(no subject)
И ещё один потрясающий фрагмент романа Гайто Газданова «Ночные дороги».
На этот раз - белый генерал в эмиграции.
Надо заметить, что в отличие от Михаила Булгакова Газданов наблюдал этих генералов своими глазами.
«Превращения, которые происходили с людьми под влиянием перемены условий, бывали настолько разительны, что вначале я отказывался им верить. У меня получалось впечатление, что я живу в гигантской лаборатории, где происходит экспериментирование форм человеческого существования, где судьба насмешливо превращает красавиц в старух, богатых в нищих, почтенных людей в профессиональных попрошаек, - и делает это с удивительным, невероятным совершенством. Я как сквозь сон вспоминал и узнавал этих людей: в пьяном старике с седыми усами и мутным взглядом, которого я встретил в маленьком кафе одного из парижских пригородов, куда случайно попал, - он хлопал своего соседа, пожилого французского рабочего, который особенным, характерным для французского простонародья движением открывал вкось рот с прилипшим к нижней губе, насквозь промокшим коротким окурком, - и говорил, с сильным акцентом: мы их на-ду-ли! - и потом вдруг выпрямлялся и умолкал, и мутный его взгляд начинал внезапно грустить, и он говорил - еще стакан белого, - и из разговора я понял наконец, что было предметом и этого восторга, и этой выпивки: их группе рабочих удалось сдать бракованный материал и получить за него деньги; - в этом человеке я узнал свирепого, усатого генерала, которого помнил по России, высокомерного и жестокого начальника.
Его собутыльник ушел, он остался один, заказал себе неуверенным голосом и размашистым жестом и потом уставился на меня, время от времени вздрагивая и дергая головой.
- Что вы на меня смотрите? - закричал он мне с раздражением.
- Не пожалела вас судьба, однако, - сказал я по-русски.
Он рассердился, заплатил и в пьяном и немом бешенстве вышел из кафе, не взглянув в мою сторону. Потом я узнал от моих знакомых, что, по их сведениям, генерал этот получил какое-то прекрасное место не то в Аргентине, не то в Бразилии и уехал туда уже очень давно; кажется, он преподает баллистику или еще что-то в этом роде в тамошней военной академии. Мне сказали, что он уехал лет восемь тому назад, что он оттуда никому не пишет. Этот отъезд, однако, он обставил с исключительной расточительностью, устроил банкет, все пили шампанское и поздравили его с тем, что вот, наконец, он получил место по заслугам и что в будущей России, конечно...
- Это он себе похороны устраивал, - сказал я, - вот почему эта поминальная роскошь. Бразилия, Аргентина! а в самом деле, сырая рабочая гостиница в шести километрах от Парижа, заводская сирена, красное вино, ежедневное хождение на фабрику, боль в ревматических суставах, перерождение печени, - по счастливому медицинскому выражению, - и никакой Бразилии, никакой Аргентины, никакой, конечно, будущей России и ни одного утешения с той самой минуты, когда дымным осенним вечером нагруженный до отказа пароход вышел в бурное море, оставляя навсегда берега побежденного Крыма».
Конец цитаты.
...Может, удивительное невнимание наших нынешних «белогвардейцев» к Гайто Газданову объясняется ещё и тем, что им не слишком нравятся портреты русской эмиграции, данные им?
Удивительно, кстати: у Газданова в его романах нет ни одного дурного слова о его противниках в годы Гражданской - о красных. Никаких «бесовских рож», никаких бесконечных зверств и надругательств - ничего такого, что так хорошо видят иные наши современники с пуфиков телевизионных студий.
Впрочем, он всё-таки был человек с Кавказа. Думаю, у него были свои представления о чести. Проиграть - а потом сводить счёты, злословя в романах? Побеждать уже на словах? Немыслимо.
В этом смысле белогвардеец Газданов - образец почти недостижимый для нынешних борцов с «комиссарами».
Если уж заниматься поиском причин поражения - то в себе их надо искать, в себе. Но кто ж таким делом заниматься будет! «Причина поражения - белоснежный я? Да вы с ума сошли, холопы!»
На этот раз - белый генерал в эмиграции.
Надо заметить, что в отличие от Михаила Булгакова Газданов наблюдал этих генералов своими глазами.
«Превращения, которые происходили с людьми под влиянием перемены условий, бывали настолько разительны, что вначале я отказывался им верить. У меня получалось впечатление, что я живу в гигантской лаборатории, где происходит экспериментирование форм человеческого существования, где судьба насмешливо превращает красавиц в старух, богатых в нищих, почтенных людей в профессиональных попрошаек, - и делает это с удивительным, невероятным совершенством. Я как сквозь сон вспоминал и узнавал этих людей: в пьяном старике с седыми усами и мутным взглядом, которого я встретил в маленьком кафе одного из парижских пригородов, куда случайно попал, - он хлопал своего соседа, пожилого французского рабочего, который особенным, характерным для французского простонародья движением открывал вкось рот с прилипшим к нижней губе, насквозь промокшим коротким окурком, - и говорил, с сильным акцентом: мы их на-ду-ли! - и потом вдруг выпрямлялся и умолкал, и мутный его взгляд начинал внезапно грустить, и он говорил - еще стакан белого, - и из разговора я понял наконец, что было предметом и этого восторга, и этой выпивки: их группе рабочих удалось сдать бракованный материал и получить за него деньги; - в этом человеке я узнал свирепого, усатого генерала, которого помнил по России, высокомерного и жестокого начальника.
Его собутыльник ушел, он остался один, заказал себе неуверенным голосом и размашистым жестом и потом уставился на меня, время от времени вздрагивая и дергая головой.
- Что вы на меня смотрите? - закричал он мне с раздражением.
- Не пожалела вас судьба, однако, - сказал я по-русски.
Он рассердился, заплатил и в пьяном и немом бешенстве вышел из кафе, не взглянув в мою сторону. Потом я узнал от моих знакомых, что, по их сведениям, генерал этот получил какое-то прекрасное место не то в Аргентине, не то в Бразилии и уехал туда уже очень давно; кажется, он преподает баллистику или еще что-то в этом роде в тамошней военной академии. Мне сказали, что он уехал лет восемь тому назад, что он оттуда никому не пишет. Этот отъезд, однако, он обставил с исключительной расточительностью, устроил банкет, все пили шампанское и поздравили его с тем, что вот, наконец, он получил место по заслугам и что в будущей России, конечно...
- Это он себе похороны устраивал, - сказал я, - вот почему эта поминальная роскошь. Бразилия, Аргентина! а в самом деле, сырая рабочая гостиница в шести километрах от Парижа, заводская сирена, красное вино, ежедневное хождение на фабрику, боль в ревматических суставах, перерождение печени, - по счастливому медицинскому выражению, - и никакой Бразилии, никакой Аргентины, никакой, конечно, будущей России и ни одного утешения с той самой минуты, когда дымным осенним вечером нагруженный до отказа пароход вышел в бурное море, оставляя навсегда берега побежденного Крыма».
Конец цитаты.
...Может, удивительное невнимание наших нынешних «белогвардейцев» к Гайто Газданову объясняется ещё и тем, что им не слишком нравятся портреты русской эмиграции, данные им?
Удивительно, кстати: у Газданова в его романах нет ни одного дурного слова о его противниках в годы Гражданской - о красных. Никаких «бесовских рож», никаких бесконечных зверств и надругательств - ничего такого, что так хорошо видят иные наши современники с пуфиков телевизионных студий.
Впрочем, он всё-таки был человек с Кавказа. Думаю, у него были свои представления о чести. Проиграть - а потом сводить счёты, злословя в романах? Побеждать уже на словах? Немыслимо.
В этом смысле белогвардеец Газданов - образец почти недостижимый для нынешних борцов с «комиссарами».
Если уж заниматься поиском причин поражения - то в себе их надо искать, в себе. Но кто ж таким делом заниматься будет! «Причина поражения - белоснежный я? Да вы с ума сошли, холопы!»