Евреи. Победа золота
Сергей Фомин
Железо против золота (окончание)
«Я убил Царевича для того, чтобы ты жил».
Янкель Юровский своему сыну Александру.
Свидетельство Гелия Рябова, общавшегося с сыном чекиста):
https://tanya-mass.livejournal.com/4772701.html
Еще в годы первой революционной смуты В.В. Розанову довелось услышать такое вот мнение одного из первых лиц кадетской партии, А.А. Мануйлова: «Русское Правительство нисколько не сомневается, что дать евреям равноправие - значит прекратить революцию. Но не хочет, п.ч. это значит отдать Русский народ на съедение евреям». «Отметим, - комментировал приведенные слова сразу же после февральского переворота 1917 г. В.В. Розанов, - эту благородную черту Русских “бывших” Царей, что Они предпочитали гибнуть, чем отдать “волку русских детей”» (В.В. Розанов «Последние листья». М. 2000. С. 242).
«Анти-семитизмом я, батюшка, не страдаю, - отбивался В.В. Розанов в 1909 г. от наседавшего на него М.О. Гершензона, - но мне часто становится жаль русских, - как жалеют и детей маленьких, - безвольных, безхарактерных, мило хвастливых, впечатлительных, великодушных, ленивых и “горбатых по отце”» («Переписка В.В. Розанова и М.О. Гершензона. 1909-1918» // «Новый Мiр». 1991. № 3. С. 225). И ему же, в конце 1912 г.: «Евреи выживут, а русский народ погибнет - в пьянстве, распутстве, сводничестве, малолетнем грехе. Вы скажете: “пьяному и развратному туда и дорога”. Вы так скажете - о чужом. А “родному” и пьяный сын дорог, и распутная дочь - драгоценна» (Там же. С. 234).
В самый разгар описываемых нами событий, В.В. Розанов сделал примечательную, и, в какой-то степени даже пророческую, запись (6.7.1915): «Склоняй голову, русский баран… Мотель уже отточил длинный, тонкий, “иудейский” нож. […]
- Дайте нам! дайте нам! “равноправие” мотеля и барана… Дайте нам, дайте нам, дайте, дайте… Душно нам, глухо нам, сухо нам, дайте, дайте, дайте…
Так настойчиво.
И “дадут” русские. И будет барашек: - Бе-е-е-е…
А Мотель: хо! хо! хо!..
Всё иудейство: хи-хи-хи…
Бедная Россия: вся ты будешь Андрюшею Ющинским. Именно после страшной войны […] …“Иудейское равноправие, как непременный результат войны” […]
“Всё будет наше”… нет - “все будут наши, п.ч. мы богаты”.
Что “длинный нож Мотеля”: глубокий карман Ротшильда… и Мендельсона… и Блейхредера…
- Дайте нам! Дайте нам! Дайте нам!
- Крови или золота?
- Равноправия. С ним мы получим и золото и кровь» (В.В. Розанов «Мимолетное». С. 220).
Резник (шойхет) из-под Мукачева.
Элементы известного пушкинского стихотворения: «“Всё куплю”, - сказало злато;/“Всё возьму”, - сказал булат», - в начале ХХ столетия решительно поменялись местами. И «золото» одержало уверенную победу.
«…Последние годы, - писал о. Павел Флоренский, - идет какой-то сплошной экзамен русскому народу и на экзамене этом русский народ ежеминутно проваливается» (В.В. Розанов В.В. «Сахарна». С. 361).
Приведем еще несколько выписок из знаменитой книги В.В. Шульгина «Что нам в них не нравится…»: «…Люди удивлялись, каким образом после февральской революции 1917 года всюду очутились евреи в качестве руководителей (эта же традиция перешла и к большевикам, когда совершилась революция октябрьская)» (В.В. Шульгин «Что нам в них не нравится…» С. 44). Именно «коммунисты ухитрились вытащить на социальные верхи […] тучу мрачных жидов, выскочивших из гетто, правда, без пейсов, но с косматыми сердцами…» (Там же. С. 171).
«Движимые каким-то неудержимым напором, евреи поползли “наверх”. Точного их “процента” никто не подсчитал, но впечатление было оглушающее. Когда-нибудь история (если ее не затушуют, не задавят и не подделают) расскажет этот процесс» (Там же. С. 33).
…«Еврейство», «с бешенством, со скрежетом зубовным, с новым пароксизмом чисто геттовской злобы», «завладело политической Россией» (Там же. С. 172, 45).
«Самым страшным примером в этом отношении является Россия, где евреи в своей фантастической дикости погубили 30 миллионов человек, безжалостно перерезав одних и подвергнув безчеловечным мукам голода других, - и всё это только для того, чтобы обезпечить диктатуру над великим народом за небольшой кучкой еврейских литераторов и биржевых бандитов». И - удивительное дело! - эти слова из «Моей борьбы» Гитлера подтверждали сами же евреи, причем отнюдь не под пытками в гестапо…
В «Воспоминаниях о Багрицком» Аделина Адалис открыто заявляла: «Мы чувствовали себя сильными, ловкими, красивыми. […] Мы действительно стали “управителями”, “победителями”, “владельцами” шестой части земли» (С.Ю. Куняев «Жрецы и жертвы холокоста» // «Наш Современник». М. 2010. № 9. С. 159).
Подтверждение этим мыслям «красных евреев» мы находим в писаниях их собратьев-эмигрантов.
Сына известного издателя, кадета Г.А. Ландау (1877-1941), по его словам, после переворота 1917 г. сильно «поразило» то, «чего мы всего менее ожидали встретить в еврейской среде, - жестокость, садизм, насильничанье, казалось чуждое народу, далёкому от физической воинственной жизни; вчера ещё не умевшие владеть ружьём, сегодня оказались среди палачествующих головорезов» (Г.А. Ландау «Революционные идеи в еврейской общественности» // «Россия и евреи». Париж. 1978. С. 117-118).
Происходивший из бедной мещанской семьи, что ему, между прочим, нисколько не помешало окончить историко-филологический факультет Новороссийского университета, журналист И.М. Бикерман (1867-1942) соглашался: «...Не приходится... долго доказывать непомерное и непомерно-рьяное участие евреев в истязании полуживой России большевиками» (И.М. Бикерман «Россия и русское еврейство» // «Россия и евреи». Париж. 1978. С. 25).
«Слишком бросающееся в глаза участие евреев в большевицком бесновании, - признавал тот же автор, - приковывает к нам взор русского человека и взоры всего мiра» (Там же. С. 14-15). «Они слишком намозолили всем глаза», - с сожалением констатировал сын меламеда, получивший образование на медицинском факультете Цюрихского университета (Д.С. Пасманик «Русская революция и еврейство. (Большевизм и иудаизм)». С. 154).
Даниил Самуилович Пасманик (1869-1930) - врач, приват-доцент медицинского факультета Женевского университета (1899-1905), деятель сионистского движения.
«Большевизм, - писал тот же сионист Д.С. Пасманик, - стал для голодающего еврейства городов таким же ремеслом, как раньше портняжничество, маклерство и аптекарство» (Там же. С. 157).
Более образно и со знанием дела говорил об этом явлении женатый на еврейке В.М. Молотов: «…В первом правительстве, в Политбюро большинство составляли евреи. […] Среди евреев оппозиционных и революционных элементов было больше в массе своей, чем среди русских. […] Они более изворотливые, они, так сказать, всюду проникали… Это городские люди - веками жили в городах. Жизнь их так вышколила, что они стали очень активными, не в пример русским, которым сначала надо в голове почесать… Пока обнюхаются, раскачаются, а эти всегда готовы» («Сто сорок бесед с Молотовым. Из дневника Ф. Чуева». М. 1991. С. 271-272).
Сын прославлявшего в свое время чекистские расправы еврейского поэта Переца Маркиша - Давид в 1980-е годы в Израиле сформулировал своего рода национальный манифест:
Я говорю о нас, сынах Синая,
О нас, чей взгляд иным теплом согрет.
Пусть русский люд ведет тропа иная,
До их славянских дел нам дела нет.
Мы ели хлеб их, но платили кровью,
Счета сохранны, но не сведены.
Мы отомстим цветами в изголовье
Их северной страны.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Мы дали Маркса вам себе в ущерб,
Мы дали вам Христа себе на горе.
Когда сотрется лыковая проба,
Когда заглохнет красных криков гул,
Мы станем у березового гроба
В почетный Караул.
Одновременно с разрушением во время Великой войны черты оседлости в России подобные процессы происходили и в державах Тройственного союза.
Даже видавшего виды В.В. Шульгина, всю жизнь прожившего в Малороссии и, казалось бы, привыкшего к нелепым лапсердакам и пейсам, галицийские евреи все-таки сильно поразили: «Я их впервые увидел “живыми” в 1914 году, когда наши войска вошли в Галичину, там, в полуразрушенном местечке Рава-Русская, я видел евреев, как бы сошедших со старинных гравюр» (В.В. Шульгин «Что нам в них не нравится…» С. 163). Что уж было говорить о немцах, не помышлявших жить бок о бок с подобного рода людьми из далекого, да еще совсем не европейского, прошлого.
Встреча в Галиции. Германский солдат и хасид. 1915 г.
Вот как немецкая еврейка М. Либерман описывала образ жизни галицийских талмудистов, обосновавшихся в 1915-1916 г. в самом центре Берлина (в районе Александерплатц и знаменитой Линденаллеи), вытеснив оттуда живших там целыми столетиями немцев: «Да, и в Берлине было гетто. Добровольное… У гетто было свое продовольственное снабжение… Евреи-иммигранты сами отрезали себя от внешнего мiра. Они… строго следовали сотням запретов… Большинство ортодоксальных евреев - и старых, и молодых - не умели читать и писать по-немецки… Девочкам приходилось совсем плохо. Они сидели дома и ждали, когда наступит брачный возраст. Смешанный брак считался у верующих евреев самым большим грехом. О нем вообще не могло быть и речи…» (Мишкет Либерман «Из берлинского гетто в новый мiр. Мемуары антифашистки». М. «Прогресс». 1979).
О матери: «Какие были у нее волосы, не знала она сама. Она их просто не имела со времени свадьбы. Ее заставили сбрить их, прежде чем идти к алтарю. Так требовал ритуал. Теперь она стригла их каждый месяц. Почти до лысины. Она носила парик, который делал ее старше и еще некрасивей».
О колдовских ритуалах: «Птице связывали ножки, крутили ее над головой и при этом произносили молитву. Малышам надо было всё время повторять: “Тебе на смерть, а мне для жизни”. Мой маленький братик тоже шепелявил эти слова, в то время как отец крутил петуха над его головой. Затем животных доставляли еврейскому мяснику, чтобы они были зарезаны по ритуалу». То есть обезкровлены.
«Безумный мiр», - подводит итог сказанному сама Либерман. И дикий - прибавим мы.
Да это были отнюдь не скрипачи или гинекологи.
Ортодоксальные евреи в центре Вены. 1915 г.
Даже министр иностранных дел Веймарской республики, сам еврей, Ратенау охарактеризовал своих соплеменников из Галиции как «азиатские орды на песках Бранденбургской марки» (Х. Кардель «Адольф Гитлер - основатель Израиля». М. 2002. С. 38).
Вся эта дикость кишела теперь в самом сердце Европы. И она, как мы теперь это хорошо понимаем, не могла не вызвать в самом непродолжительном времени отпор.
Кстати говоря, и упования определенной части европейского социума на эмансипацию, встраивание в цивилизацию еврейства, на культурную его перекодировку оказались не более чем химерой; более того, иллюзией вредной. И в этом нас убеждают конкретные примеры.
Взять хотя бы поэта Осипа Мандельштама. Европейское образование и личный житейский опыт этого сына перчаточника и музыкантши, темы его сочинений и сам строй его стихосложения - всё это, вроде бы, убеждает нас в правоте сторонников идеи эмансипации. Однако это обманчивое впечатление, ибо самая сердцевина этого «эмансипированного человека» на поверку оказалась иной, чем ожидалось.
«…Нельзя жить, если не будет убит Царь», - вдруг как-то совершенно неожиданно прорывается в его рассудительно-философском тексте, написанном вовсе не на «злобу дня» и не по горячим следам какого-то задевшего его события (О. Мандельштам «Полное собрание поэзии и прозы в одном томе». М. 2010. С. 373). Далее в связке с Царем - словно по слову классика (из сказанного Иешуа Пилату в «Мастере и Маргарите» Михаила Булгакова): «Вспомнят меня, тут же вспомнят и тебя» - следует неназванный по имени Царский Друг: «…В этот желтый зимний день» 9 января 1905 г. «даже хитрый мужичонка в далекой Сибири еще не знал, Кого ему предстоит спасать, и не снаряжался в далекий путь» (Там же. С. 374). А потом приходит, наконец, черед и Русской Земли: «Императорская Россия умерла как зверь - никто не слышал ее последнего хрипа» (Там же. С. 373).
«В жертву интернационалу». Художник В.А. М-т. Агитационный плакат Ростовского-на-Дону отдела пропаганды Добровольческой армии. Перед памятником Марксу на жертвеннике лежит связанная Россия. В качестве жрецов изображены (слева направо в верхнем ряду) Керенский, Урицкий, Свердлов, Зиновьев, Ленин (в красных одеждах), Троцкий (с жертвенным ножом резника в руке), Каменев и Радек. В центре (ниже) - Луначарский и Раковский. Внизу справа и слева - русские дегенераты: красноармейцы и краснофлотец.
Источником приведенного плаката Добрармии был рисунок художника И.В. Симакова «В жертву интернационалу», опубликованный в 1917 г. в иллюстрированном художественно-литературном журнале «Искры» (1917, № 42. С. 331) под заголовком «Судьба России».
Всё это написано не для отбывания номера, не для ритуального курения фимиама революционным и общечеловеческим идолам, а страстью крови, в каждой капле которой вопила потаенная для окружающих сокровенная душа. Но было и другое - непреодолимая чуждость. Потрясающую глухоту к русским смыслам являет уже первая статья О. Мандельштама «Преступление и наказание в “Борисе Годунове”» (1906), в которой он категорически отвергал «теологию» (иными словами богословие), которое «на преступление смотрит как на причину, в которой неизменно заключается зародыш наказания. В подобном учении преступление всегда логически связано с наказанием через посредство Бога, абсолютной справедливости или другого высшего начала […] Эта точка зрения особенно противна и отталкивает всего сильнее тогда, когда ее берут под свою защиту поэт и художник» (Там же. С. 273-274). (Рассуждения, кстати, сходственные с разглагольствованиями масона графа Фоско - отрицательного персонажа романа Уилки Коллинза «Женщина в белом».)
Но вот, между прочим, почему Пушкина и Достоевского оставалось или ненавидеть (как, например, пресловутый Чубайс), либо извращать (как это делает сам Мандельштам, а вслед за ним и сотни его соплеменников-филологов, густо обсевших русскую классику).
Собственноручно записанные поэтом свидетельства демонстрируют его органическую чуждость величайшим проявлениям русского духа. Восхищавший А.С. Пушкина блеск «военной столицы» для Мандельштама - «ворох военщины и […] полицейской эстетики» (Там же. С. 447). Отвращает его и потрясающая музыка П.И. Чайковского, которую Мандельштам сводит к «патриотической какофонии увертюры двенадцатого года» (Там же. С. 443). Что же до Императора Николая II и Г.Е. Распутина, то Мандельштаму не дано было понять, как писал в свое время М.Ю. Лермонтов, на что он руку поднимал.
Близким ему и в творческом и в чисто житейском отношении Н.С. Гумилеву, А.А. Ахматовой и М.И. Цветаевой, при всем их недопонимании каких-то деталей, было дано (Н.А. Ганина «Нечаянное» // С.В. Фомин «Наказание Правдой». М. 2007), а ему нет. Культурно-цивилизационная глухота!
И потому Осип Эмильевич, при всей его несомненной талантливости и значимости, всё же не русский, а русскоязычный поэт, такой же, например, как и «другой Иосиф» - Бродский. У каждого явления, полагаем, всё же должно быть свое собственное место под солнцем.
Но, возможно, скажут, Осип Эмильевич, был человеком европейской культуры? То, как он вырывался на простор из «иудейского хаоса», писатель рассказал сам (О. Мандельштам «Полное собрание поэзии и прозы в одном томе». С. 449). Эта прививка «чужой крови» (Там же. С. 450). далась нелегко. Мать первая в роду «дорвалась […] до чистых и ясных звуков» русского языка, отец этого барьера взять так и не сумел (Там же. С. 455).
Янкель Свердлов в Минске на I съезде советов Белоруссии. Февраль 1919 г.
По собственному признанию, язык его предков был для Мандельштама не более чем «словами, составленными из незнакомых шумов» (Там же. С. 456). Он ненавидел все эти «странные праздники, терзавшие слух дикими именами» (Там же. С. 449).
Пожив в Петербурге и объездив пол-Европы, он заметил, что «в настоящих еврейских домах пахнет иначе, чем в арийских», что при этом «пахнет не только кухня, но люди, вещи и одежда» (Там же). Избавиться от этих запахов на бытовом уровне было, разумеется, проще, чем освободиться от гнетущего тысячелетнего духовного ярма. Правда, и задачи перед собой он, как и некоторые другие его соплеменники, ставил не столь радикальные.
Родители Янкеля Юровского (Хаим Ицкович и Эстер Моисеевна, урожденная Варшавская) с его женой и сыном. Снимок из книги Н.А. Соколова «Убийство Царской Семьи».
Цареубийца Юровский с женой и детьми.
Подобно многим своим единоверцам, для получения образования ему пришлось принять христианство. Однако, в отличие от большинства своих соотечественников, он подошел к этому вопросу обдуманно. В этом смысле Мандельштам входил в группу евреев-интеллектуалов (самой разной политической ориентации), которые переходили в христианство, отнюдь не очертя голову. Для этой группы характерно предпочтение какой угодно конфессии (от разных видов протестантизма вплоть до старообрядчества) католицизму и Православию. Сам Мандельштам был крещен пастором «методистской епископской церкви». Обезбоженному европейскому сознанию это преподносилось не столько, как крещение во Христа, сколько как вхождение в «христианскую культуру» (Н. Василькова «Хроника жизни и творчества Осипа Мандельштама» // О. Мандельштам «Полное собрание поэзии и прозы в одном томе». С. 948).
Чисто внешне эти «новые христиане» зажили общей с окружающими цивилизованной жизнью, однако не прежней подлинно европейской, а уже облегченной, выхолощенной стараниями нескольких поколений усердных и терпеливых работников во имя удобства своих потомков. Вот почему европейцами, в подлинном смысле этого слова, они также не были, оставаясь чуждым, пусть отчасти и коммуникабельным, но все же не своим элементом.
Продолжение следует.
Free Website Counter
Железо против золота (окончание)
«Я убил Царевича для того, чтобы ты жил».
Янкель Юровский своему сыну Александру.
Свидетельство Гелия Рябова, общавшегося с сыном чекиста):
https://tanya-mass.livejournal.com/4772701.html
Еще в годы первой революционной смуты В.В. Розанову довелось услышать такое вот мнение одного из первых лиц кадетской партии, А.А. Мануйлова: «Русское Правительство нисколько не сомневается, что дать евреям равноправие - значит прекратить революцию. Но не хочет, п.ч. это значит отдать Русский народ на съедение евреям». «Отметим, - комментировал приведенные слова сразу же после февральского переворота 1917 г. В.В. Розанов, - эту благородную черту Русских “бывших” Царей, что Они предпочитали гибнуть, чем отдать “волку русских детей”» (В.В. Розанов «Последние листья». М. 2000. С. 242).
«Анти-семитизмом я, батюшка, не страдаю, - отбивался В.В. Розанов в 1909 г. от наседавшего на него М.О. Гершензона, - но мне часто становится жаль русских, - как жалеют и детей маленьких, - безвольных, безхарактерных, мило хвастливых, впечатлительных, великодушных, ленивых и “горбатых по отце”» («Переписка В.В. Розанова и М.О. Гершензона. 1909-1918» // «Новый Мiр». 1991. № 3. С. 225). И ему же, в конце 1912 г.: «Евреи выживут, а русский народ погибнет - в пьянстве, распутстве, сводничестве, малолетнем грехе. Вы скажете: “пьяному и развратному туда и дорога”. Вы так скажете - о чужом. А “родному” и пьяный сын дорог, и распутная дочь - драгоценна» (Там же. С. 234).
В самый разгар описываемых нами событий, В.В. Розанов сделал примечательную, и, в какой-то степени даже пророческую, запись (6.7.1915): «Склоняй голову, русский баран… Мотель уже отточил длинный, тонкий, “иудейский” нож. […]
- Дайте нам! дайте нам! “равноправие” мотеля и барана… Дайте нам, дайте нам, дайте, дайте… Душно нам, глухо нам, сухо нам, дайте, дайте, дайте…
Так настойчиво.
И “дадут” русские. И будет барашек: - Бе-е-е-е…
А Мотель: хо! хо! хо!..
Всё иудейство: хи-хи-хи…
Бедная Россия: вся ты будешь Андрюшею Ющинским. Именно после страшной войны […] …“Иудейское равноправие, как непременный результат войны” […]
“Всё будет наше”… нет - “все будут наши, п.ч. мы богаты”.
Что “длинный нож Мотеля”: глубокий карман Ротшильда… и Мендельсона… и Блейхредера…
- Дайте нам! Дайте нам! Дайте нам!
- Крови или золота?
- Равноправия. С ним мы получим и золото и кровь» (В.В. Розанов «Мимолетное». С. 220).
Резник (шойхет) из-под Мукачева.
Элементы известного пушкинского стихотворения: «“Всё куплю”, - сказало злато;/“Всё возьму”, - сказал булат», - в начале ХХ столетия решительно поменялись местами. И «золото» одержало уверенную победу.
«…Последние годы, - писал о. Павел Флоренский, - идет какой-то сплошной экзамен русскому народу и на экзамене этом русский народ ежеминутно проваливается» (В.В. Розанов В.В. «Сахарна». С. 361).
Приведем еще несколько выписок из знаменитой книги В.В. Шульгина «Что нам в них не нравится…»: «…Люди удивлялись, каким образом после февральской революции 1917 года всюду очутились евреи в качестве руководителей (эта же традиция перешла и к большевикам, когда совершилась революция октябрьская)» (В.В. Шульгин «Что нам в них не нравится…» С. 44). Именно «коммунисты ухитрились вытащить на социальные верхи […] тучу мрачных жидов, выскочивших из гетто, правда, без пейсов, но с косматыми сердцами…» (Там же. С. 171).
«Движимые каким-то неудержимым напором, евреи поползли “наверх”. Точного их “процента” никто не подсчитал, но впечатление было оглушающее. Когда-нибудь история (если ее не затушуют, не задавят и не подделают) расскажет этот процесс» (Там же. С. 33).
…«Еврейство», «с бешенством, со скрежетом зубовным, с новым пароксизмом чисто геттовской злобы», «завладело политической Россией» (Там же. С. 172, 45).
«Самым страшным примером в этом отношении является Россия, где евреи в своей фантастической дикости погубили 30 миллионов человек, безжалостно перерезав одних и подвергнув безчеловечным мукам голода других, - и всё это только для того, чтобы обезпечить диктатуру над великим народом за небольшой кучкой еврейских литераторов и биржевых бандитов». И - удивительное дело! - эти слова из «Моей борьбы» Гитлера подтверждали сами же евреи, причем отнюдь не под пытками в гестапо…
В «Воспоминаниях о Багрицком» Аделина Адалис открыто заявляла: «Мы чувствовали себя сильными, ловкими, красивыми. […] Мы действительно стали “управителями”, “победителями”, “владельцами” шестой части земли» (С.Ю. Куняев «Жрецы и жертвы холокоста» // «Наш Современник». М. 2010. № 9. С. 159).
Подтверждение этим мыслям «красных евреев» мы находим в писаниях их собратьев-эмигрантов.
Сына известного издателя, кадета Г.А. Ландау (1877-1941), по его словам, после переворота 1917 г. сильно «поразило» то, «чего мы всего менее ожидали встретить в еврейской среде, - жестокость, садизм, насильничанье, казалось чуждое народу, далёкому от физической воинственной жизни; вчера ещё не умевшие владеть ружьём, сегодня оказались среди палачествующих головорезов» (Г.А. Ландау «Революционные идеи в еврейской общественности» // «Россия и евреи». Париж. 1978. С. 117-118).
Происходивший из бедной мещанской семьи, что ему, между прочим, нисколько не помешало окончить историко-филологический факультет Новороссийского университета, журналист И.М. Бикерман (1867-1942) соглашался: «...Не приходится... долго доказывать непомерное и непомерно-рьяное участие евреев в истязании полуживой России большевиками» (И.М. Бикерман «Россия и русское еврейство» // «Россия и евреи». Париж. 1978. С. 25).
«Слишком бросающееся в глаза участие евреев в большевицком бесновании, - признавал тот же автор, - приковывает к нам взор русского человека и взоры всего мiра» (Там же. С. 14-15). «Они слишком намозолили всем глаза», - с сожалением констатировал сын меламеда, получивший образование на медицинском факультете Цюрихского университета (Д.С. Пасманик «Русская революция и еврейство. (Большевизм и иудаизм)». С. 154).
Даниил Самуилович Пасманик (1869-1930) - врач, приват-доцент медицинского факультета Женевского университета (1899-1905), деятель сионистского движения.
«Большевизм, - писал тот же сионист Д.С. Пасманик, - стал для голодающего еврейства городов таким же ремеслом, как раньше портняжничество, маклерство и аптекарство» (Там же. С. 157).
Более образно и со знанием дела говорил об этом явлении женатый на еврейке В.М. Молотов: «…В первом правительстве, в Политбюро большинство составляли евреи. […] Среди евреев оппозиционных и революционных элементов было больше в массе своей, чем среди русских. […] Они более изворотливые, они, так сказать, всюду проникали… Это городские люди - веками жили в городах. Жизнь их так вышколила, что они стали очень активными, не в пример русским, которым сначала надо в голове почесать… Пока обнюхаются, раскачаются, а эти всегда готовы» («Сто сорок бесед с Молотовым. Из дневника Ф. Чуева». М. 1991. С. 271-272).
Сын прославлявшего в свое время чекистские расправы еврейского поэта Переца Маркиша - Давид в 1980-е годы в Израиле сформулировал своего рода национальный манифест:
Я говорю о нас, сынах Синая,
О нас, чей взгляд иным теплом согрет.
Пусть русский люд ведет тропа иная,
До их славянских дел нам дела нет.
Мы ели хлеб их, но платили кровью,
Счета сохранны, но не сведены.
Мы отомстим цветами в изголовье
Их северной страны.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Мы дали Маркса вам себе в ущерб,
Мы дали вам Христа себе на горе.
Когда сотрется лыковая проба,
Когда заглохнет красных криков гул,
Мы станем у березового гроба
В почетный Караул.
Одновременно с разрушением во время Великой войны черты оседлости в России подобные процессы происходили и в державах Тройственного союза.
Даже видавшего виды В.В. Шульгина, всю жизнь прожившего в Малороссии и, казалось бы, привыкшего к нелепым лапсердакам и пейсам, галицийские евреи все-таки сильно поразили: «Я их впервые увидел “живыми” в 1914 году, когда наши войска вошли в Галичину, там, в полуразрушенном местечке Рава-Русская, я видел евреев, как бы сошедших со старинных гравюр» (В.В. Шульгин «Что нам в них не нравится…» С. 163). Что уж было говорить о немцах, не помышлявших жить бок о бок с подобного рода людьми из далекого, да еще совсем не европейского, прошлого.
Встреча в Галиции. Германский солдат и хасид. 1915 г.
Вот как немецкая еврейка М. Либерман описывала образ жизни галицийских талмудистов, обосновавшихся в 1915-1916 г. в самом центре Берлина (в районе Александерплатц и знаменитой Линденаллеи), вытеснив оттуда живших там целыми столетиями немцев: «Да, и в Берлине было гетто. Добровольное… У гетто было свое продовольственное снабжение… Евреи-иммигранты сами отрезали себя от внешнего мiра. Они… строго следовали сотням запретов… Большинство ортодоксальных евреев - и старых, и молодых - не умели читать и писать по-немецки… Девочкам приходилось совсем плохо. Они сидели дома и ждали, когда наступит брачный возраст. Смешанный брак считался у верующих евреев самым большим грехом. О нем вообще не могло быть и речи…» (Мишкет Либерман «Из берлинского гетто в новый мiр. Мемуары антифашистки». М. «Прогресс». 1979).
О матери: «Какие были у нее волосы, не знала она сама. Она их просто не имела со времени свадьбы. Ее заставили сбрить их, прежде чем идти к алтарю. Так требовал ритуал. Теперь она стригла их каждый месяц. Почти до лысины. Она носила парик, который делал ее старше и еще некрасивей».
О колдовских ритуалах: «Птице связывали ножки, крутили ее над головой и при этом произносили молитву. Малышам надо было всё время повторять: “Тебе на смерть, а мне для жизни”. Мой маленький братик тоже шепелявил эти слова, в то время как отец крутил петуха над его головой. Затем животных доставляли еврейскому мяснику, чтобы они были зарезаны по ритуалу». То есть обезкровлены.
«Безумный мiр», - подводит итог сказанному сама Либерман. И дикий - прибавим мы.
Да это были отнюдь не скрипачи или гинекологи.
Ортодоксальные евреи в центре Вены. 1915 г.
Даже министр иностранных дел Веймарской республики, сам еврей, Ратенау охарактеризовал своих соплеменников из Галиции как «азиатские орды на песках Бранденбургской марки» (Х. Кардель «Адольф Гитлер - основатель Израиля». М. 2002. С. 38).
Вся эта дикость кишела теперь в самом сердце Европы. И она, как мы теперь это хорошо понимаем, не могла не вызвать в самом непродолжительном времени отпор.
Кстати говоря, и упования определенной части европейского социума на эмансипацию, встраивание в цивилизацию еврейства, на культурную его перекодировку оказались не более чем химерой; более того, иллюзией вредной. И в этом нас убеждают конкретные примеры.
Взять хотя бы поэта Осипа Мандельштама. Европейское образование и личный житейский опыт этого сына перчаточника и музыкантши, темы его сочинений и сам строй его стихосложения - всё это, вроде бы, убеждает нас в правоте сторонников идеи эмансипации. Однако это обманчивое впечатление, ибо самая сердцевина этого «эмансипированного человека» на поверку оказалась иной, чем ожидалось.
«…Нельзя жить, если не будет убит Царь», - вдруг как-то совершенно неожиданно прорывается в его рассудительно-философском тексте, написанном вовсе не на «злобу дня» и не по горячим следам какого-то задевшего его события (О. Мандельштам «Полное собрание поэзии и прозы в одном томе». М. 2010. С. 373). Далее в связке с Царем - словно по слову классика (из сказанного Иешуа Пилату в «Мастере и Маргарите» Михаила Булгакова): «Вспомнят меня, тут же вспомнят и тебя» - следует неназванный по имени Царский Друг: «…В этот желтый зимний день» 9 января 1905 г. «даже хитрый мужичонка в далекой Сибири еще не знал, Кого ему предстоит спасать, и не снаряжался в далекий путь» (Там же. С. 374). А потом приходит, наконец, черед и Русской Земли: «Императорская Россия умерла как зверь - никто не слышал ее последнего хрипа» (Там же. С. 373).
«В жертву интернационалу». Художник В.А. М-т. Агитационный плакат Ростовского-на-Дону отдела пропаганды Добровольческой армии. Перед памятником Марксу на жертвеннике лежит связанная Россия. В качестве жрецов изображены (слева направо в верхнем ряду) Керенский, Урицкий, Свердлов, Зиновьев, Ленин (в красных одеждах), Троцкий (с жертвенным ножом резника в руке), Каменев и Радек. В центре (ниже) - Луначарский и Раковский. Внизу справа и слева - русские дегенераты: красноармейцы и краснофлотец.
Источником приведенного плаката Добрармии был рисунок художника И.В. Симакова «В жертву интернационалу», опубликованный в 1917 г. в иллюстрированном художественно-литературном журнале «Искры» (1917, № 42. С. 331) под заголовком «Судьба России».
Всё это написано не для отбывания номера, не для ритуального курения фимиама революционным и общечеловеческим идолам, а страстью крови, в каждой капле которой вопила потаенная для окружающих сокровенная душа. Но было и другое - непреодолимая чуждость. Потрясающую глухоту к русским смыслам являет уже первая статья О. Мандельштама «Преступление и наказание в “Борисе Годунове”» (1906), в которой он категорически отвергал «теологию» (иными словами богословие), которое «на преступление смотрит как на причину, в которой неизменно заключается зародыш наказания. В подобном учении преступление всегда логически связано с наказанием через посредство Бога, абсолютной справедливости или другого высшего начала […] Эта точка зрения особенно противна и отталкивает всего сильнее тогда, когда ее берут под свою защиту поэт и художник» (Там же. С. 273-274). (Рассуждения, кстати, сходственные с разглагольствованиями масона графа Фоско - отрицательного персонажа романа Уилки Коллинза «Женщина в белом».)
Но вот, между прочим, почему Пушкина и Достоевского оставалось или ненавидеть (как, например, пресловутый Чубайс), либо извращать (как это делает сам Мандельштам, а вслед за ним и сотни его соплеменников-филологов, густо обсевших русскую классику).
Собственноручно записанные поэтом свидетельства демонстрируют его органическую чуждость величайшим проявлениям русского духа. Восхищавший А.С. Пушкина блеск «военной столицы» для Мандельштама - «ворох военщины и […] полицейской эстетики» (Там же. С. 447). Отвращает его и потрясающая музыка П.И. Чайковского, которую Мандельштам сводит к «патриотической какофонии увертюры двенадцатого года» (Там же. С. 443). Что же до Императора Николая II и Г.Е. Распутина, то Мандельштаму не дано было понять, как писал в свое время М.Ю. Лермонтов, на что он руку поднимал.
Близким ему и в творческом и в чисто житейском отношении Н.С. Гумилеву, А.А. Ахматовой и М.И. Цветаевой, при всем их недопонимании каких-то деталей, было дано (Н.А. Ганина «Нечаянное» // С.В. Фомин «Наказание Правдой». М. 2007), а ему нет. Культурно-цивилизационная глухота!
И потому Осип Эмильевич, при всей его несомненной талантливости и значимости, всё же не русский, а русскоязычный поэт, такой же, например, как и «другой Иосиф» - Бродский. У каждого явления, полагаем, всё же должно быть свое собственное место под солнцем.
Но, возможно, скажут, Осип Эмильевич, был человеком европейской культуры? То, как он вырывался на простор из «иудейского хаоса», писатель рассказал сам (О. Мандельштам «Полное собрание поэзии и прозы в одном томе». С. 449). Эта прививка «чужой крови» (Там же. С. 450). далась нелегко. Мать первая в роду «дорвалась […] до чистых и ясных звуков» русского языка, отец этого барьера взять так и не сумел (Там же. С. 455).
Янкель Свердлов в Минске на I съезде советов Белоруссии. Февраль 1919 г.
По собственному признанию, язык его предков был для Мандельштама не более чем «словами, составленными из незнакомых шумов» (Там же. С. 456). Он ненавидел все эти «странные праздники, терзавшие слух дикими именами» (Там же. С. 449).
Пожив в Петербурге и объездив пол-Европы, он заметил, что «в настоящих еврейских домах пахнет иначе, чем в арийских», что при этом «пахнет не только кухня, но люди, вещи и одежда» (Там же). Избавиться от этих запахов на бытовом уровне было, разумеется, проще, чем освободиться от гнетущего тысячелетнего духовного ярма. Правда, и задачи перед собой он, как и некоторые другие его соплеменники, ставил не столь радикальные.
Родители Янкеля Юровского (Хаим Ицкович и Эстер Моисеевна, урожденная Варшавская) с его женой и сыном. Снимок из книги Н.А. Соколова «Убийство Царской Семьи».
Цареубийца Юровский с женой и детьми.
Подобно многим своим единоверцам, для получения образования ему пришлось принять христианство. Однако, в отличие от большинства своих соотечественников, он подошел к этому вопросу обдуманно. В этом смысле Мандельштам входил в группу евреев-интеллектуалов (самой разной политической ориентации), которые переходили в христианство, отнюдь не очертя голову. Для этой группы характерно предпочтение какой угодно конфессии (от разных видов протестантизма вплоть до старообрядчества) католицизму и Православию. Сам Мандельштам был крещен пастором «методистской епископской церкви». Обезбоженному европейскому сознанию это преподносилось не столько, как крещение во Христа, сколько как вхождение в «христианскую культуру» (Н. Василькова «Хроника жизни и творчества Осипа Мандельштама» // О. Мандельштам «Полное собрание поэзии и прозы в одном томе». С. 948).
Чисто внешне эти «новые христиане» зажили общей с окружающими цивилизованной жизнью, однако не прежней подлинно европейской, а уже облегченной, выхолощенной стараниями нескольких поколений усердных и терпеливых работников во имя удобства своих потомков. Вот почему европейцами, в подлинном смысле этого слова, они также не были, оставаясь чуждым, пусть отчасти и коммуникабельным, но все же не своим элементом.
Продолжение следует.
Free Website Counter