ЖИТИЕ МОЕ...
АВТОБИОГРАФИЧЕСКИЙ ОЧЕРК - к моему ПятидесятиЛетию
Пятьдесят это немного, всего лишь пять попыток по десять лет. Стрелка моего внутреннего хронометра пятнадцать лет тому назад подскочила до отметки тридцать пять. Потом, лет пять, может десять, она пыталась удержаться на этой высоте но не смогла, и стала медленно сползать все ниже и ниже. Так что последние годы я дрейфую в сторону детства и похоже что этот процесс уже необратимый. Я понимаю что «старческое детство» будет несколько другим чем то, что было в начале жизненного пути, поэтому пока у меня еще есть память, я хотел бы немного вернуться в свое первое детство.
Я родился пятьдесят лет тому назад 4 июля 1968 года в маленьком городке Гуляйполе Запорожской области, в Украине, а вернее в СССР. Городок этот состоял из колхозов с административным центом посредине. По сути Гуляйполе было соединенными колхозными штатами. Мне достался колхоз имени Карла Маркса.
Первые годы
Я плохо помню свое раннее детство. Так, какие-то фрагменты. Помню съемную квартиру в Днепропетровске, где жили мои родители когда отец учился в строительном институте. Парк, качели, кошка, игрушки…Говорят что меня в детстве все любили. Я не понимаю за что. Воспоминания моих родителей не дают для этого никаких оснований. Я, говорят, любил захаживать в гости к соседям. Этот поход я совершал всегда по одному и тому же сценарию. Заходил в квартиру и шел, не подымая головы, мимо хозяев, не проронив при этом ни слова. Митрофановна, (так звали соседку), подымалась с кресла в котором сидела за вязанием, и также молча шла следом за мной на кухню. Я запрыгивал на стул, усаживался на нем поудобней, и только потом подымал глаза и говорил: «Здрастуйте, давайте обідать». Это была моя ключевая фраза, после которой я начинал «гостить».
Помню санки скользящие по снегу, когда меня родители возили к бабушке. Помню как не хотел ехать обратно. У меня был в запасе надежный способ, что бы остаться еще хоть на чуть-чуть погостить. Я говорил бабушке волшебно фразу: «Я хочу їсти». Для Бабушки Нади, эта фраза была кодировочной. Она ее делала непоколебимой в отстаивании моих прав на еду. Не было такой силы во Вселенной, которая бы смогла заставить Бабушку отпустить любимого внучика «голодным». Я конечно же есть не хотел, и все это понимали, но родители знали - Бабушка ни за что не даст мне уйти не поевши. И я сидел, и как мог тянул резину за столом.
О вере в Бога я тогда ничего не знал, и никто меня в этом не просвещал. Но обрядовые вещи мои родные соблюдали. Помню, как еще до школы, я ходил «посевал», «колядовал», и «меланковал». Это дало мне возможность скопить свой первый капитал и купить фотоаппарат "СМЕНА - 8М». После этого фотографирование стало моим пожизненным увлечением.
Школа
В школу я пошел, как и все мои сверстники, в семь лет. Даже не помню умел я читать до школы или нет. В первый класс пошел с ранцем в котором были палочки для счетов, блокнот с ячейками где были разложены вырезанные из бумаги буквы, Букварь, чернильная ручка, и тетрадки для прописи. По сравнению с нынешними школьниками - первоклашками я был круглым невеждой. Притом «круглый», как видно их моего детского гастрономического менеджмента, можно понимать и в прямом, и в переносном значении слова.
Начиналось мое образование со сложений и вычитаний палочек и с букваря в котором «Мама мыла раму». Еще нужно было выписывать разные закорючки в тетрадке, которые должны были бы превратиться в каллиграфический почерк. Новые впечатления от школьной учебы прошли быстро оставив только радость игры в футбол на переменках. Здание для занятий первоклашек у нас находилось на приличном расстоянии от основного корпуса школы, возле детского сада и состояло из комнат для двух классов, сарая для хранения угля, и туалета на улице. Тут же был мини дворик, где мы гоняли мяч. В классе напротив учительницей была А.К. которая мне чем то напоминала гончую собаку, похожую на афганку. К нашему увлечению футболом и мячу она также относилась по собачьи. Ее любимым делом было ловить мяч между наших ног, и с каким то остервенением пробивать ножницами. Я не знаю что ее так раздражало, может то что мы нарушали дисциплину и школьный порядок, опаздывали на занятия, громко шумели во дворе, но этот момент я запомнил на всю жизнь. Нужно сказать что растерзанное тело мяча нас не останавливало. На следующей перемене мы все равно продолжали играть в футбол его останками, а когда лишались и их, то находили все, что можно было буцать.
На большой перемене мы выстаивались всем классом по двое и шли организованно в столовую, которая находилась возле главного школьного корпуса. Очень хорошо помню то соединение сала, хлеба и муки пережаренное в панировочных сухарях которое называлось школьной котлетой. Какая же это была тогда вкуснятина! Помню «песочник» - слоённый пирог, промазанный внутри яблочным повидлом. Есть все это полагалось с закрытыми глазами, чтобы внешние впечатления, не отвлекали от внутренней сосредоточенности.
Мой школьный ранец было самым уникальным произведением советского ширпотреба. В зависимости от ситуации, он мог выполнять функции переносчика учебников, волейбольного мяча, и даже санок в зимнее время года. Кроме спуска с горок на ранце в начально - зимний период у нас в школе был еще один вид получения экстремального удовольствия. Рядом с нашей школой протекала речка Гайчур. С первыми морозами она покрывалась тонким льдом. Ширина на нашем участке у нее была метров тридцать. Глубина приличная, можно было нырнуть с головой. Когда лед замерзал, но был еще слишком тонким что бы на нем стоять, мы играли в игру которую называли «дрезина». Ее суть заключалась в том, что нужно было пробежать по тонкому льду так, что бы тот не успел провалиться под ногами. Бежишь что есть мочи, чувствуешь как под тобой образуется яма готовая вот-вот треснуть и наполнится водой, а сзади за тобой идет волна из сгибающегося и трескающегося льда. Чувствуешь при этом радость и тебя мало волнует чем это может закончиться.
Значительно больше мы рисковали когда прыгали на незаконченных новостройках через зияющие «бездной» дверные и оконные пустые проемы. Перепрыгивать нужно было довольно широкие участки и любое неловкое движение могло закончиться падением на бетон с камнями с пяти-шести метровой высоты. Однажды я все же умудрился свалиться. В поликлинике добрые люди подсказали родителям что недалеко живет костоправ. После рентгена, что бы не терять время ожидая ответ, мы к нему и направились. Тот деловито пощупал руку сказал что сейчас все будет в порядке. Далее он ее вывернул и сильно дернул вверх. Я потерял от боли сознание, а рентгеновский снимок показал что там, в то время, все же был не вывих, а перелом.
В принципе где то так мое детство и проходило. Я падал с черешни и распарывал ногу о торчащий из бетонной опоры ржавый болт, сваливался бесчисленное количество раз с велосипеда, лазил по крышам, прыгал с чердаков, и каким-то удивительным образом все же смог выжить, как и большинство моих сверстников, которые жили точно такой же жизнью. Наверное причиной нашей живучести было правильное питание…
Напротив школы через дорогу стояли продуктовый магазин и медпункт. На перемене в магазин мы не бегали, потому что особых денежных средств для этого не имели. У нас было два варианта себя подкормить, это школьная столовая или… медпункт. В столовой часто была очередь, а в медпункте ее никогда не было. Поэтому, не редко на перемене мы заваливались всей гурьбой в медпункт и «на все», покупали “Гематоген” и “Аскорбиновую кислоту”. Я думаю что если у сельского фельдшера был план по сбыту этой продукции, то она его перевыполнила на много лет вперед. Потому что в течении всей своей последующий жизни я не съел и сотой части того количества гематогена и аскорбиновой кислоты, которую я съел за период обучения в начальных классах школы.
Первые увлечения
В то время ни и о каком духовном образовании не могло быть и речи, о Боге не думали, жили «как все». В доме у нас висела в углу икона Покрова Божией Матери, но я не понимал что там было изображено. Все же какие то «духовные вопросы» я себе задавал. Помню как лежа в густых зарослях малины я, смотря снизу вверх на красные ягоды, думал, «а кто же такую красоту мог сотворить»? «Наверное Бог» -отвечал я себе. «А кто же тогда сделал Бога»? «Наверное какой то более старший Бог», подумал я. «А его кто сделал»? Тут я понял что попал в дурную бесконечность и решил эти вопросы отложить на потом.
Из самых первых духовных впечатлений помню тот момент, когда я осознал свою конечность и смертность. Это стало для меня шоком. Я не хотел в это верить, но у кого из взрослых не спрашивал, самое утешительное было - «это еще не скоро». Да какая разница когда! Главное что меня не станет! Я представлял как меня будут закапывать в землю, как я там буду гнить, как меня будут есть черви, и мне становилось от этого не по себе.
А жизнь меня интересовала чем дальше, тем больше. Еще не умея читать я любил листать учебники по истории. Рассматривая с любопытством Египетские пирамиды, фрески дворцов Месопотамии, военные доспехи спартанских воинов, храмы древней Греции и Рима, я сочинял свою историю и давал свое объяснение тому, что там было нарисовано.
Едва научившись читать, минуя сказки, я сразу стартовал с «Пятнадцатилетнего Капитана» Жюль Верна, потом жадно перекинулся на книги Р. Л. Стивенсона, А. Беляева, А. Дюма, В. Скотта, Дж. Лондона, М. Рида, и прочь, и прочь. Я не читал книги, я в них жил. Не видя букв, я видел в книге многомерную картину жизни. В ней были измерения мыслей, внутренних чувств, переживаний героев. Многие книги я перечитывал по несколько раз только для того, что бы снова и снова пройти путь со своими кумирами. Я путешествовал с Миклухо Маклаем по Новой Гвинеи, с Диком Сендом по Африке, с героями Фенимора Купера я скакал по американским прериям, в «затерянном мире» я спасался от динозавров, а в океане плавал с пиратами. Меня увлекло чтение с головой. Из урока в урок я снимал оберточную обложку с учебника и заворачивал в нее очередную читаемую мной книгу. Иногда меня учителя ловили на том, что вместо того что бы слушать урок я занимаюсь чтением художественной литературы и писали замечание в дневник, но меня это не останавливало. Когда родители заставляли меня спать я умудрялся читать с фонариком под одеялом. Так книга вошла в мою жизнь и стала моим лучшим, и пожалуй единственным, другом.
Первую же «научную книгу» которую я прочитал были «Земля и Небо» А Волкова и книга И. Яковлевой "Палеонтология в картинках». Эти две книги побудили меня заняться "научным поиском». Для этого я завел толстую тетрадь, и стал туда вырезать из журналов, газет, книг то, что представляло для меня интерес. Так там оказалось все что было доступно для меня по тайне Бермудского треугольника, снежного человека, НЛО, Лохнецкого чудовища, потом туда стали попадать явления духов, привидений и т.п. Не обошлось и без эксцессов.
В четвертом классе ! на уроке истории мы обзорно проходили события 1917 года. Перебирая в школьной библиотеке, где работала моя мама, книги я наткнулся на книгу со странным названием, которое меня очень заинтересовало - «Анти-Дюринг». Я в это время как раз пытался изучать «квантовую физику», потому что оказался под глубоким впечатлением от очередной телепрограммы «Очевидное невероятное» где проф. Капица доступно и интересно мне объяснил о жизни загадочной элементарной частицы под названием «нейтрино». Из популярных книг по физике микромира я узнал о том, что есть еще и античастицы. Каким то образом «Анти-Дюринг», стал у меня отождествляться в античастицей, поэтому я решил книгу почитать. Но вскоре понял что здесь речь идет о другом. Имя автора книги мне показалось знакомыми, это был Фридрих Энгельс. Я вспомнил учительницу, революцию, и решил подготовить ответ по этому материалу. На уроке, после того, как кто-то рассказал у доски о событиях октября 1917 года, я прилежно тяну руку что бы дополнить ответ. Учительница дает добро, я встаю и с деловым видом начинаю: «Я вот тут недавно «Анти-Дюринга» Энгельса решил перечитать…( у учительницы Саенко Любовь Ивановной в это время лицо стало медленно вытягиваться) так хочу вам сказать, что оказывается не все тогда разделяли прогрессивные взгляды революционеров. Были такие мелкобуржуазные людишки, среди германских социал -демократов, которые не соглашались с марксисткой - ленинской теорией, и им приходилось однако объяснять ее с позиций диалектики, политэкономии и научного коммунизма…
Школьный мини маркет.
Наша школа конца семидесятых, средины восьмидесятых была таким себе сельским торгово-игровым развлекательным центром. Я помню как мы всем классом жевали по очереди купленную кем то жвачку, и последнему жевателю доставался странный, синий кусок погрызенной жёсткой резины. Мы продавали, обменивали, все что пользовалось спросом на нашем внутреннем школьном рынке. Пользовались успехом водяные наклейки привезенные дембелями из Германии, которые назывались «переснимачки». Их с успехом можно было поменять на пластмассовые статуэтки «Викингов» или «Неандертальцев». В ходу были импортные и отечественные сигареты, а также пустые пачки из под них, которые составляли целые коллекции у ценителей. Это обменивалось на фотографии групп «ABBA», «KISS», "BONEY M», "Suzi Quatro» и др. Торговали кассетами с их записями. Фирменные кассеты ТDK, DENON, SONY ценились высоко. Ими не нужно было стучать по коленке, как это мы делали с нашими МК когда те скрипели при воспроизведении, и они быстрее мотались с помощью карандаша засунутого в кассету. Диск жокеями на переменках были счастливые обладатели касетника «Весна -202» тогда же работало и местное казино. Роль столиков выполняли деревянные лавочки во дворе и бетонные ступеньки. Мелочь трясли в руках, бросали и потом выбирали кто «орел», кто «решку". Далее шла игра на выбивание. Кто сможет ударить своей монеткой по монетке противника так, что бы она стала «орлом» или «решкой», тот постепенно и присваивал себе выигрыш.
В подростковых кругах шла обычная борьба за доминирование. Претенденту на роль «Альфа-самца», или «самки», нужно было воплощать в себе определённый имиджевый стиль. Это дипломат - мыльница, джинсы (катон или микровильвет), «водолазка» или т.н. «батник». Правда удавалось это мало кому, потому что семьи наших родителей были с очень скромным достатком. У нас в классе только один мальчик заимел мирковильветовые синие джинсы и то, только потому, что его мама торговала в колхозном магазине пивом, а значит могла себе это позволить. Вся эта импортная «роскошь» продавалась цыганами в Запорожье, на рынке «Анголенко», за сумасшедшие деньги. Пошив «брендовой фирменной одежды» был организован этими же цыганами на поселке ДД. Но каждый, кто мог себе позволить эту «радость» купить, свято верил что она была привезена моряками с Италии, Испании, или США специально для них.
Правда у нас в школе однажды появилась обладательница настоящих фирменных джинсов. Это была молоденькая симпатичная учительница истории с еврейской внешностью, Колосовская Людмила Владимировна. Кроме крутых джинсов у нее была такая же фигура. Поэтому мужская часть класса с радостью, а женская с завистью, ждали когда она войдет в класс и начнет писать на доске «число и классная работа». Пространство между партами и доской, становился подиумом, а учительница гвоздем шоу - программы. Ее хождение между рядов парт и заглядывание к нам в тетрадки, становилось интимным невербальным общением в процессе которого нам предоставлялась возможность в подробностях рассмотреть качество заклепок, надписи на кожаной лейбе джинсов, вшитый небольшой американский флажок в нужном и правильном месте, ну… и конечно же сложенность стройной фигуры. Директор школы также заценила красоту и изысканность объекта наших первых детских вожделенней, и после проведения экспертизы и профилактической беседы историчка больше джинсы в школу не одевала, а сами уроки истории потеряли для нас всякий интерес и привлекательность.
Но высшим, и непревзойденным идеалом красоты для меня и по сей день остаётся наша классная руководительница - Шамрай Любовь Николаевна. В те годы это была точная улучшенная копия Ларисы Голубкиной из ф-ма «Гусарская баллада» (Шурочка Азарова). Кроме утонченной, изысканной красоты, это был благороднейший интеллигентный человек, в котором внутреннее и внешнее соединились в единое, прекрасное, гармоничное целое. Я по этому лекалу все женское, что потом встречалось на моем жизненном, только и мерил - никто не дотягивал…
Но, возвратимся в нашу гендерную подростковую озабоченность. Мы, в то время, по сельской простоте, кто как мог, так и находили выход из сложившегося фирменно-финансового тупика. Я, например, вместо маленького пластикового «дипломата», которого было недостать, купил такой же по внешнему виду, с того же материала, и так же застегивающийся чемодан. Он был в два раза толще «мыльницы», несколько шире и выше, но зато в остальном был ее точной копией. И этот черный гремящий пластиковый «гроб» я так и тягал за собой несколько лет в школу.
Что бы как то компенсировать нашу сельскую легкопромышленную неполноценность мы придумали делать трафареты для нанесения лейб на одежду. На простой альбомной бумаге мы вырезали лекала марок брендовых фирм. Как правило это были PUMA, АDIDAS, МОНТАНА. Потом на обычную белую футболку, которая стояла копейки, мы наносили с помощью губки и маслянной краски (которой красили дома окна и двери) «фирму» производителя и становились местными модными владельцами пускай и поддельной, но все же престижной продукции. Правда, после первой же стирки, краска трескалась и отпадала кусками, но это нас мало смущало. Особенно если ты еще имел и очки под названием «зеркальные», или же «хамелеон». Это такое себе прозрачное с одной стороны зеркало на глазах. Очень важно что бы в верхнем (или нижнем) углу одной из линз красовался маленький американский (или канадский - все зависит от вкуса циган -производителей) флажок, даже если он и будет мешать обзору. Флажок однозначно свидетельствовал о том, что очки проделали свое путешествие через океан только ради того, что бы осесть именно на этом благородном носу. Мало кто думал о том, что очки делались там же, где и «фирменные джинсы», продаваемые на Анголенко. Зато такие очки вселяли уверенность в себе и повышали самооценку.
«Сказка о Золушке», прочитанная в колхозе Карла Маркса, звучала примерно так: «В вечернее время, когда закатное солнце отражало в зеркальных модных линзах свои последние багровые лучи, а их обладатель не спеша ехал по селу на стареньком потрёпанном велосипеде встречать с череды свою корову, возвращающееся с полей стадо начинало восторженно мычать, увидев смотрящие на него огромные зеркальные глаза. В это время велосипед под седлом ездока чудесным образом превращался в черного маститого мустанга, он сам в дерзкого ковбоя, а стадо коров в буйволов, которых надо было загнать на ранчо. «А ну пішла…» кричал ковбой на своего «бизона», махая лозынякой и отгоняя ее от вишневых деревьев растущих вдоль дороги .
Но, все это конечно же был детский лепет. Всем было ясно и понято, что настоящий «Альфа самец» тот, у кого есть мотоцикл ЯВА, или хотя бы мопед. Эти люди были вне конкуренции. Круче был только председатель колхоза, у него была Волга с оленем на капоте…
Школьная жизнь во время холодной войны.
Директором нашей третьей школы была «Жучка». На самом деле ее звали Кириченко Валентина Федоровна, но для всех в школе она была «Жучка». Теперь, с возрастом, я понимаю что это был замечательный администратор, прекрасный педагог, профессионал каких ещё надо поискать, отличный менеджер, просто хороший человек, которой удавалось держать в школе порядок, чистоту и дисциплину. Ее уважали, боялись, и благодаря ей школа была обеспечена всем необходимым, но…тогда для нас она была просто «Жучка». И однажды она все же оправдала свою кличку, перепугав меня чуть ли не до полусмерти.
Предварительно нужно сказать, что так же как и всех, нас тогда идеологически воспитывали в духе политики коммунистической партии. Мы знали что СССР это мирная страна, и она хочет что бы был мир во всем мире, но гранаты, на уроках физкультуры, нас учили бросать уже с четвертого класса. В нужные памятные даты нам рассказывали о американском империализме, а симпатичная девочка Наташа Волох (старше меня на один год) с умилением, и чуть ли не со слезами на глазах, пела нам о «японских бумажных журавликах». Такой Наташу я и запомнил на всю оставшуюся жизнь. Красивую, стройную, c загоревшим лицом, темными развивающимися волосами, глубокими карими глазами в которых… навечно застыл ядерный гриб.
"Когда я выйду к солнышку?” - спросила у врача.
А жизнь горела тоненько, как на ветру свеча.
И врач ответил девочке: "Когда придет весна,
И тысячу журавликов ты сделаешь сама”. - как заведённая пела Наташа ежегодно, а мы все понимали, что в любой момент Гуляйполе может превратиться в Хиросиму или Нагасаки. Наши велосипеды, рыбные снасти, коньки и клюшки расплавятся, светомузыка спаянная собственными руками сгорит, а мы все превратимся в ядерную пыль. И вот однажды, как нам показалось, этот момент наступил…
Это был ноябрь 1982 года. Мы спокойно, ничего не подозревая, занимались на уроках, как вдруг в класс заходит «Жучка». Я никогда раньше ее такой не видел, и мне стало реально страшно. «Всем встать» - прозвучал жесткий, железный, командный голос. Я сообразил что случилась что-то очень ужасное. «На нашу страну обрушилось страшное горе…» И тут, я все понял..У меня затряслись колени и струйка холодного пота побежала по спине. Я уже видел как в ядерном огне горит Москва, Киев, Минск. Я спрашивал себя: «Сбросили ли бомбу на Запорожье? И если да, то дойдет ли до нас радиация? Будут ли бомбить Гуляйполе»? Я терялся в самых страшных догадках. У нас возле столовки есть «бомбоубежище»,- выкопанная, полуразрушенная землянка, куда мы ходили вместо туалета, что бы не бежать далеко. Но, если там и укрыться от бомбежек, то лишь для того что бы умереть от удушья и зловония. «Сегодня…» - здесь Жучка сделала пазу по Станиславскому, «скончался наш дорогой вождь, Леонид Ильич Брежнев».... «Слава Богу»!!! - кто то чуть ли не заорал на весь класс. Оказывается те же чувства и мысли со мной переживала вся школа. После объявления траура, все дружно побежали в туалет облегчать жизнь после пережитого шока. У всех резко поднялось настроение. Ура!!! Слава Богу! Это не война, это всего лишь Брежнев умер, как же это здорово! Ура!!! В общем, получилась вместо траура всеобщая радость и ликование по поводу смерти генцека.
Какое то время портрет усопшего вождя с траурной ленточкой стаял в коридоре, в красном уголке, возле бюста Ленина. Я на него всегда с опаской косился когда проходил мимо. Почему то у меня он ассоциировался с траурным фото Бубликова из «Служебного романа». Я думал, «А точно умер? А то вожди, они же типа «вечно живые». А вдруг встанет резко с гроба и понесет его снова в засос целоваться со всеми членами политбюро…» В общем, странные мысли мне иногда лезли в голову.
Идеологическая машина нас учила быть «Всегда готовыми». «Будь готов» - «всегда готов». Никто из нас не понимал смысла этих слов и даже не пытался понять. Что то там говорили о защите идеалов партии, дела Ленина, и прочь. Но никто в это давно не верил. Но все же нас учили быстро собирать и разбирать автомат Калашникова, петь военные песни и маршировать в красивых костюмах на детско-юношеской военно-полевой игре «Орленок» и «Зарница». После уроков по несколько часов сряду «Колобок» (Кузьменко Виктор Петрович, учитель НВП и труда, его так дразнили за то, что он был маленький и кругленький) дрессировал нас к строевому смотру на плацу готовясь к областному слету. Мы что есть мочи чеканя шаг горланили:
«Орлята учатся летать,
им салютует шум прибоя
в глазах их небо голубое
ничем орлят не испугать
орлята учатся летать…»
Раз, раз, раз два три….- звучит командный голос Колобка. Я есть хочу, живот урчит, иду и думаю: “блин, когда ж тебя уже “заклинит”...а дома наверное борщ с курицей, или каша с подливкой», но надо было горланить дальше:
«Не просто спорить с высотой,
Ещё труднее быть непримиримым…
Но жизнь не зря, зовут борьбой,
И рано нам трубить отбой! Бой! Бой!»
В общем нас учились быть воинами. Уроки начальной военной подготовки предусматривали стрельбу в школьном тире из мелкокалиберного оружия. Это было хорошим поводом украсть патроны. После того как это было сделано, начиналось «таинство» изготовления «заряженной» сигареты. Головка патрона аккуратно откручивалась и с гильзы высыпался порох. Далее бралась сигарета, с которой также высыпался где-то до половины табак, засыпался порох и обратно затрамбовывался табак. Эта сигарета называлась «заряженной». Я не курил, но был свидетелем как такой сигаретой угощали курящих одноклассников. Те с удовольствием затягивались... пока сигарета не взрывалась у них во рту, обжигая губы и лицо, и поджигая брови и ресницы. Всем, кроме курильщика, было ну очень весело…
Школьные каникулы
Летние каникулы я не редко проводил в местных лагерях. В начальных классах это был «школьный детский лагерь», куда нас отправляли что бы мы были под присмотром, а в более старших классах, это был «лагерь труда и отдыха». Школьный лагерь был чем то похож на детский сад. Он рассчитан на учеников младших классов. Нас там хорошо кормили, мы играли, и нас заставляли спать на обед. Конечно же мы не спали, но это время дневного отдыха мне запомнилось атмосферой ужасов. Витя Цьопкало, мальчик на год старше меня, всему лагерю по секрету рассказывал самые ужасные и леденящие душу истории. О том, как случайно милиции удалось поймать уголовников-каннибалов которые ели детей. Их застукали "на горячем», когда те варили холодец из глаз, голов, и мозгов выловленных ими маленьких деток. Далее Витя поведал нам о том, как на рынке продавали котлеты какие-то жулики. И одна женщина, обнаружила в них крестик своего пропавшего без вести ребенка. Оказывается из него то эти котлеты и были сделаны. Милиция накрыла шайку бандитов, но, тут Витя многозначительно умолкал, многим удалось бежать. Он много рассказывал нам о цыганах, которые ходят по улицам и воруют на продажу детей, и т.п. Интересно то, что каждый день, на тихом часе, мы все просили: «Витя, а ну розкажи нам ще шось». И он рассказывал… а мы все, слушали и боялись…
«Лагерь труда и отдыха» был рассчитан на средние и старшие классы. Находился он в селе Дорожнее, между Пологами и Гуляйполем. Суть жизни в нем была очень проста. С утра и до после обеда, по солнцепеку, нужно было пройтись с прополкой кукурузы с одного конца поля в другой, и так несколько раз. Поля были огромные. Сзади шли учителя - надзиратели, и каждый раз возвращали тех, кто полол не качественно. На улице стояла неимоверная жара и нам было очень тяжело.
Единственным развлечением в лагере была вечерняя дискотека, и ночные приключения. Дискотека была вялой и не интересной, потому что все свои, так что оставалась только ночь. Ночной набор развлечений был также стандартный, намазать девчонок зубной пастой и сделать учителям еще какую-то, по возможности, гадость. Самым большим подвигом был вынесенный из спальни вместе с койкой “Колобок”, чье просыпанное на улице, между туалетом и умывальником, с обмазанным зубной пастой лицом, было гвоздем летнего сезона.
Не редко практиковался ночной экстрим с походами за черешней. По дороге с поля мы примечали где, у кого за забором краснеет спелая ягода, а ночью лазили туда, что бы набить себе животы и карманы. Помню как после такого ночного похода, набрав черешни мы сели у того же забора, через который только что перелазили. Смотрели на небо, звезды, на огромную луну. Я протянул руку к соседу справа: «насипь мені ще …». Тот молча отсыпал мне ягод в пригоршню. Я почувствовал как меня кто-то легонько толкнул в левое плечо. Подумав что это другой сосед просит у меня черешней, я повернувшись что бы протянуть ему руку со словами: «На держи»...уперся своим носом в мокрый нос огромной овчарки, которая вопросительно смотрела на меня в упор не моргая. Краем глаза я также заметил семейные трусы и голые ноги во вьетнамках, как я понял, хозяина этой самой овчарки. Тут меня осенило, что он же и хозяин того дерева с которого мы только что сорвали небольшой урожай. Наверно, если бы тогда кто-то засек сколько секунд нам понадобилось что бы подскочить и пробежать ближайшие триста метров, то был бы зафиксирован новый мировой рекорд. Вся наша команда бросилась бежать с колоссальным ускорением. Хозяин собаки зашлепавшись в своих вьетнамках даже и не мечтал набрать такую скорость, но зато собака радостно бежала вместе с нами. По ее довольной морде было видно что ей глубоко наплевать и на черешню, и на своего хозяина, и она безумно рада тому, что ей дали возможность вместе с нами погасать по ночной улице. Когда все остановились собака умоляюще стала на нас смотреть и всем своим видом показывать как ей еще хочется с нами побегать. Но, увы, нам пора было возвращаться. Мы были рады что нам досталась не только черешня, но и собака которая покорно провела нас до лагеря, и помахав на прощанье хвостом пролаяла: «вы это.. захотите, если че… буду рада…»
Окончание.
Мне так и не дано было найди веру в Бога в то далекое время. Это произошло намного позже, после многих падений, грехов и разочарований. Но я вспоминаю свое детство с благодарностью. Все таки нас тогда учили быть достойными людьми. Прививали, как могли и умели, любовь к светлым и благородным сторонам жизни. В коммунизм и партийную идеологию никто тогда уже не верил, а вот в вечное-настоящее добро верили, и по нему нас учили жить. Я думаю что если бы тогда убрать всю эту коммунистическую чушь и вместо нее дать людям возможность верить в Бога и ходить в храмы, больше ничего и не нужно было бы менять.
Все то, что потом пришло к нам с понятием горбачевской «свободы», «гласности», «перестройки», и позже надело на себя маску «демократических ценностей», привело к тому, что мне тогда не могло присниться и в самом кошмарном сне. Если бы мне кто-то тогда сказал, когда я с классом ездил в Киев на экскурсию, что через сорок лет в этом же городе будет парад пидерасов и лесбиянок, а охранять его будет милиция, я бы наверняка решил что этот человек на сто процентов сумасшедший. Но теперь это стало реальностью. Как и многое другое, о котором тогда было невозможно даже помыслить. И это всего лишь несколько десятков лет тому назад. Вместо коммунистического зла, под видом «свободы» к нам пришла «вседозволенность» и, другое зло, намного более страшное, подлое и коварное. Но это уже совсем другая история…
Пятьдесят это немного, всего лишь пять попыток по десять лет. Стрелка моего внутреннего хронометра пятнадцать лет тому назад подскочила до отметки тридцать пять. Потом, лет пять, может десять, она пыталась удержаться на этой высоте но не смогла, и стала медленно сползать все ниже и ниже. Так что последние годы я дрейфую в сторону детства и похоже что этот процесс уже необратимый. Я понимаю что «старческое детство» будет несколько другим чем то, что было в начале жизненного пути, поэтому пока у меня еще есть память, я хотел бы немного вернуться в свое первое детство.
Я родился пятьдесят лет тому назад 4 июля 1968 года в маленьком городке Гуляйполе Запорожской области, в Украине, а вернее в СССР. Городок этот состоял из колхозов с административным центом посредине. По сути Гуляйполе было соединенными колхозными штатами. Мне достался колхоз имени Карла Маркса.
Первые годы
Я плохо помню свое раннее детство. Так, какие-то фрагменты. Помню съемную квартиру в Днепропетровске, где жили мои родители когда отец учился в строительном институте. Парк, качели, кошка, игрушки…Говорят что меня в детстве все любили. Я не понимаю за что. Воспоминания моих родителей не дают для этого никаких оснований. Я, говорят, любил захаживать в гости к соседям. Этот поход я совершал всегда по одному и тому же сценарию. Заходил в квартиру и шел, не подымая головы, мимо хозяев, не проронив при этом ни слова. Митрофановна, (так звали соседку), подымалась с кресла в котором сидела за вязанием, и также молча шла следом за мной на кухню. Я запрыгивал на стул, усаживался на нем поудобней, и только потом подымал глаза и говорил: «Здрастуйте, давайте обідать». Это была моя ключевая фраза, после которой я начинал «гостить».
Помню санки скользящие по снегу, когда меня родители возили к бабушке. Помню как не хотел ехать обратно. У меня был в запасе надежный способ, что бы остаться еще хоть на чуть-чуть погостить. Я говорил бабушке волшебно фразу: «Я хочу їсти». Для Бабушки Нади, эта фраза была кодировочной. Она ее делала непоколебимой в отстаивании моих прав на еду. Не было такой силы во Вселенной, которая бы смогла заставить Бабушку отпустить любимого внучика «голодным». Я конечно же есть не хотел, и все это понимали, но родители знали - Бабушка ни за что не даст мне уйти не поевши. И я сидел, и как мог тянул резину за столом.
О вере в Бога я тогда ничего не знал, и никто меня в этом не просвещал. Но обрядовые вещи мои родные соблюдали. Помню, как еще до школы, я ходил «посевал», «колядовал», и «меланковал». Это дало мне возможность скопить свой первый капитал и купить фотоаппарат "СМЕНА - 8М». После этого фотографирование стало моим пожизненным увлечением.
Школа
В школу я пошел, как и все мои сверстники, в семь лет. Даже не помню умел я читать до школы или нет. В первый класс пошел с ранцем в котором были палочки для счетов, блокнот с ячейками где были разложены вырезанные из бумаги буквы, Букварь, чернильная ручка, и тетрадки для прописи. По сравнению с нынешними школьниками - первоклашками я был круглым невеждой. Притом «круглый», как видно их моего детского гастрономического менеджмента, можно понимать и в прямом, и в переносном значении слова.
Начиналось мое образование со сложений и вычитаний палочек и с букваря в котором «Мама мыла раму». Еще нужно было выписывать разные закорючки в тетрадке, которые должны были бы превратиться в каллиграфический почерк. Новые впечатления от школьной учебы прошли быстро оставив только радость игры в футбол на переменках. Здание для занятий первоклашек у нас находилось на приличном расстоянии от основного корпуса школы, возле детского сада и состояло из комнат для двух классов, сарая для хранения угля, и туалета на улице. Тут же был мини дворик, где мы гоняли мяч. В классе напротив учительницей была А.К. которая мне чем то напоминала гончую собаку, похожую на афганку. К нашему увлечению футболом и мячу она также относилась по собачьи. Ее любимым делом было ловить мяч между наших ног, и с каким то остервенением пробивать ножницами. Я не знаю что ее так раздражало, может то что мы нарушали дисциплину и школьный порядок, опаздывали на занятия, громко шумели во дворе, но этот момент я запомнил на всю жизнь. Нужно сказать что растерзанное тело мяча нас не останавливало. На следующей перемене мы все равно продолжали играть в футбол его останками, а когда лишались и их, то находили все, что можно было буцать.
На большой перемене мы выстаивались всем классом по двое и шли организованно в столовую, которая находилась возле главного школьного корпуса. Очень хорошо помню то соединение сала, хлеба и муки пережаренное в панировочных сухарях которое называлось школьной котлетой. Какая же это была тогда вкуснятина! Помню «песочник» - слоённый пирог, промазанный внутри яблочным повидлом. Есть все это полагалось с закрытыми глазами, чтобы внешние впечатления, не отвлекали от внутренней сосредоточенности.
Мой школьный ранец было самым уникальным произведением советского ширпотреба. В зависимости от ситуации, он мог выполнять функции переносчика учебников, волейбольного мяча, и даже санок в зимнее время года. Кроме спуска с горок на ранце в начально - зимний период у нас в школе был еще один вид получения экстремального удовольствия. Рядом с нашей школой протекала речка Гайчур. С первыми морозами она покрывалась тонким льдом. Ширина на нашем участке у нее была метров тридцать. Глубина приличная, можно было нырнуть с головой. Когда лед замерзал, но был еще слишком тонким что бы на нем стоять, мы играли в игру которую называли «дрезина». Ее суть заключалась в том, что нужно было пробежать по тонкому льду так, что бы тот не успел провалиться под ногами. Бежишь что есть мочи, чувствуешь как под тобой образуется яма готовая вот-вот треснуть и наполнится водой, а сзади за тобой идет волна из сгибающегося и трескающегося льда. Чувствуешь при этом радость и тебя мало волнует чем это может закончиться.
Значительно больше мы рисковали когда прыгали на незаконченных новостройках через зияющие «бездной» дверные и оконные пустые проемы. Перепрыгивать нужно было довольно широкие участки и любое неловкое движение могло закончиться падением на бетон с камнями с пяти-шести метровой высоты. Однажды я все же умудрился свалиться. В поликлинике добрые люди подсказали родителям что недалеко живет костоправ. После рентгена, что бы не терять время ожидая ответ, мы к нему и направились. Тот деловито пощупал руку сказал что сейчас все будет в порядке. Далее он ее вывернул и сильно дернул вверх. Я потерял от боли сознание, а рентгеновский снимок показал что там, в то время, все же был не вывих, а перелом.
В принципе где то так мое детство и проходило. Я падал с черешни и распарывал ногу о торчащий из бетонной опоры ржавый болт, сваливался бесчисленное количество раз с велосипеда, лазил по крышам, прыгал с чердаков, и каким-то удивительным образом все же смог выжить, как и большинство моих сверстников, которые жили точно такой же жизнью. Наверное причиной нашей живучести было правильное питание…
Напротив школы через дорогу стояли продуктовый магазин и медпункт. На перемене в магазин мы не бегали, потому что особых денежных средств для этого не имели. У нас было два варианта себя подкормить, это школьная столовая или… медпункт. В столовой часто была очередь, а в медпункте ее никогда не было. Поэтому, не редко на перемене мы заваливались всей гурьбой в медпункт и «на все», покупали “Гематоген” и “Аскорбиновую кислоту”. Я думаю что если у сельского фельдшера был план по сбыту этой продукции, то она его перевыполнила на много лет вперед. Потому что в течении всей своей последующий жизни я не съел и сотой части того количества гематогена и аскорбиновой кислоты, которую я съел за период обучения в начальных классах школы.
Первые увлечения
В то время ни и о каком духовном образовании не могло быть и речи, о Боге не думали, жили «как все». В доме у нас висела в углу икона Покрова Божией Матери, но я не понимал что там было изображено. Все же какие то «духовные вопросы» я себе задавал. Помню как лежа в густых зарослях малины я, смотря снизу вверх на красные ягоды, думал, «а кто же такую красоту мог сотворить»? «Наверное Бог» -отвечал я себе. «А кто же тогда сделал Бога»? «Наверное какой то более старший Бог», подумал я. «А его кто сделал»? Тут я понял что попал в дурную бесконечность и решил эти вопросы отложить на потом.
Из самых первых духовных впечатлений помню тот момент, когда я осознал свою конечность и смертность. Это стало для меня шоком. Я не хотел в это верить, но у кого из взрослых не спрашивал, самое утешительное было - «это еще не скоро». Да какая разница когда! Главное что меня не станет! Я представлял как меня будут закапывать в землю, как я там буду гнить, как меня будут есть черви, и мне становилось от этого не по себе.
А жизнь меня интересовала чем дальше, тем больше. Еще не умея читать я любил листать учебники по истории. Рассматривая с любопытством Египетские пирамиды, фрески дворцов Месопотамии, военные доспехи спартанских воинов, храмы древней Греции и Рима, я сочинял свою историю и давал свое объяснение тому, что там было нарисовано.
Едва научившись читать, минуя сказки, я сразу стартовал с «Пятнадцатилетнего Капитана» Жюль Верна, потом жадно перекинулся на книги Р. Л. Стивенсона, А. Беляева, А. Дюма, В. Скотта, Дж. Лондона, М. Рида, и прочь, и прочь. Я не читал книги, я в них жил. Не видя букв, я видел в книге многомерную картину жизни. В ней были измерения мыслей, внутренних чувств, переживаний героев. Многие книги я перечитывал по несколько раз только для того, что бы снова и снова пройти путь со своими кумирами. Я путешествовал с Миклухо Маклаем по Новой Гвинеи, с Диком Сендом по Африке, с героями Фенимора Купера я скакал по американским прериям, в «затерянном мире» я спасался от динозавров, а в океане плавал с пиратами. Меня увлекло чтение с головой. Из урока в урок я снимал оберточную обложку с учебника и заворачивал в нее очередную читаемую мной книгу. Иногда меня учителя ловили на том, что вместо того что бы слушать урок я занимаюсь чтением художественной литературы и писали замечание в дневник, но меня это не останавливало. Когда родители заставляли меня спать я умудрялся читать с фонариком под одеялом. Так книга вошла в мою жизнь и стала моим лучшим, и пожалуй единственным, другом.
Первую же «научную книгу» которую я прочитал были «Земля и Небо» А Волкова и книга И. Яковлевой "Палеонтология в картинках». Эти две книги побудили меня заняться "научным поиском». Для этого я завел толстую тетрадь, и стал туда вырезать из журналов, газет, книг то, что представляло для меня интерес. Так там оказалось все что было доступно для меня по тайне Бермудского треугольника, снежного человека, НЛО, Лохнецкого чудовища, потом туда стали попадать явления духов, привидений и т.п. Не обошлось и без эксцессов.
В четвертом классе ! на уроке истории мы обзорно проходили события 1917 года. Перебирая в школьной библиотеке, где работала моя мама, книги я наткнулся на книгу со странным названием, которое меня очень заинтересовало - «Анти-Дюринг». Я в это время как раз пытался изучать «квантовую физику», потому что оказался под глубоким впечатлением от очередной телепрограммы «Очевидное невероятное» где проф. Капица доступно и интересно мне объяснил о жизни загадочной элементарной частицы под названием «нейтрино». Из популярных книг по физике микромира я узнал о том, что есть еще и античастицы. Каким то образом «Анти-Дюринг», стал у меня отождествляться в античастицей, поэтому я решил книгу почитать. Но вскоре понял что здесь речь идет о другом. Имя автора книги мне показалось знакомыми, это был Фридрих Энгельс. Я вспомнил учительницу, революцию, и решил подготовить ответ по этому материалу. На уроке, после того, как кто-то рассказал у доски о событиях октября 1917 года, я прилежно тяну руку что бы дополнить ответ. Учительница дает добро, я встаю и с деловым видом начинаю: «Я вот тут недавно «Анти-Дюринга» Энгельса решил перечитать…( у учительницы Саенко Любовь Ивановной в это время лицо стало медленно вытягиваться) так хочу вам сказать, что оказывается не все тогда разделяли прогрессивные взгляды революционеров. Были такие мелкобуржуазные людишки, среди германских социал -демократов, которые не соглашались с марксисткой - ленинской теорией, и им приходилось однако объяснять ее с позиций диалектики, политэкономии и научного коммунизма…
Школьный мини маркет.
Наша школа конца семидесятых, средины восьмидесятых была таким себе сельским торгово-игровым развлекательным центром. Я помню как мы всем классом жевали по очереди купленную кем то жвачку, и последнему жевателю доставался странный, синий кусок погрызенной жёсткой резины. Мы продавали, обменивали, все что пользовалось спросом на нашем внутреннем школьном рынке. Пользовались успехом водяные наклейки привезенные дембелями из Германии, которые назывались «переснимачки». Их с успехом можно было поменять на пластмассовые статуэтки «Викингов» или «Неандертальцев». В ходу были импортные и отечественные сигареты, а также пустые пачки из под них, которые составляли целые коллекции у ценителей. Это обменивалось на фотографии групп «ABBA», «KISS», "BONEY M», "Suzi Quatro» и др. Торговали кассетами с их записями. Фирменные кассеты ТDK, DENON, SONY ценились высоко. Ими не нужно было стучать по коленке, как это мы делали с нашими МК когда те скрипели при воспроизведении, и они быстрее мотались с помощью карандаша засунутого в кассету. Диск жокеями на переменках были счастливые обладатели касетника «Весна -202» тогда же работало и местное казино. Роль столиков выполняли деревянные лавочки во дворе и бетонные ступеньки. Мелочь трясли в руках, бросали и потом выбирали кто «орел», кто «решку". Далее шла игра на выбивание. Кто сможет ударить своей монеткой по монетке противника так, что бы она стала «орлом» или «решкой», тот постепенно и присваивал себе выигрыш.
В подростковых кругах шла обычная борьба за доминирование. Претенденту на роль «Альфа-самца», или «самки», нужно было воплощать в себе определённый имиджевый стиль. Это дипломат - мыльница, джинсы (катон или микровильвет), «водолазка» или т.н. «батник». Правда удавалось это мало кому, потому что семьи наших родителей были с очень скромным достатком. У нас в классе только один мальчик заимел мирковильветовые синие джинсы и то, только потому, что его мама торговала в колхозном магазине пивом, а значит могла себе это позволить. Вся эта импортная «роскошь» продавалась цыганами в Запорожье, на рынке «Анголенко», за сумасшедшие деньги. Пошив «брендовой фирменной одежды» был организован этими же цыганами на поселке ДД. Но каждый, кто мог себе позволить эту «радость» купить, свято верил что она была привезена моряками с Италии, Испании, или США специально для них.
Правда у нас в школе однажды появилась обладательница настоящих фирменных джинсов. Это была молоденькая симпатичная учительница истории с еврейской внешностью, Колосовская Людмила Владимировна. Кроме крутых джинсов у нее была такая же фигура. Поэтому мужская часть класса с радостью, а женская с завистью, ждали когда она войдет в класс и начнет писать на доске «число и классная работа». Пространство между партами и доской, становился подиумом, а учительница гвоздем шоу - программы. Ее хождение между рядов парт и заглядывание к нам в тетрадки, становилось интимным невербальным общением в процессе которого нам предоставлялась возможность в подробностях рассмотреть качество заклепок, надписи на кожаной лейбе джинсов, вшитый небольшой американский флажок в нужном и правильном месте, ну… и конечно же сложенность стройной фигуры. Директор школы также заценила красоту и изысканность объекта наших первых детских вожделенней, и после проведения экспертизы и профилактической беседы историчка больше джинсы в школу не одевала, а сами уроки истории потеряли для нас всякий интерес и привлекательность.
Но высшим, и непревзойденным идеалом красоты для меня и по сей день остаётся наша классная руководительница - Шамрай Любовь Николаевна. В те годы это была точная улучшенная копия Ларисы Голубкиной из ф-ма «Гусарская баллада» (Шурочка Азарова). Кроме утонченной, изысканной красоты, это был благороднейший интеллигентный человек, в котором внутреннее и внешнее соединились в единое, прекрасное, гармоничное целое. Я по этому лекалу все женское, что потом встречалось на моем жизненном, только и мерил - никто не дотягивал…
Но, возвратимся в нашу гендерную подростковую озабоченность. Мы, в то время, по сельской простоте, кто как мог, так и находили выход из сложившегося фирменно-финансового тупика. Я, например, вместо маленького пластикового «дипломата», которого было недостать, купил такой же по внешнему виду, с того же материала, и так же застегивающийся чемодан. Он был в два раза толще «мыльницы», несколько шире и выше, но зато в остальном был ее точной копией. И этот черный гремящий пластиковый «гроб» я так и тягал за собой несколько лет в школу.
Что бы как то компенсировать нашу сельскую легкопромышленную неполноценность мы придумали делать трафареты для нанесения лейб на одежду. На простой альбомной бумаге мы вырезали лекала марок брендовых фирм. Как правило это были PUMA, АDIDAS, МОНТАНА. Потом на обычную белую футболку, которая стояла копейки, мы наносили с помощью губки и маслянной краски (которой красили дома окна и двери) «фирму» производителя и становились местными модными владельцами пускай и поддельной, но все же престижной продукции. Правда, после первой же стирки, краска трескалась и отпадала кусками, но это нас мало смущало. Особенно если ты еще имел и очки под названием «зеркальные», или же «хамелеон». Это такое себе прозрачное с одной стороны зеркало на глазах. Очень важно что бы в верхнем (или нижнем) углу одной из линз красовался маленький американский (или канадский - все зависит от вкуса циган -производителей) флажок, даже если он и будет мешать обзору. Флажок однозначно свидетельствовал о том, что очки проделали свое путешествие через океан только ради того, что бы осесть именно на этом благородном носу. Мало кто думал о том, что очки делались там же, где и «фирменные джинсы», продаваемые на Анголенко. Зато такие очки вселяли уверенность в себе и повышали самооценку.
«Сказка о Золушке», прочитанная в колхозе Карла Маркса, звучала примерно так: «В вечернее время, когда закатное солнце отражало в зеркальных модных линзах свои последние багровые лучи, а их обладатель не спеша ехал по селу на стареньком потрёпанном велосипеде встречать с череды свою корову, возвращающееся с полей стадо начинало восторженно мычать, увидев смотрящие на него огромные зеркальные глаза. В это время велосипед под седлом ездока чудесным образом превращался в черного маститого мустанга, он сам в дерзкого ковбоя, а стадо коров в буйволов, которых надо было загнать на ранчо. «А ну пішла…» кричал ковбой на своего «бизона», махая лозынякой и отгоняя ее от вишневых деревьев растущих вдоль дороги .
Но, все это конечно же был детский лепет. Всем было ясно и понято, что настоящий «Альфа самец» тот, у кого есть мотоцикл ЯВА, или хотя бы мопед. Эти люди были вне конкуренции. Круче был только председатель колхоза, у него была Волга с оленем на капоте…
Школьная жизнь во время холодной войны.
Директором нашей третьей школы была «Жучка». На самом деле ее звали Кириченко Валентина Федоровна, но для всех в школе она была «Жучка». Теперь, с возрастом, я понимаю что это был замечательный администратор, прекрасный педагог, профессионал каких ещё надо поискать, отличный менеджер, просто хороший человек, которой удавалось держать в школе порядок, чистоту и дисциплину. Ее уважали, боялись, и благодаря ей школа была обеспечена всем необходимым, но…тогда для нас она была просто «Жучка». И однажды она все же оправдала свою кличку, перепугав меня чуть ли не до полусмерти.
Предварительно нужно сказать, что так же как и всех, нас тогда идеологически воспитывали в духе политики коммунистической партии. Мы знали что СССР это мирная страна, и она хочет что бы был мир во всем мире, но гранаты, на уроках физкультуры, нас учили бросать уже с четвертого класса. В нужные памятные даты нам рассказывали о американском империализме, а симпатичная девочка Наташа Волох (старше меня на один год) с умилением, и чуть ли не со слезами на глазах, пела нам о «японских бумажных журавликах». Такой Наташу я и запомнил на всю оставшуюся жизнь. Красивую, стройную, c загоревшим лицом, темными развивающимися волосами, глубокими карими глазами в которых… навечно застыл ядерный гриб.
"Когда я выйду к солнышку?” - спросила у врача.
А жизнь горела тоненько, как на ветру свеча.
И врач ответил девочке: "Когда придет весна,
И тысячу журавликов ты сделаешь сама”. - как заведённая пела Наташа ежегодно, а мы все понимали, что в любой момент Гуляйполе может превратиться в Хиросиму или Нагасаки. Наши велосипеды, рыбные снасти, коньки и клюшки расплавятся, светомузыка спаянная собственными руками сгорит, а мы все превратимся в ядерную пыль. И вот однажды, как нам показалось, этот момент наступил…
Это был ноябрь 1982 года. Мы спокойно, ничего не подозревая, занимались на уроках, как вдруг в класс заходит «Жучка». Я никогда раньше ее такой не видел, и мне стало реально страшно. «Всем встать» - прозвучал жесткий, железный, командный голос. Я сообразил что случилась что-то очень ужасное. «На нашу страну обрушилось страшное горе…» И тут, я все понял..У меня затряслись колени и струйка холодного пота побежала по спине. Я уже видел как в ядерном огне горит Москва, Киев, Минск. Я спрашивал себя: «Сбросили ли бомбу на Запорожье? И если да, то дойдет ли до нас радиация? Будут ли бомбить Гуляйполе»? Я терялся в самых страшных догадках. У нас возле столовки есть «бомбоубежище»,- выкопанная, полуразрушенная землянка, куда мы ходили вместо туалета, что бы не бежать далеко. Но, если там и укрыться от бомбежек, то лишь для того что бы умереть от удушья и зловония. «Сегодня…» - здесь Жучка сделала пазу по Станиславскому, «скончался наш дорогой вождь, Леонид Ильич Брежнев».... «Слава Богу»!!! - кто то чуть ли не заорал на весь класс. Оказывается те же чувства и мысли со мной переживала вся школа. После объявления траура, все дружно побежали в туалет облегчать жизнь после пережитого шока. У всех резко поднялось настроение. Ура!!! Слава Богу! Это не война, это всего лишь Брежнев умер, как же это здорово! Ура!!! В общем, получилась вместо траура всеобщая радость и ликование по поводу смерти генцека.
Какое то время портрет усопшего вождя с траурной ленточкой стаял в коридоре, в красном уголке, возле бюста Ленина. Я на него всегда с опаской косился когда проходил мимо. Почему то у меня он ассоциировался с траурным фото Бубликова из «Служебного романа». Я думал, «А точно умер? А то вожди, они же типа «вечно живые». А вдруг встанет резко с гроба и понесет его снова в засос целоваться со всеми членами политбюро…» В общем, странные мысли мне иногда лезли в голову.
Идеологическая машина нас учила быть «Всегда готовыми». «Будь готов» - «всегда готов». Никто из нас не понимал смысла этих слов и даже не пытался понять. Что то там говорили о защите идеалов партии, дела Ленина, и прочь. Но никто в это давно не верил. Но все же нас учили быстро собирать и разбирать автомат Калашникова, петь военные песни и маршировать в красивых костюмах на детско-юношеской военно-полевой игре «Орленок» и «Зарница». После уроков по несколько часов сряду «Колобок» (Кузьменко Виктор Петрович, учитель НВП и труда, его так дразнили за то, что он был маленький и кругленький) дрессировал нас к строевому смотру на плацу готовясь к областному слету. Мы что есть мочи чеканя шаг горланили:
«Орлята учатся летать,
им салютует шум прибоя
в глазах их небо голубое
ничем орлят не испугать
орлята учатся летать…»
Раз, раз, раз два три….- звучит командный голос Колобка. Я есть хочу, живот урчит, иду и думаю: “блин, когда ж тебя уже “заклинит”...а дома наверное борщ с курицей, или каша с подливкой», но надо было горланить дальше:
«Не просто спорить с высотой,
Ещё труднее быть непримиримым…
Но жизнь не зря, зовут борьбой,
И рано нам трубить отбой! Бой! Бой!»
В общем нас учились быть воинами. Уроки начальной военной подготовки предусматривали стрельбу в школьном тире из мелкокалиберного оружия. Это было хорошим поводом украсть патроны. После того как это было сделано, начиналось «таинство» изготовления «заряженной» сигареты. Головка патрона аккуратно откручивалась и с гильзы высыпался порох. Далее бралась сигарета, с которой также высыпался где-то до половины табак, засыпался порох и обратно затрамбовывался табак. Эта сигарета называлась «заряженной». Я не курил, но был свидетелем как такой сигаретой угощали курящих одноклассников. Те с удовольствием затягивались... пока сигарета не взрывалась у них во рту, обжигая губы и лицо, и поджигая брови и ресницы. Всем, кроме курильщика, было ну очень весело…
Школьные каникулы
Летние каникулы я не редко проводил в местных лагерях. В начальных классах это был «школьный детский лагерь», куда нас отправляли что бы мы были под присмотром, а в более старших классах, это был «лагерь труда и отдыха». Школьный лагерь был чем то похож на детский сад. Он рассчитан на учеников младших классов. Нас там хорошо кормили, мы играли, и нас заставляли спать на обед. Конечно же мы не спали, но это время дневного отдыха мне запомнилось атмосферой ужасов. Витя Цьопкало, мальчик на год старше меня, всему лагерю по секрету рассказывал самые ужасные и леденящие душу истории. О том, как случайно милиции удалось поймать уголовников-каннибалов которые ели детей. Их застукали "на горячем», когда те варили холодец из глаз, голов, и мозгов выловленных ими маленьких деток. Далее Витя поведал нам о том, как на рынке продавали котлеты какие-то жулики. И одна женщина, обнаружила в них крестик своего пропавшего без вести ребенка. Оказывается из него то эти котлеты и были сделаны. Милиция накрыла шайку бандитов, но, тут Витя многозначительно умолкал, многим удалось бежать. Он много рассказывал нам о цыганах, которые ходят по улицам и воруют на продажу детей, и т.п. Интересно то, что каждый день, на тихом часе, мы все просили: «Витя, а ну розкажи нам ще шось». И он рассказывал… а мы все, слушали и боялись…
«Лагерь труда и отдыха» был рассчитан на средние и старшие классы. Находился он в селе Дорожнее, между Пологами и Гуляйполем. Суть жизни в нем была очень проста. С утра и до после обеда, по солнцепеку, нужно было пройтись с прополкой кукурузы с одного конца поля в другой, и так несколько раз. Поля были огромные. Сзади шли учителя - надзиратели, и каждый раз возвращали тех, кто полол не качественно. На улице стояла неимоверная жара и нам было очень тяжело.
Единственным развлечением в лагере была вечерняя дискотека, и ночные приключения. Дискотека была вялой и не интересной, потому что все свои, так что оставалась только ночь. Ночной набор развлечений был также стандартный, намазать девчонок зубной пастой и сделать учителям еще какую-то, по возможности, гадость. Самым большим подвигом был вынесенный из спальни вместе с койкой “Колобок”, чье просыпанное на улице, между туалетом и умывальником, с обмазанным зубной пастой лицом, было гвоздем летнего сезона.
Не редко практиковался ночной экстрим с походами за черешней. По дороге с поля мы примечали где, у кого за забором краснеет спелая ягода, а ночью лазили туда, что бы набить себе животы и карманы. Помню как после такого ночного похода, набрав черешни мы сели у того же забора, через который только что перелазили. Смотрели на небо, звезды, на огромную луну. Я протянул руку к соседу справа: «насипь мені ще …». Тот молча отсыпал мне ягод в пригоршню. Я почувствовал как меня кто-то легонько толкнул в левое плечо. Подумав что это другой сосед просит у меня черешней, я повернувшись что бы протянуть ему руку со словами: «На держи»...уперся своим носом в мокрый нос огромной овчарки, которая вопросительно смотрела на меня в упор не моргая. Краем глаза я также заметил семейные трусы и голые ноги во вьетнамках, как я понял, хозяина этой самой овчарки. Тут меня осенило, что он же и хозяин того дерева с которого мы только что сорвали небольшой урожай. Наверно, если бы тогда кто-то засек сколько секунд нам понадобилось что бы подскочить и пробежать ближайшие триста метров, то был бы зафиксирован новый мировой рекорд. Вся наша команда бросилась бежать с колоссальным ускорением. Хозяин собаки зашлепавшись в своих вьетнамках даже и не мечтал набрать такую скорость, но зато собака радостно бежала вместе с нами. По ее довольной морде было видно что ей глубоко наплевать и на черешню, и на своего хозяина, и она безумно рада тому, что ей дали возможность вместе с нами погасать по ночной улице. Когда все остановились собака умоляюще стала на нас смотреть и всем своим видом показывать как ей еще хочется с нами побегать. Но, увы, нам пора было возвращаться. Мы были рады что нам досталась не только черешня, но и собака которая покорно провела нас до лагеря, и помахав на прощанье хвостом пролаяла: «вы это.. захотите, если че… буду рада…»
Окончание.
Мне так и не дано было найди веру в Бога в то далекое время. Это произошло намного позже, после многих падений, грехов и разочарований. Но я вспоминаю свое детство с благодарностью. Все таки нас тогда учили быть достойными людьми. Прививали, как могли и умели, любовь к светлым и благородным сторонам жизни. В коммунизм и партийную идеологию никто тогда уже не верил, а вот в вечное-настоящее добро верили, и по нему нас учили жить. Я думаю что если бы тогда убрать всю эту коммунистическую чушь и вместо нее дать людям возможность верить в Бога и ходить в храмы, больше ничего и не нужно было бы менять.
Все то, что потом пришло к нам с понятием горбачевской «свободы», «гласности», «перестройки», и позже надело на себя маску «демократических ценностей», привело к тому, что мне тогда не могло присниться и в самом кошмарном сне. Если бы мне кто-то тогда сказал, когда я с классом ездил в Киев на экскурсию, что через сорок лет в этом же городе будет парад пидерасов и лесбиянок, а охранять его будет милиция, я бы наверняка решил что этот человек на сто процентов сумасшедший. Но теперь это стало реальностью. Как и многое другое, о котором тогда было невозможно даже помыслить. И это всего лишь несколько десятков лет тому назад. Вместо коммунистического зла, под видом «свободы» к нам пришла «вседозволенность» и, другое зло, намного более страшное, подлое и коварное. Но это уже совсем другая история…
Click to view