Про школу
Может быть , когда увижу его, то в первый момент сразу сравню его натуральное изображение с фотографией, выложенной в социальных сетях.
Вспомню некоторые особенности черт лица, заинтересовавшие меня при первом просмотре этой фотографии и сподвигло на воспоминания школьной поры, когда я впервые увидел его.
Поэтому сейчас в моей голове размещается вероятность нашей встречи на сходке однокласников двадцать лет спустя и я могу увидеть именно те моменты, которые заставят пристальней вглядеться в его лицо в частности, по-деталям, а потом посмотреть на общий его вид и еще раз в частности. Заглянуть в глаза, попробовать там отыскать всю его жизнь и разгадать загадку его существования.
Была надежда на новые, вновь выложенные фотографии, в которых, как тогда казалось, может открыться некоторая часть правды и прожитой человеком сущности. Увидеть его путь, представить всевозможные действия и поступки. При отсутствии данного, можно использовать интерьеры заднего фона фотографической картинки и включить тумблер логической фантазии.
Интересно было представить ключевые моменты пройденной жизни исследуемого. Те, которые стандартны для млекопитающего моего возраста, вне зависимости от географическо местоположения, среды развития и сопровождающего окружения.
Организм подчиняется природе. Желания, позывы, размышления и инстинктивные порывы всегда имеют одно направление в сторону увядания плоти, разжижения серого вещества и апатии ко всему, находящемся рядом. Пути к этому у каждого индивидуальны и имеют различную длину, но общее направление остается неизменным и не зависит ни от чьего желания.
Единственное, что я помню про него в школьные годы, это грустное выражение его верхней части лица. Нет, не макушки, подростково закрученных в хаос волос, а именно рамка в которую помещены его карие глаза.
Любое действие, движение, фраза в его сторону или параллельно проходящая информация мимо его организма, позволяла сразу видеть по верхней его части лица уже грустный вывод о последствиях, любого конечного решения, которое находилось на тот момент в стадии поиска. Обсуждение интереснейшей темы могло сразу зайти в тупик в самом начале разговора, так как оратор по не знанию или нечаянно посмотрел ему в глаза и не смог вовремя отвести взгляд в пол. Он одним только незаметным движением полумесяца брови разрушал все воздушные, розовые, и конкретные, стопудовые мальчишеские начинания.
Если перед вам стоял выбор между “тем” и “этим”, и причем вы уже почти склонялись к “этому”, но задним умом понимали и скорее чувствовали, что все-таки выбранное, это не ваше, а ваше “то”, но обстоятельства в виде множества одновременно самых единственных друзей-советчиков склонили вас в эту сторону не в силах сдерживать натиск дружеских одобрений, то единственным и решающим выбором было пойти к нему и глядя прямо ему в глаза сразу перейти к терзающей юношескую плоть сути.
Слова, обозначающие приветствие были для него от нас лишними. Его выражение вселенской скорби на лице и горечь, постигших утрат за всю историю человечества уже проецировалось на его лице, как только он видел вас на дистанции и в ротовой позе вопроса.
Вы начинаете говорить и чувтствуете почти физическую боль на себе от того, как ваши слова входят в его тело, втыкаются острыми иголками в его мозг и непередаваемое, но глубоко знакомое и частое ощущаемое чувство тяжести в яичках, посещает вас после первых вами выдовленных слов, с трудом, сложенных в словосочетания.
Где-то, на середине первого абзаца вашего сообщения, объект вашего обращения начинает немножко кренить и карежить в сторону. Его руки находят опоры на собственных бедрах и тело со слышимым вам физическим скрежетом начинает скручивать в сторону.
Вы боитесь посмотреть ему в лицо, так как оценив вначале разговора его способность чутко и глубоко чувствовать проблему друга и любую другую проблему вообще, и даже любую ситуацию, не относящуюся к пространству проблем, понимаете, что все лицо его уже вывернуто наизнанку и хорошо, что оно сейчас повернуто в другую сторону и вы не можете увидеть эту агонию своими глазами.
Я часто видел его слегка обсосанного грустью и находящегося в состоянии тлеющей скорби в пространстве долгих, школьных коридоров. Он всегда стоял в чуть накрененном положении плеча в левую сторону, совершенно один или рядом с группой увлеченных и активных однокашников, смотрел сквозь время и пространство и не был совершенно расстроен от своей отстраненности от коллектива.
Так вот, после удачно воткнутых в его естесство первых предложений для определения выбора направления по причине собственной слабости и невозможности данного, Григория начинает нежно передвигать из стороны в сторону и вы можете видеть в проплывающей мимо голове собеседника боль, как сущность рождения и конца жизни в едином выражении всего лишь области рта.
Но раз уж вы взялись за это железо и желаете довести нчатое до конца, то не акцентируясь на увиденном, продолжаете уже с испугом мямлить и выдавливать дальше свой вопрос.
После нескольких повторений хаотических движений туловищем, имитирующих побег с места преступления, Григорий скручивается в одну из сторон, подпирается одной рукой в худое колено, а другая, обессиленно падает и начинает покачиваться в такт дыханию, раскрывая общественности худые, длинные, бледные пальцы.
Голова поникла, прическа сбилась, и на два размера, купленный заботливой мамой, пиджак цвета беж, причудливо принимает шишковатую местами форму, задерживаясь на подростковых плечах.
В наступившей тишине вы начинаете отчетливо слышать как на пол падают редкие слезы, поверженного известием друга. Но это воображение, конечно, но именно так новички начинают открывать в себе всю силу воображения, когда сталкиваются с ним первый раз.
Ответ, как таковой, собственно и не нужен уже. Все определено - будущего нет, и вообще ничего не будет и уже ничего нет сейчас.
Я не знаю что он видит вместо обрыдлой картины того времени нашего школьного детства, которую мы ежедневно записывали в свои маленькие розовые процессоры, но он смотрел на мир совершенно другими глазами, не так как мы и я уверен, что его существование представлялось ему в виде жизни в капсуле, помещенной во всемирную, всепоглощающую скорбь в виде окончания представления, которое называется жизнь всего человечества.
Возможно он уже видел все возможные варианты любых наших юных выборов как полный провал и крах в их конечной стадии с результатом хуже которого вообще не бывает быть.
Возможно за всех нас, за все наши начинания и желания этот молодой человек проживал целые вселенные неправильного выбора и критического выбора. Может быть кого-то он отпугивал своим видом и не давал сделать неправильный выбор.
Каким образом это все ему давалось я могу только предполагать, возможно вокруг капсулы была зона отчуждения в которой все смертные представали перед ним в своем чеовеческом обличие на фоне пожаров, наводнений и прочих катаклизмов, которые располагались позади них на расстоянии метра.
Возможно он видел в собеседнике уже результат его никчемной жизни с напоминанием , торчащим например изо-лба рукоятки бытового топорика или строительного гвоздя в ухе.
Возможно молодого и красивого в существующем возрасте, а может быть убитого, убогого старика с трясущемися половинками головы, похожими на щеки. О чем он думал в повседневном своем состоянии я не знаю, только догадки и вопросы, а спросить страшно и убого больно решиться.
Вообще не думаю, что он когда-нибудь делал уроки, выполнял домашнее задание, старательно зарисовывал что-либо или скреб стирочкой.
Какое там можно говорить о поэйзии или литературной прозе в целом, если он уже тысячи лет скитается по свету в образе подростка и наверное мог уже позволить себе видеть разных, всяких личностей в виде ребенка, которые чуть позже потрясли мир своей гениальностью и сгорели в страшной, быстрой агонии смертью скоропостижной и запоминающейся.
И сами не подозревали, что подходили к его капсуле, были прочитаны комковатым на два размера пиджаком цвета беж и унеслись прочь в жизнь, роняя по пути свои творческие прелести, оставляя одноклассника одного, в своем кошмарном мире ужаса.
Ну я не могу по-другому объяснить его поведение.
Его, сжимающий внутренности взгляд, сморщенный букет из бровей, сеточки в уголках глаз и мимика губ, не допускают и намека на хотя бы осветленное будущее дожить до начала следующего урока по окончании короткой перемены.
Сразу хочется забиться глубоко, - где тихо, темно, мягко и слегка повышенная влажность. Это мой Фрейд во мне подсказал такой короткий и желанный путь.
У других возникало острое желание кинуть в провидца пару камней и съесть с хрустом, поджаренный на зажигалке его аппендикс. Таких героев было не много, но если находились, то после начала поединка задиры и забияки понимали, что что-то идет не так.
Удары возможно и достигали цели и на лице сгорбленного аиста было написано разочарование и грусть, но ощущения того самого обычного ощущения радости хулиганизма в организме забияки не было.
Смысл ожидать упругости от рыбы, которую уже замораживали несколько раз, смысл тыкать ножом тушку курицы в надежде, что она вскочет и побежит на несколько финальных кругов вокруг места казни, кукарекая последним выдохом господина Пэжэ, смысл ковырять трухлявое, мертвое дерево, чтобы дождаться произрастания гриба-паразита через десятки лет и записывая местоположение в блокнотик аккуратненькой ручкой. Зачем трогать женскую мумию в надежде получить дыхание дикой страсти в виду отсутствия правил и свободных законов древнего мира.
Но, хулиганы особо не пытались разобраться в причинах происходящего и просто прекращали поединок, мотивируя чем-либо, стараясь поскорее переключиться на что-нибудь более интересное, чтобы забыть моменты непонимания. Сам период непонимания был очень тяжелым умственным грузом и разбираться в тонкостях не хватало желания и умения перед этим.
Сами красные такие, перья всклокочены, шерсть дыбом, воротник набекрень, галстук прожжен в трех местах и с ажурной линией отсутствия на конце. А что он?
А ничего, секунду спустя, стоял там же, рядом с местом битвы и никто вообще не мог сказать, что у него были минуту назад какие-то физические упражнения и была какая-либо активность. Никто не мог сказать, что тут что-то было, хотя сами стояли и смотрели пять секунд назад на представление, как на повод для дальнейших обсуждений и пересудов.
Его пиджак так же бугрился, ибо был универсален к воздейстивям и ему было все равно с какой стороны к нему обращались, бугор влево, бугор вправо никак не менял общей картины, а только придавал свежесть и обновленность фигуре и в виде.
Лицо, в отличие от хулиганского, всегда имело красно-землистый оттенок от внутренних умственных наряжений и ему тоже не приходилось меняться в состояние до боя и после в отличие от хулиганского.
Волосы всегда были под воздействием одной из рук для активизации мыслительной деятельности и хаотичность их расположения с течением времени была фирменной визитной карточкой нашего героя.
Он всегда был обновлен сверху, что казалось постоянным и неповторимым с течением времени из-за множественных воздействий. Глаза смотрят вдаль, сквозь капсулу, за границу жизнедеятельности, стоящих рядом смертников в самое жерло конца всех концов.
Наверное, все-таки он что-то чувствовал, когда на него влиял хулиган, потому как после контакта, наш герой особенно глубоко уходил в свой ужасный, глубокий мир и замирал в сосредоточеньи суровой действительности.
Что можно еще сказать?
Я не мог тогда подойти к нему просто и спросить, что он там всегда видит. Поинтересоваться картинами грядущего и кончиной любимой соседки по парте. Просто смотрел на его существование, когда приходилось немножко пересекаться и представлялась возможность видеть его.
Сейчас же, когда возможности общения и тихого наблюдения за человеком выросли и можно наблюдать жизнь того, которого ты уже похоронил в своей светлой детской памяти по примеру былых времен, можно поразмышлять на тему сделать выводы и реально представить общение с ответами на поставленные вопросы. Проверить догадки, расширить кругозор, убедиться в обратном, задуматься над собой.
- Здравствуй, Петя! Как ты себя чувствуешь, дорогой, боевой, незаменимый товарищ?, -говорю я.
А он и отвечает:
- Дорогой друг, не могу не спросить твоего имечка, ибо жизнь - река, много вод утекло, а вместе с ней и память моя юношеская ушла в неизведанную даль, и сейчас, на перепутье двадцатилетия после окончания и перед следующим тяжелейшим периодом и провалом в неизведанное твоего образа, наверное навсегда, хочу спросить твое имя и звание.-
- Дмитрий, - скажу я, - Дмитрий Боборов, помнишь такого?-
Но на самом деле выражения будут конечно же другими, намного проще и меньше в словах. Так я просто представляю по максимуму, чтобы потом получился хотя бы минимум мычания.
Я наверное вообще к нему не подойду и не поеду на эту встречу выпускников. Я так увлекся, что, кажется, уже там побывал и мне требуется еще двадцать лет для того, чтобы почувствовать желание кого-либо видеть и поднимать из глубины сопливые воспоминания детства про школу.
Вспомню некоторые особенности черт лица, заинтересовавшие меня при первом просмотре этой фотографии и сподвигло на воспоминания школьной поры, когда я впервые увидел его.
Поэтому сейчас в моей голове размещается вероятность нашей встречи на сходке однокласников двадцать лет спустя и я могу увидеть именно те моменты, которые заставят пристальней вглядеться в его лицо в частности, по-деталям, а потом посмотреть на общий его вид и еще раз в частности. Заглянуть в глаза, попробовать там отыскать всю его жизнь и разгадать загадку его существования.
Была надежда на новые, вновь выложенные фотографии, в которых, как тогда казалось, может открыться некоторая часть правды и прожитой человеком сущности. Увидеть его путь, представить всевозможные действия и поступки. При отсутствии данного, можно использовать интерьеры заднего фона фотографической картинки и включить тумблер логической фантазии.
Интересно было представить ключевые моменты пройденной жизни исследуемого. Те, которые стандартны для млекопитающего моего возраста, вне зависимости от географическо местоположения, среды развития и сопровождающего окружения.
Организм подчиняется природе. Желания, позывы, размышления и инстинктивные порывы всегда имеют одно направление в сторону увядания плоти, разжижения серого вещества и апатии ко всему, находящемся рядом. Пути к этому у каждого индивидуальны и имеют различную длину, но общее направление остается неизменным и не зависит ни от чьего желания.
Единственное, что я помню про него в школьные годы, это грустное выражение его верхней части лица. Нет, не макушки, подростково закрученных в хаос волос, а именно рамка в которую помещены его карие глаза.
Любое действие, движение, фраза в его сторону или параллельно проходящая информация мимо его организма, позволяла сразу видеть по верхней его части лица уже грустный вывод о последствиях, любого конечного решения, которое находилось на тот момент в стадии поиска. Обсуждение интереснейшей темы могло сразу зайти в тупик в самом начале разговора, так как оратор по не знанию или нечаянно посмотрел ему в глаза и не смог вовремя отвести взгляд в пол. Он одним только незаметным движением полумесяца брови разрушал все воздушные, розовые, и конкретные, стопудовые мальчишеские начинания.
Если перед вам стоял выбор между “тем” и “этим”, и причем вы уже почти склонялись к “этому”, но задним умом понимали и скорее чувствовали, что все-таки выбранное, это не ваше, а ваше “то”, но обстоятельства в виде множества одновременно самых единственных друзей-советчиков склонили вас в эту сторону не в силах сдерживать натиск дружеских одобрений, то единственным и решающим выбором было пойти к нему и глядя прямо ему в глаза сразу перейти к терзающей юношескую плоть сути.
Слова, обозначающие приветствие были для него от нас лишними. Его выражение вселенской скорби на лице и горечь, постигших утрат за всю историю человечества уже проецировалось на его лице, как только он видел вас на дистанции и в ротовой позе вопроса.
Вы начинаете говорить и чувтствуете почти физическую боль на себе от того, как ваши слова входят в его тело, втыкаются острыми иголками в его мозг и непередаваемое, но глубоко знакомое и частое ощущаемое чувство тяжести в яичках, посещает вас после первых вами выдовленных слов, с трудом, сложенных в словосочетания.
Где-то, на середине первого абзаца вашего сообщения, объект вашего обращения начинает немножко кренить и карежить в сторону. Его руки находят опоры на собственных бедрах и тело со слышимым вам физическим скрежетом начинает скручивать в сторону.
Вы боитесь посмотреть ему в лицо, так как оценив вначале разговора его способность чутко и глубоко чувствовать проблему друга и любую другую проблему вообще, и даже любую ситуацию, не относящуюся к пространству проблем, понимаете, что все лицо его уже вывернуто наизнанку и хорошо, что оно сейчас повернуто в другую сторону и вы не можете увидеть эту агонию своими глазами.
Я часто видел его слегка обсосанного грустью и находящегося в состоянии тлеющей скорби в пространстве долгих, школьных коридоров. Он всегда стоял в чуть накрененном положении плеча в левую сторону, совершенно один или рядом с группой увлеченных и активных однокашников, смотрел сквозь время и пространство и не был совершенно расстроен от своей отстраненности от коллектива.
Так вот, после удачно воткнутых в его естесство первых предложений для определения выбора направления по причине собственной слабости и невозможности данного, Григория начинает нежно передвигать из стороны в сторону и вы можете видеть в проплывающей мимо голове собеседника боль, как сущность рождения и конца жизни в едином выражении всего лишь области рта.
Но раз уж вы взялись за это железо и желаете довести нчатое до конца, то не акцентируясь на увиденном, продолжаете уже с испугом мямлить и выдавливать дальше свой вопрос.
После нескольких повторений хаотических движений туловищем, имитирующих побег с места преступления, Григорий скручивается в одну из сторон, подпирается одной рукой в худое колено, а другая, обессиленно падает и начинает покачиваться в такт дыханию, раскрывая общественности худые, длинные, бледные пальцы.
Голова поникла, прическа сбилась, и на два размера, купленный заботливой мамой, пиджак цвета беж, причудливо принимает шишковатую местами форму, задерживаясь на подростковых плечах.
В наступившей тишине вы начинаете отчетливо слышать как на пол падают редкие слезы, поверженного известием друга. Но это воображение, конечно, но именно так новички начинают открывать в себе всю силу воображения, когда сталкиваются с ним первый раз.
Ответ, как таковой, собственно и не нужен уже. Все определено - будущего нет, и вообще ничего не будет и уже ничего нет сейчас.
Я не знаю что он видит вместо обрыдлой картины того времени нашего школьного детства, которую мы ежедневно записывали в свои маленькие розовые процессоры, но он смотрел на мир совершенно другими глазами, не так как мы и я уверен, что его существование представлялось ему в виде жизни в капсуле, помещенной во всемирную, всепоглощающую скорбь в виде окончания представления, которое называется жизнь всего человечества.
Возможно он уже видел все возможные варианты любых наших юных выборов как полный провал и крах в их конечной стадии с результатом хуже которого вообще не бывает быть.
Возможно за всех нас, за все наши начинания и желания этот молодой человек проживал целые вселенные неправильного выбора и критического выбора. Может быть кого-то он отпугивал своим видом и не давал сделать неправильный выбор.
Каким образом это все ему давалось я могу только предполагать, возможно вокруг капсулы была зона отчуждения в которой все смертные представали перед ним в своем чеовеческом обличие на фоне пожаров, наводнений и прочих катаклизмов, которые располагались позади них на расстоянии метра.
Возможно он видел в собеседнике уже результат его никчемной жизни с напоминанием , торчащим например изо-лба рукоятки бытового топорика или строительного гвоздя в ухе.
Возможно молодого и красивого в существующем возрасте, а может быть убитого, убогого старика с трясущемися половинками головы, похожими на щеки. О чем он думал в повседневном своем состоянии я не знаю, только догадки и вопросы, а спросить страшно и убого больно решиться.
Вообще не думаю, что он когда-нибудь делал уроки, выполнял домашнее задание, старательно зарисовывал что-либо или скреб стирочкой.
Какое там можно говорить о поэйзии или литературной прозе в целом, если он уже тысячи лет скитается по свету в образе подростка и наверное мог уже позволить себе видеть разных, всяких личностей в виде ребенка, которые чуть позже потрясли мир своей гениальностью и сгорели в страшной, быстрой агонии смертью скоропостижной и запоминающейся.
И сами не подозревали, что подходили к его капсуле, были прочитаны комковатым на два размера пиджаком цвета беж и унеслись прочь в жизнь, роняя по пути свои творческие прелести, оставляя одноклассника одного, в своем кошмарном мире ужаса.
Ну я не могу по-другому объяснить его поведение.
Его, сжимающий внутренности взгляд, сморщенный букет из бровей, сеточки в уголках глаз и мимика губ, не допускают и намека на хотя бы осветленное будущее дожить до начала следующего урока по окончании короткой перемены.
Сразу хочется забиться глубоко, - где тихо, темно, мягко и слегка повышенная влажность. Это мой Фрейд во мне подсказал такой короткий и желанный путь.
У других возникало острое желание кинуть в провидца пару камней и съесть с хрустом, поджаренный на зажигалке его аппендикс. Таких героев было не много, но если находились, то после начала поединка задиры и забияки понимали, что что-то идет не так.
Удары возможно и достигали цели и на лице сгорбленного аиста было написано разочарование и грусть, но ощущения того самого обычного ощущения радости хулиганизма в организме забияки не было.
Смысл ожидать упругости от рыбы, которую уже замораживали несколько раз, смысл тыкать ножом тушку курицы в надежде, что она вскочет и побежит на несколько финальных кругов вокруг места казни, кукарекая последним выдохом господина Пэжэ, смысл ковырять трухлявое, мертвое дерево, чтобы дождаться произрастания гриба-паразита через десятки лет и записывая местоположение в блокнотик аккуратненькой ручкой. Зачем трогать женскую мумию в надежде получить дыхание дикой страсти в виду отсутствия правил и свободных законов древнего мира.
Но, хулиганы особо не пытались разобраться в причинах происходящего и просто прекращали поединок, мотивируя чем-либо, стараясь поскорее переключиться на что-нибудь более интересное, чтобы забыть моменты непонимания. Сам период непонимания был очень тяжелым умственным грузом и разбираться в тонкостях не хватало желания и умения перед этим.
Сами красные такие, перья всклокочены, шерсть дыбом, воротник набекрень, галстук прожжен в трех местах и с ажурной линией отсутствия на конце. А что он?
А ничего, секунду спустя, стоял там же, рядом с местом битвы и никто вообще не мог сказать, что у него были минуту назад какие-то физические упражнения и была какая-либо активность. Никто не мог сказать, что тут что-то было, хотя сами стояли и смотрели пять секунд назад на представление, как на повод для дальнейших обсуждений и пересудов.
Его пиджак так же бугрился, ибо был универсален к воздейстивям и ему было все равно с какой стороны к нему обращались, бугор влево, бугор вправо никак не менял общей картины, а только придавал свежесть и обновленность фигуре и в виде.
Лицо, в отличие от хулиганского, всегда имело красно-землистый оттенок от внутренних умственных наряжений и ему тоже не приходилось меняться в состояние до боя и после в отличие от хулиганского.
Волосы всегда были под воздействием одной из рук для активизации мыслительной деятельности и хаотичность их расположения с течением времени была фирменной визитной карточкой нашего героя.
Он всегда был обновлен сверху, что казалось постоянным и неповторимым с течением времени из-за множественных воздействий. Глаза смотрят вдаль, сквозь капсулу, за границу жизнедеятельности, стоящих рядом смертников в самое жерло конца всех концов.
Наверное, все-таки он что-то чувствовал, когда на него влиял хулиган, потому как после контакта, наш герой особенно глубоко уходил в свой ужасный, глубокий мир и замирал в сосредоточеньи суровой действительности.
Что можно еще сказать?
Я не мог тогда подойти к нему просто и спросить, что он там всегда видит. Поинтересоваться картинами грядущего и кончиной любимой соседки по парте. Просто смотрел на его существование, когда приходилось немножко пересекаться и представлялась возможность видеть его.
Сейчас же, когда возможности общения и тихого наблюдения за человеком выросли и можно наблюдать жизнь того, которого ты уже похоронил в своей светлой детской памяти по примеру былых времен, можно поразмышлять на тему сделать выводы и реально представить общение с ответами на поставленные вопросы. Проверить догадки, расширить кругозор, убедиться в обратном, задуматься над собой.
- Здравствуй, Петя! Как ты себя чувствуешь, дорогой, боевой, незаменимый товарищ?, -говорю я.
А он и отвечает:
- Дорогой друг, не могу не спросить твоего имечка, ибо жизнь - река, много вод утекло, а вместе с ней и память моя юношеская ушла в неизведанную даль, и сейчас, на перепутье двадцатилетия после окончания и перед следующим тяжелейшим периодом и провалом в неизведанное твоего образа, наверное навсегда, хочу спросить твое имя и звание.-
- Дмитрий, - скажу я, - Дмитрий Боборов, помнишь такого?-
Но на самом деле выражения будут конечно же другими, намного проще и меньше в словах. Так я просто представляю по максимуму, чтобы потом получился хотя бы минимум мычания.
Я наверное вообще к нему не подойду и не поеду на эту встречу выпускников. Я так увлекся, что, кажется, уже там побывал и мне требуется еще двадцать лет для того, чтобы почувствовать желание кого-либо видеть и поднимать из глубины сопливые воспоминания детства про школу.