приятных событий, переполнение памяти, события повторялись. Временами провалы, потом опять все ярко, отчетливо, красиво и незабываемо кусочками. Мамочка, папочка, мой любимый уголочек и всевозможные желания на удовлетворения. Воспоминания передачи информации посредством речевого аппарата, первые шаги во всех направлениях, наставления, нравоучения, мультики, конфеты, игрушки, шарики, тортики, свечки, пузыри, санки, первый снег, детский сад.
Мне больше нравились исследования новых территорий, в силу своего малого размера, самой приятной и интересной работой было изучение территории в виде каког-либо закрытого объекта размером немногим более моих собственных объемов. Для меня это были джунгли и пустыни, горы и и равнины, водные просторы и бескрайние пашни. Возможно машины, автомобили и самолеты и неизвестно что еще, но до жути интересно и заполняло всю меня без остатка. Если же еще и присутствовал приятный родитель какой-нибудь свое частью тела в моих серьезных познаниях было вообще все супер- было в тысячу раз интереснее роцесс, громче хохотательная моя реакция и уровень выброса моего маленького адреналина ни шел ни в какое сравнение с моими маленькими размерами по количеству выделяемого. Это иногда, а практически всегда пугало, принимавшего участие большого родителя и как правило, после этого его часть исчезала из игры и мне не оставалось ничего, кроме того как расстроившись на очень маленькое время, продолжить свои изыскания в интересующей области.
Были территории приходящие и так же уходящие, но были и такие, которые издавна сущестовали рялом со мной, но просто до них еще не доходили ноги или они еще не были зщамечены мною по причине их огромных размеров. Все новые, интересные места обнаруживались совершенно случайно или с подсказки части тела, как правило верхней моего любимого родителя. Наверное так было и в тот раз, когда я для себя открыла новое место, де можно было быть, сесть, лежать, контролировать безопасность закрытием, тепло, тихо, темно и очень весело в игре. Верхняя часть неоднократно подсказывала мне что можно сделать, как можно делать и мне это очень понравилось. Я научилась находить чуть позже самостоятельно в это место и помещать себя туда уже осознанно удобно, затаившись и ожидая реакции верхней части родителя, заранее приготовив для него порцию громкого адреналина у себя во рту. Первое время это работало.
Я не помню, что произошло потом. Какой-то черный промежуток памяти закрывает все мои усилия впомнить этот период. Возможно оберегая меня всю от этого опыта. Я чувствую, что я уже живу здесь очень давно и всегда. Почти стерлись воспоминания о о чем-то, что составляло мою прежнюю детскую жизнь. Это все слова и предложения, смысла которых я не понимаю, но могу изложить на бумаге. Из-за постоянной темноты я не могу увидеть букв, понять вообще, что это буквы, и что это ручка и руки, которые все это пишут.
Я помню несколько первых усилий, против моего согласия в направлении моего сегодняшнего места жительства. Я помню возможно недоумение, вопросительное выражение, застывшую улыбку в надежде на продолжение игры которой в итоге и не последовало. Потом еще один раз, второй...
Я люблю своих родителей, я не должна выходить, потому что я не знаю уже, что отсюда можно выходить. Я понимаю, что это мой любимый домик и другого рядом нет, я быстро расту и скоро мне будет совсем неудобно, но папа говорит, чтобы я постаралась найти удобное положение и что я скоро привыкну к изменениям и это будет правильно. Мне неприятно долго смотреть на кратковременный свет и поэтому я уже попросила маму одевать мне тряпочку на глаза, чтобы не было больно глазкам.
Я умненькая и много думаю. Но почему-то ночью, я приоткрываю дверку и осторожно трогаю пол своей ручкой, ощущаю поверхность то внутренней, то внешней стороной ладони и всеми пальчиками. Провожу линии, рисую незамысловатое или просто наслаждаюсь ночной прохладой и ничего не могу понять.
Посторонние, громкие звуки, которые находятся за пределами моей резиденции доходят до меня приглушенными и от этого добавляют в окружающую меня атмосферу элемент сладенькой песенки перед сном, которые когда-то пела мне перед сном мама, своим красивым и непоставленным голосом.
Я люблю это место, мне тут хорошо, я могу или полностью лежать на спине, подняв ноги вдоль противоположной стеночки, или прислонившись спинкой к стене,- вытянуть ножки.
Очень удобно еще свернуться в клубочек на боку: в сторону темной, тихой стеночки и думать о чем-то, что мне еще не очень известно или повернуться на противоположную сторону и улавливать тени, запахи, движения через имеющиеся щели в двери и следить за жизнью по ту сторону моего маленького убежища.
Иногда, какое-то усатое чудовище приходит навестить меня и рассказывает интереснейшую историю или папины волосатые и худые икры проносятся в едином стремлении по какому-нибудь неотложному делу на этой территории или слегка переваливаясь проплывают мои любимые когда-то мамины сиси на двух добрых, белых ногах, начинающихся из овечьих сапожек.
Я лежу и думаю, могу перевернуться на спинку, почувствовать прикосновение к моему лицу какой-нибудь одежды, которая обитает этажом выше. С течением времени я уже научилась понимать язык всех моих соседей сверху, причем, при дневном свете, я никогда не смогу сказать с кем я имела беседы и кто со мной делился всеми секретами за прошедший день, так как существует громадная разница между визуальным восприятием вещей и чувством осязания их же в обстановке спокойствия, темноты, тишины и роя мыслей молодого, юного организма.
Я даже не знаю до сих пор, как правильно называются те предметы гардероба, которые проживают свой недолгий век рядом со мной, но я прекрасно их понимаю, когда они возвращаются ко мне из внешнего мира после проведенной работы.
Иногда они исчезают на некоторое время, а потом снова появляются в уже несколько обновленном состоянии, сопровождаемые новыми запахами и отсутствием былых автографов. В моем мире, все они очень индивидуальны и меют для меня свои собственные, непохожие друг на друга характеры и лица. Каждый из них имеет свое и общее мнение, способен на диалоги, встречи, обсуждения и анализ происходящего. Каждый имеет свою манеру повествования и различную дикцию элементов речи.
Каждый может мне расскзаать очень много о том, что происходит за пределами рядом и происходило во время их использования далеко за пределами моего ближайшего мира.
Одна особенность есть во всем этом, при действии перемещения туда и обратно моих добрых соседей, которые происходят где-то там наверху, где я не могу точно увидеть каким точно образом это происходит, во все мое маленькое помещение проникают лучи света и я могу кратковременно видеть, как выглядят мои друзья, но я никогда не могу сказать в этом случае, кто из них кто и с кем мне вчера ночью приходилось дискутировать или на кого я вчера обиделась. Я не узнаю их. Я никак не могу привыкнуть к этому и когда начинает происходить этот процесс я очень сильно зажмуриваю глаза, чтобы ничего не видеть и не расстраиваться от этого момента.
Я могу так прекрасно различать свои любимые вещи рядом, что почти люблю себя сильней от этого, я чувствую каждый их шорох, понимаю их настроение, после трудового дня своих любимых родителей. Люблю сравнивать настроения вещи и произошедших событий по оттиску остаточных проявлений чувств каждого родителя. Еще раз понимать были ли эти или другие вещи сегодня в контакте с друг другом и что было у моих предков между собой в течение времени, когда они имели возможность пообщаться и сделать выводы.
Если, сквозь естественные мебельные преграды и строительные перегородки нашей квартиры я могла ранее услышать какое-либо возмущение, исходящее из их мира и которое я одновременно ощущала на душевном уровне инстинктивно, то я всегда с нетерпение жду, когда скорее вернутся ко мне мои любимые соседи с их плеч и я с нетерпением начну вдыхать запах, считывать пальчиками всю информацию, расспрашивать о произошедших событиях и это будет совершеннейшим максимумом возможного получения того потока событий и истории, которое я никогда не получу, как если бы это могло произойти при общении с живым собеседником.
Я знаю наизусть каждый их шорох, каждое их движение я могу вычислить их настроение в зависимости от изменения стуации, определить степень дневной или более изношенности и имею свойство сопереживать, советовать, вести конструктивный диалог, соглашаться, обижаться и даже некоторое время не разговаривать, выражая свой игнор и точку зрения еще совсем не оперившегося организма.
Мне хорошо с ними, я в полной безопасности рядом с ними, я люблю ими создаваемую спокойствие, тишину и полную, очень красивую, прекрасную кромешную темноту, прерываемую лишь одной, предсказуемой по положению, узенькой вертикальной полоской света, создаваемой не плотным примыканием дверки шкафа - всегда предсказуемая, время от времени то исчезающая, то появляющаяся, последовательная в своем проявлении и плановом отсутствии.
В зависимости от настроения я могу повернуться к ней и сменить свое настроение на иное, взамен наплывающим, почему-то и откуда-то непонятным серым мыслям, объяснить которые и понять природу возникновения я не могу ни сейчас, ни ранее, да и не имею никакого желания, так как только при одном намеке на процедуру осмысливания этого, даже самого малюсенького намека на это мне хватает, для того, чтобы ощутить какую-то неимоверную тяжесть, точнее просто предчувствие того, что если я даже начну сейчас думать о том, что я сейчас начну или планирую через какое-то время подумать о том, что собираюсь разобраться с предчувствием появления тяжелого ощущения, заставляет сжаться все мое маленькое существо и внутри и снаружи, так же проявляемое в виде сердечных сокращений и блокирует дальнейшие умопроявления, да и у самой к этому времени пропадает всякое желание разбираться с тем, что только кажется и как-будто бы видится.
Самое интересное, а может быть уже к моменту повествования этого, кажется все странным и любопытным как минимум, как будто бы есть еще какие-то недосказанности, тайны, небольшие такие моменты недопонимания, совсем крохотные, неразличимые, но понимание того, что их разрешение проявит вселенную окончаний, так необходимых моему духу и желанию познания простилает дорогу наверх, несмотря ни на что и степень ощущения мучений от размышления над этим с каждым разом становится все меньше и меньше.
Узенькая, вертикальная полосочка света, - я знаю где она находится, я знаю, что она рядом, я наблюдаю за ней, я держу ее под контролем и берегу свои желания разобраться во всем непременно.
Я смутно помню свое появление у себя в памяти: обрывки светлых оттенков, лоскуты мягких кожных покровов, яркие вспышки света, темные дыры спокойствия и умиротворения. Вероятно чуть позже, осмысленные выводы о строении человеческого глаза, белый оскал ровных рядов в обрамлении чего-то мягкого, теплого и временами колючего, сопровождаемого специфическими, запоминающимися минусом восприятия ароматами. Трубный глас, приятная мелодия других и самый любимый и родной, постоянный, каждовременный, -мой и только мой голос впоследствии, а на первых порах только ощущение от его близости - было моим самым ярким впечатлением и воспоминанием. Сейчас, я храню у себя эти драгоценные остатки воспоминаний в самом отдаленом и закрытом для всех местечке и надеюсь, с течением времени этого у меня никто не заберет и все это останется со мной. Я люблю тебя, моя любимая мамочка.
Потом были впечатления поярче, способность запоминания, поточная запись повторяющихся приятных событий, переполнение памяти, события повторялись. Временами провалы, потом опять все ярко, отчетливо, красиво и незабываемо кусочками. Мамочка, папочка, мой любимый уголочек и всевозможные желания на удовлетворения. Воспоминания передачи информации посредством речевого аппарата, первые шаги во всех направлениях, наставления, нравоучения, мультики, конфеты, игрушки, шарики, тортики, свечки, пузыри, санки, первый снег, детский сад.
Мне больше нравились исследования новых территорий, в силу своего малого размера, самой приятной и интересной работой было изучение территории в виде каког-либо закрытого объекта размером немногим более моих собственных объемов. Для меня это были джунгли и пустыни, горы и и равнины, водные просторы и бескрайние пашни. Возможно машины, автомобили и самолеты и неизвестно что еще, но до жути интересно и заполняло всю меня без остатка. Если же еще и присутствовал приятный родитель какой-нибудь свое частью тела в моих серьезных познаниях было вообще все супер- было в тысячу раз интереснее роцесс, громче хохотательная моя реакция и уровень выброса моего маленького адреналина ни шел ни в какое сравнение с моими маленькими размерами по количеству выделяемого. Это иногда, а практически всегда пугало, принимавшего участие большого родителя и как правило, после этого его часть исчезала из игры и мне не оставалось ничего, кроме того как расстроившись на очень маленькое время, продолжить свои изыскания в интересующей области.
Были территории приходящие и так же уходящие, но были и такие, которые издавна сущестовали рялом со мной, но просто до них еще не доходили ноги или они еще не были зщамечены мною по причине их огромных размеров. Все новые, интересные места обнаруживались совершенно случайно или с подсказки части тела, как правило верхней моего любимого родителя. Наверное так было и в тот раз, когда я для себя открыла новое место, де можно было быть, сесть, лежать, контролировать безопасность закрытием, тепло, тихо, темно и очень весело в игре. Верхняя часть неоднократно подсказывала мне что можно сделать, как можно делать и мне это очень понравилось. Я научилась находить чуть позже самостоятельно в это место и помещать себя туда уже осознанно удобно, затаившись и ожидая реакции верхней части родителя, заранее приготовив для него порцию громкого адреналина у себя во рту. Первое время это работало.
Я не помню, что произошло потом. Какой-то черный промежуток памяти закрывает все мои усилия впомнить этот период. Возможно оберегая меня всю от этого опыта. Я чувствую, что я уже живу здесь очень давно и всегда. Почти стерлись воспоминания о о чем-то, что составляло мою прежнюю детскую жизнь. Это все слова и предложения, смысла которых я не понимаю, но могу изложить на бумаге. Из-за постоянной темноты я не могу увидеть букв, понять вообще, что это буквы, и что это ручка и руки, которые все это пишут.
Я помню несколько первых усилий, против моего согласия в направлении моего сегодняшнего места жительства. Я помню возможно недоумение, вопросительное выражение, застывшую улыбку в надежде на продолжение игры которой в итоге и не последовало. Потом еще один раз, второй...
Я люблю своих родителей, я не должна выходить, потому что я не знаю уже, что отсюда можно выходить. Я понимаю, что это мой любимый домик и другого рядом нет, я быстро расту и скоро мне будет совсем неудобно, но папа говорит, чтобы я постаралась найти удобное положение и что я скоро привыкну к изменениям и это будет правильно. Мне неприятно долго смотреть на кратковременный свет и поэтому я уже попросила маму одевать мне тряпочку на глаза, чтобы не было больно глазкам.
Я умненькая и много думаю. Но почему-то ночью, я приоткрываю дверку и осторожно трогаю пол своей ручкой, ощущаю поверхность то внутренней, то внешней стороной ладони и всеми пальчиками. Провожу линии, рисую незамысловатое или просто наслаждаюсь ночной прохладой и ничего не могу понять.