НЕТ УПРАВЫ НА РУСИФИКАТОРСКОГО ИМПЕРЦА
Среди жменьки моих древних книжуленций, которых порчу в очередной раз по давно поясненной причине, естественно, сказано за Охотницкую. Где, в масенькой частности, десятилетиями по выходным ходили коллекционеры, приобретавшие там всевозможные раритеты. В выходные дни я был вынужден бывать на охоте, но это не означает, что и мне не повезло на трофеи Охотницкой и ее окрестностей, среди которых был и любимый трехтомник самого Васисуалия Лоханкина «Мужчина и женщина».
В начале лихих девяностых вокруг Охотницкой ездил микроавтобус, скупавший книги у населения по весу - 50 копеек за кило. И хотя сборник Николая Гумилева, изданный в Одессе во времена, за которые с умилением вспоминал дядя Ешта в прославившей Одессу «Ликвидации», чей сценарий я как ветеран Майдана созидать отказался, имел чересчур незначительный вес, он составил компанию «Мужчине и женщине». Было бы чересчур удивительно, попади этот сборник Гумилева в научную библиотеку имени Горького или в Литературный музей, созданием экспозиции которого мне довелось стать свидетелем во времена, когда его нынешние патриархи еще грызли гранит науки в Одесском университете, а нынешний профессор этого уже Национального университета, самая прекрасная Женщина на Земле Елена Анатольевна Бачинская была маленькой девочкой, еще не умевшей ни читать, ни писать.
Появлению наиболее уникальных экспонатов в Литературном музее Одесса обязана Виталию Питерскому. Из недр памяти явилась мне картинка прошлого, как сейчас вижу: в приемной букинистического магазина № 19, находившегося в Доме книги на Дерибасовской, сидит Маша Бадыка, а будущий директор Литературного музея Никита Брыгин отбирает необходимые грядущему музею книги. К слову сказать, именно Маша Бадыка в те же времена оценивала даже старинную мебель в моем доме, которая затем также оказалась в музее. А еще вспомнил сколь мне было горько и невыносимо больно, когда самая прекрасная Женщина на Земле публично заявила о необходимости лишить простого охотника и рыболова финансирования, но тем не менее выполнил ее волю, ибо кроме меня самого этого никто не смог бы сделать, но при том содрогнулся, представив себе судьбу ее коллег сильного пола, если бы нечто подобное случилось бы с ними.
В конце концов я же был еще совсем пацаном, когда Виталий доставлял из своего Ленинграда книги для нашего Литературного музея, которые элементарно невозможно было приобрести в Одессе даже за очень солидные деньги. В самом же Ленинграде этот антиквариат продавался в букинах за слишком смешные копейки, но все равно мало кого интересовал. Виталий приезжал в аэропорт, оставлял свою машину на стоянке, садился в самолет с чемоданом книг, а когда воздушный лайнер ошвартовывался в Одессе, шел с ним на стоянку, где садился в свой другой автомобиль…Вот это можно выдержать, если сегодня, в наступившее долгожданное время деимпериализации, к которому нужно подходить более выверено и ответственно, чем к процессу декоммунизации, некоторые старперы распространяют неправильные сплетни за плачевное положение дел с личным автотранспортом в тоталитарном СССР.
Конечно, в давние времена, когда Женщина, коей обязался служить пока бьется мое сердце, еще училась в первом классе, я, не получавший стипендии студент, готовился к выпускному экзамену по научному коммунизму в том же университете, где она нынче сеет разумное, доброе, вечное, не мог себе позволить доступное Виталику, который был хорошо старшее, но тем не менее завершил собирательство «Библиотеки великих писателей», заплатив за наконец-то появившегося в продаже двухтомник Мольера почти две среднестатистические зарплаты инженера. До и машина у меня была одна, в том числе из аж трех «Жигулей» на всей тогдашней улице имени Маркевича сегодня после деимпериализации ее предыдущего названия - Княжеская. С одновременным появлением улицы имени выдающегося ученого Анатолия Бачинского, родного отца Дульсинеи моего сердца, тоже доктора исторических наук.
Но вот что несколько удивляет, то полное единодушие имеющих сильные разногласия по поводу топонимики городской и областной управ в отношении Гумилева, улицу имени которого отчего-то пока не деимпериализировали. При всем том, что он ненавидел Одессу, в которой не прожил хотя бы недели, в отличие от деимпериализированного Пушкина, пребывавшего в нашем городе аж 13 месяцев…кстати за птичек, шесть томов Пушкина в упомянутой выше «Библиотеке великих писателей» мне удалось приобрести за 500 рублей в год двухсотлетия самой передовой по сей день страны мира, за три года до выпускного экзамена по научному коммунизму.
Так что могу служить маяком в этом деле, ибо, в отличие от «Мужчины и женщины», давным-давно, до декоммунизации и деруссификации, деимпериализировал Гумилева. Причем, какого, с не выдранным предисловием, чем грешат почти все экземпляры книжки, выпущенной в 1942 году в столице Транснистрии, процветавшей во время войны в сравнении с иными городами и весями. Однако, аналогичное цельное издание Гумилева в Одессе все-таки таки есть, пусть не в музеях и библиотеках, а в частной коллекции наряду с сохранившейся роскошной старинной папкой и ее содержимым, в которую еще в имперские времена в полицейском управлении помещали предсмертные письма самоубийц. Тем более, что метод Виталия, за которого есть сведения в нескольких изданиях, находящихся в жменьке моих древних книжуленций, во времена деимпериализации особо ценен.
Главное - не иметь какую-то картину, медаль, фарфоровую статуэтку и т.д. и т.п., обо что повторяться когда и куда не стану, а точно знать - в какой именно стране каждый из предметов вызовет максимально апофеозный фурор. Как это случилось с тем же цельным сборником Николая Гумилева, улетевшем почти за пять тысяч евро. И вообще, если благодаря моим древним книжуленциям, изданных немыслимыми сегодня для Украины тиражами, их читатели научились добывать рыбу при черном бесклевье, обходить капканы, быть постоянно не только с фазанами, косулями, кабанами, но и с липездричеством во время его массовых отключений и башмалой на кармане, а также чересчур многому другому, вплоть до стать долларовыми миллионерами, то просто смешно сказать за рядом с этим попавшую под паровоз мадам Каренин с ее имперскими сотоварищи…