Евхаристия в Апокалипсисе
Из лекций Бориса Балтера (1952-2020).
Вчера Борису исполнилось бы 70 лет. Увы, он скончался осенью 2020 от ковида, светлая ему память.
...Поскольку в предыдущем чтении, в 14-й главе, возникла тема связи той крови, которая проливается, как там сказано, «до узд конских»), с Кровью Евхаристической, а точнее говоря, с Крестной Кровью Христа, которая символизируется в Евхаристии вином, оно же Кровь Христова, то я хотел бы сделать добавление, вставку к нашему чтению Апокалипсиса в виде темы «Евхаристия в Апокалипсисе». Надо сказать, что в Апокалипсисе, как и в некоторых других, самых философски глубоких частях Нового Завета, а именно в Послании к Евреям и в Евангелии от Иоанна, нет упоминания о Евхаристии. Почему? Ну, причина в каждом случае своя.
В Евангелии от Иоанна это объясняется тем, что автор совершенно сознательно не повторяет рассказ об Евхаристии, о Тайной Вечере, об установлении Евхаристии, который есть у всех синоптических евангелистов. Он вместо этого, для избегания повтора синоптических Евангелий (что вообще характерно для Евангелия от Иоанна), в шестой главе своего Евангелия даёт некое другое представление той же самой евхаристической темы, когда Христос говорит Своим слушателям «пить кровь Мою и есть плоть Мою», ну а слушатели, естественно, это всё воспринимают не символически, а буквально, и это приводит их в недоумение и возмущение, так что после этого даже многие из них отходят от Христа и перестают Его слушать.
В Послании к Евреям отсутствие темы Евхаристии связано, по-видимому, с тем, что вообще в этом Послании есть тенденция ухода от ритуальной стороны Богопочитания. Она очень ярко проявляется в критических отзывах обо всех ритуальных сторонах ветхозаветного богослужения в Храме иудейском, но (видимо, по аналогии, по ассоциативной связи) это же применяется и к новозаветному ритуалу, который на самом деле в те времена только зарождался. Никакого систематического ритуала Евхаристии в те времена не существовало, в лучшем случае существовала какая-то совершенно неформальная так называемая агапа - совместная вечеря учеников, которая воспроизводила Тайную Вечерю Иисуса Христа перед Его распятием.
Таким образом, и в Евангелии от Иоанна, и в Послании к Евреям это связано с позицией авторов, с тем, как авторы конструируют своё изложение. Но ведь в Апокалипсисе это видение являет Сам Бог. Что же получается (если сказать несколько резко, гротескно): Евхаристия не важна Богу, показывающему это явление тайновидцу Иоанну Богослову? Ответ такой, несколько парадоксальный: Евхаристия мало того, что в Апокалипсисе есть и в Апокалипсисе важна, Апокалипсис, в сущности, весь показывает именно Евхаристию, только не в её земном, ритуальном, а в её небесном аспекте. Ведь что такое Евхаристия? Это соединение человека с Богом. Земная Евхаристия символизирует это соединение, а в Апокалипсисе показывается, как это соединение человека с Богом реально, фактически совершается, достигает своей полноты, своей кульминации в новом небе, на новой земле, в Новом Иерусалиме. Поэтому Евхаристия в Апокалипсисе есть практически везде, но она в неузнаваемом, непривычном виде. Да ведь это так и в Евангелии от Иоанна: для многих его читателей и сегодня слова Иисуса Христа «Пейте кровь Мою, и ешьте плоть Мою» не ассоциируются с Евхаристией, хотя при сколько-нибудь глубоком размышлении совершенно очевидно, что они именно об этом.
Есть ещё один момент. Конечно, Апокалипсис весь нацелен к Страшному Суду, к Новому Иерусалиму, но всё-таки ключевым моментом Апокалипсиса является так называемая Парусия, Второе Пришествие Христа, а Страшный Суд и Новый Иерусалим - это как бы компоненты Второго Пришествия Христа уже, можно сказать, в новый мир, или, может быть, правильнее сказать, Второго Пришествия, которое, собственно, этот новый мир и создаёт. По замечательному исследователю Апокалипсиса, отцу Сергию Булгакову, который написал очень глубокую, трудную книгу про Апокалипсис, Евхаристия - это, собственно, и есть Парусия, Второе Пришествие Христа. Даже не просто символ, не просто предвосхищение Парусии, а просто реально происходящая на наших глазах, с нами, при нашем участии частичка Второго Пришествия Христа. Конечно, это требует какого-то другого взгляда на время, на соотношение прошлого, будущего и настоящего. Я хотел бы к этому как раз перейти, руководствуясь принципом, что Евхаристия в каком-то смысле и есть Парусия.
В синоптических Евангелиях Евхаристия, как правило, понимается евангелистами как воспоминание о земном Пришествии Христа, и в первую очередь, о Кресте и о Воскресении. Например, у Луки в 22-й главе, в 19-м стихе именно такой взгляд представлен и употребляется как раз слово «воспоминание»:
¹⁹И, взяв хлеб и благодарив, преломил и подал им, говоря: сие есть Тело Моё, которое за вас предаётся; сие творите в Моё воспоминание.
Тем не менее, у того же самого Луки в той же самой 22-й главе, только немножко раньше, в 16-м стихе говорится о совершении Пасхи в Царствии Божием так:
¹⁵…и сказал им: очень желал Я есть с вами сию пасху прежде Моего страдания,
¹⁶ибо сказываю вам, что уже не буду есть её, пока она не совершится в Царствии Божием.
А это же и есть Парусия, т. е. это уже перспектива не прошлого, а перспектива будущего, и для Луки, как вы видите, всё соединено вместе: воспоминание - прошлое, настоящее - совершение Евхаристии, будущее - Пасха в Царстве Божием. Кроме того, в современном церковном обиходе, богослужении, я бы сказал, в выражении богословия современной Церкви в богослужебных действиях и ритуалах, когда говорится причастная молитва, слова «поминающе убо спасительную сию заповедь» имеют в виду заповедь как раз о совершении Евхаристии как воспоминания о Тайной Вечере Иисуса Христа Его учениками. Тут мы более адресуемся к прошлому. Но в той же самой причастной молитве говорятся слова «второе и славное паки Пришествие», которые одновременно адресуются к будущему. Как мы видим, нет какого-то противоречия между прошлым, будущим и настоящим и у евангелистов, и в церковном богослужении, а есть соединение прошлого, будущего и настоящего в единое целое.
Напомню также установительные слова к Евхаристии у христиан, последователей Христа, уже после распятия и Воскресения Христа. Это то, что пишет апостол Павел в Первом послании к Коринфянам в 11-й главе, 24-26 стихи. Там говорится о воспоминании Страстей Христовых и Его Воскресения:
24…и, возблагодарив, преломил и сказал: "приимите, ядите, сие есть Тело Моё, за вас ломимое; сие творите в Моё воспоминание".
25 Также и чашу после вечери, и сказал: сия чаша есть новый завет в Моей Крови; сие творите, когда только будете пить, в Мое воспоминание.
Но, с другой стороны, там сказано так:
26 …смерть Господню возвещаете, доколе Он придёт.
Так что одни и те же слова обращены и в прошлое, в смерть, которая уже была, и в будущее, во Второе Пришествие, в Парусию, когда Он придёт. Мало того, что в Евхаристии нет противоречий между прошлым, настоящим и будущим, между воспоминанием о первой Парусии (Первом Пришествии Христа) и ожиданием Второго Его Пришествия. Парусия вообще - одна, это некое единое целое. Когда мы говорим о Первом и Втором Пришествии Христа - понятно, что они Первое и Второе именно во времени, мы их разделяем во времени, но ведь, как мы много раз говорили, у Бога-то времени нет, у Него вечность. Время - это наше человеческое восприятие, можно даже сказать шире: это поэтапная реализация в нашем человеческом мире того, что у Бога в вечности присутствует как единство. Опять упомяну Послание к Евреям, там есть мысль о том, что если бы Христу надо было приходить много раз, то это было бы что-то неправильное, потому что всё настоящее однократно, и поэтому, соответственно, и Пришествие Христа однократно. В своей сущности, в своём, если так можно выразиться, архетипе небесном, оно однократно. Более того, когда мы говорим о том, что Первое и Второе Пришествие соединены, и в них соединены в одно целое прошлое, настоящее и будущее, можно спросить: а настоящее как же? Так вот, «настоящее» - это как раз Евхаристия, которая совершается и на земле, и на небе, и в ней «Христос посреди нас», как это говорится и в церковном богослужении, и просто в наших молитвах. В ней прошлое, настоящее и будущее соединены.
Немного конкретики о том, как в Апокалипсисе мы видим эти, если можно так выразиться, евхаристические ассоциации. Они в некоторых местах вполне узнаваемы. Например, в Евангелии от Луки в 22-й главе, в 30-м стихе Христос говорит о Своём будущем соединении с учениками в Царстве Небесном, что они будут пить и есть
³⁰…за трапезою Моею.
Это, собственно, слова о Евхаристии: Его трапеза - это Евхаристия и есть. А потом Он говорит: вы будете есть и пить в Царствии Божием
³⁰…и сядете на престолах судить двенадцать колен Израилевых.
А в Апокалипсисе, в 20-й главе, в четвёртом стихе как раз и говорится о престолах и о сидящих на них, «…которым дано было судить». Эти две картины друг с другом резонируют, ассоциируются, и они приводят к тому, что мы в апокалиптический контекст переносим слова Христа из Евангелия от Луки о престолах, а они соединены с Его словами о Его трапезе, т. е. о Евхаристии. Соответственно, мы в апокалиптический контекст должны перенести и тему Евхаристии.
Это, может быть, детали, но в Апокалипсисе есть и более существенный евхаристический аспект. Главный смысл Апокалипсиса - это соединение человека с Богом на новом небе и новой земле. А ведь именно на этом новом небе и новой земле Христос будет пить новое вино, как говорит Он Сам в Своём так называемом Малом Апокалипсисе, в разговоре с учениками на горе Елеонской, в виду Храма Иерусалимского. Что это означает? Это означает, что Христос как бы видит новое небо и новую землю как место, где совершается Евхаристия, и совершается уже не в память Христа, а Самим Христом. Конечно, Апокалипсис трагичен, в отличие от Евхаристии, которая, в сущности, торжественная и радостная. Хотя она есть одновременно и воспоминание о распятии Христовом, о Его страстях, тем не менее, это не снимает того, что основной настрой Евхаристии торжественен и радостен. И в каком-то смысле так же и Апокалипсис. Он описывает чрезвычайно трагические события глобального масштаба, если так можно выразиться, он описывает некий крестный путь всего мира. Ну, когда я говорю «всего мира», то, наверное, в первую очередь тут надо говорить о праведных, о тех, кто там, в Апокалипсисе, в белых одеждах. Но, тем не менее, весь этот трагический путь освещается каким-то новым светом, и не то чтобы лишается своей трагичности, но эта трагичность преображается во что-то торжественное тем, к чему это всё приходит, - новым небом, новой землёй и Новым Иерусалимом.
Ещё о связи Апокалипсиса с Евхаристией. В Апокалипсисе даётся некий ключ к раскрытию трудного для обычных людей понимания того, как в Евхаристии сочетаются материальная и духовная сторона, как сочетаются совершенно материальные кусочек хлеба и глоток вина с глубочайшим духовным смыслом - с пониманием их как Тела и Крови Христовой. Помочь пониманию этого трудного сочетания материального и духовного через Апокалипсис можно, если мы будем понимать слова об Альфе и Омеге в Апокалипсисе в сочетании с тем, что говорит Тейяр де Шарден, замечательный богослов и человек мистического таланта, в своей книжке под названием «Месса над миром» («La Messe sur le Monde»). Он описывает Вселенскую Евхаристию, которая совершается каждый день приношением Богу и всего творчества, которое совершается на земле (людьми в первую очередь), и всей той трагедии, которая тоже совершается на земле каждый день, опять же, в основном, людьми. То есть в этой книге Тейяра де Шардена в евхаристическом контексте представлен совершенно апокалиптический, напряжённый взгляд на всё то, что совершается в нашем мире. На русский язык название «La Messe sur le Monde», дословно «Месса над миром», так и переведено: «Вселенская Евхаристия». Он Вселенскую Евхаристию, в сущности, представляет как своего рода Апокалипсис, в других, конечно, красках, не таких трагичных, как в Апокалипсисе, по самой оптимистической природе отца Тейяра (ему даже инкриминировали, что он недостаточно в своих писаниях отражает то зло, которое совершается в мире), но тем не менее, это вот такая евхаристическая и одновременно апокалиптическая перспектива. Это нам, кстати сказать, может дать ещё один угол зрения на то, что описано в Апокалипсисе: как на Вселенскую Евхаристию, которая начинается в трагедии, а завершается в соединении людей с Богом на новой земле, новом небе, в Новом Иерусалиме.
Сама тема Вселенской Евхаристии, само это словосочетание имеет глубокие корни в христианском богословии, восходящем к отцам Церкви. Именно эти слова и этот взгляд на разворачивание Замысла Божия о всём мире есть у одного из отцов Церкви, которого я очень люблю и ценю,- Максима Исповедника. Он употребляет именно это сочетание - Вселенская Евхаристия. У Тейяра показано, чем завершается этот, если так можно выразиться, евхаристический апокалиптический процесс, - уже не в книге «Месса над миром», а во всём корпусе его книг. Это, как он выражается, «точка Омега», которая на самом деле у Тейяра заимствована из Апокалипсиса, и она есть завершение всего процесса одухотворением всей материи - превращением Вселенной во Христово Тело. Вот эта-то Вселенная одухотворённой материи и есть новое небо, новая земля и Новый Иерусалим, и в ней Бог соединён с материей. Соединён уже не так, как Он сегодня соединён - как Творец с тварью, а соединён так, как во Христе. Это совершенно другой тип соединения. Да, это и у Тейяра тоже как бы перспектива будущего, но наши сегодняшние евхаристические хлеб и вино - это, с одной стороны, символ будущего, а с другой стороны- уже сегодня существующая частица будущего, и, в том числе, будущего Тела Христова. В вечности это соединение- уже настоящее (с точки зрения вечности), и поэтому глоток вина и частица хлеба как частица будущего Тела Христова - это не столько даже предвосхищение того, что будет, а то, что уже есть. Конечно, это требует несколько другого взгляда на время. Это подразумевает, что то, что, с одной стороны, только ещё будет в будущем, с другой стороны, уже как-то отражается на настоящем, существует в настоящем, влияет на настоящее. Вообще в библейском и особенно в новозаветном взгляде на время нет такой жёсткой однолинейной направленности из прошлого в будущее, какая есть в современной науке, в первую очередь в физике. Есть некое единое целое, которое включает и прошлое, и настоящее, и будущее, - духовное целое, в котором совершается (применю, может быть, слишком материалистический термин) «духовный метаболизм», духовный обмен веществ между прошлым, настоящим и будущим, и в частности, обмен веществ, идущий из будущего в настоящее.
Приведу такой пример. Когда мы смотрим на дерево, мы видим его как нечто, устремлённое от корней к солнцу, и оно, действительно, так и вырастает: однонаправленно, снизу вверх. Но ведь метаболизм (обмен веществ внутри дерева)- это не только восхождение воды и всяких растворённых в воде веществ от корней к листьям, это и нисхождение результатов фотосинтеза, который происходит в листьях, вниз, к стволу, к корням. Вот примерно такое соотношение между прошлым и будущим в таком взгляде на мир, который можно назвать апокалиптическим. И этот взгляд на мир даёт, мне кажется, правильную перспективу на то, что такое Евхаристия: это Пришествие Христа, Парусия, совершающаяся в прошлом, настоящем и будущем, соединённые вместе, - значит, уже и сегодня. И в этом процессе, если так можно выразиться, в этом метаболизме вечного Тела Христова, мы, сами того не подозревая, участвуем, - так же, как мы участвуем, сами того не подозревая, в экологических круговоротах земных веществ. Так и всё творение, весь мир, вся наша земля содержит в себе этот круговорот, а мы - его частица. Это нечто общеизвестное, банальное с точки зрения экологии, т. е. в материалистическом аспекте. Но то, что в духовном аспекте существует тоже такой как бы «духовный вселенский метаболизм», частью которого мы являемся и который включает в себя потоки из прошлого в будущее и из будущего в настоящее и в прошлое,- это мысль не такая распространённая, и, как мне кажется, такой евхаристический и одновременно апокалиптический взгляд на весь наш мир открывает нам некую новую грань того, что, собственно, происходит в духовном мире.
Вчера Борису исполнилось бы 70 лет. Увы, он скончался осенью 2020 от ковида, светлая ему память.
...Поскольку в предыдущем чтении, в 14-й главе, возникла тема связи той крови, которая проливается, как там сказано, «до узд конских»), с Кровью Евхаристической, а точнее говоря, с Крестной Кровью Христа, которая символизируется в Евхаристии вином, оно же Кровь Христова, то я хотел бы сделать добавление, вставку к нашему чтению Апокалипсиса в виде темы «Евхаристия в Апокалипсисе». Надо сказать, что в Апокалипсисе, как и в некоторых других, самых философски глубоких частях Нового Завета, а именно в Послании к Евреям и в Евангелии от Иоанна, нет упоминания о Евхаристии. Почему? Ну, причина в каждом случае своя.
В Евангелии от Иоанна это объясняется тем, что автор совершенно сознательно не повторяет рассказ об Евхаристии, о Тайной Вечере, об установлении Евхаристии, который есть у всех синоптических евангелистов. Он вместо этого, для избегания повтора синоптических Евангелий (что вообще характерно для Евангелия от Иоанна), в шестой главе своего Евангелия даёт некое другое представление той же самой евхаристической темы, когда Христос говорит Своим слушателям «пить кровь Мою и есть плоть Мою», ну а слушатели, естественно, это всё воспринимают не символически, а буквально, и это приводит их в недоумение и возмущение, так что после этого даже многие из них отходят от Христа и перестают Его слушать.
В Послании к Евреям отсутствие темы Евхаристии связано, по-видимому, с тем, что вообще в этом Послании есть тенденция ухода от ритуальной стороны Богопочитания. Она очень ярко проявляется в критических отзывах обо всех ритуальных сторонах ветхозаветного богослужения в Храме иудейском, но (видимо, по аналогии, по ассоциативной связи) это же применяется и к новозаветному ритуалу, который на самом деле в те времена только зарождался. Никакого систематического ритуала Евхаристии в те времена не существовало, в лучшем случае существовала какая-то совершенно неформальная так называемая агапа - совместная вечеря учеников, которая воспроизводила Тайную Вечерю Иисуса Христа перед Его распятием.
Таким образом, и в Евангелии от Иоанна, и в Послании к Евреям это связано с позицией авторов, с тем, как авторы конструируют своё изложение. Но ведь в Апокалипсисе это видение являет Сам Бог. Что же получается (если сказать несколько резко, гротескно): Евхаристия не важна Богу, показывающему это явление тайновидцу Иоанну Богослову? Ответ такой, несколько парадоксальный: Евхаристия мало того, что в Апокалипсисе есть и в Апокалипсисе важна, Апокалипсис, в сущности, весь показывает именно Евхаристию, только не в её земном, ритуальном, а в её небесном аспекте. Ведь что такое Евхаристия? Это соединение человека с Богом. Земная Евхаристия символизирует это соединение, а в Апокалипсисе показывается, как это соединение человека с Богом реально, фактически совершается, достигает своей полноты, своей кульминации в новом небе, на новой земле, в Новом Иерусалиме. Поэтому Евхаристия в Апокалипсисе есть практически везде, но она в неузнаваемом, непривычном виде. Да ведь это так и в Евангелии от Иоанна: для многих его читателей и сегодня слова Иисуса Христа «Пейте кровь Мою, и ешьте плоть Мою» не ассоциируются с Евхаристией, хотя при сколько-нибудь глубоком размышлении совершенно очевидно, что они именно об этом.
Есть ещё один момент. Конечно, Апокалипсис весь нацелен к Страшному Суду, к Новому Иерусалиму, но всё-таки ключевым моментом Апокалипсиса является так называемая Парусия, Второе Пришествие Христа, а Страшный Суд и Новый Иерусалим - это как бы компоненты Второго Пришествия Христа уже, можно сказать, в новый мир, или, может быть, правильнее сказать, Второго Пришествия, которое, собственно, этот новый мир и создаёт. По замечательному исследователю Апокалипсиса, отцу Сергию Булгакову, который написал очень глубокую, трудную книгу про Апокалипсис, Евхаристия - это, собственно, и есть Парусия, Второе Пришествие Христа. Даже не просто символ, не просто предвосхищение Парусии, а просто реально происходящая на наших глазах, с нами, при нашем участии частичка Второго Пришествия Христа. Конечно, это требует какого-то другого взгляда на время, на соотношение прошлого, будущего и настоящего. Я хотел бы к этому как раз перейти, руководствуясь принципом, что Евхаристия в каком-то смысле и есть Парусия.
В синоптических Евангелиях Евхаристия, как правило, понимается евангелистами как воспоминание о земном Пришествии Христа, и в первую очередь, о Кресте и о Воскресении. Например, у Луки в 22-й главе, в 19-м стихе именно такой взгляд представлен и употребляется как раз слово «воспоминание»:
¹⁹И, взяв хлеб и благодарив, преломил и подал им, говоря: сие есть Тело Моё, которое за вас предаётся; сие творите в Моё воспоминание.
Тем не менее, у того же самого Луки в той же самой 22-й главе, только немножко раньше, в 16-м стихе говорится о совершении Пасхи в Царствии Божием так:
¹⁵…и сказал им: очень желал Я есть с вами сию пасху прежде Моего страдания,
¹⁶ибо сказываю вам, что уже не буду есть её, пока она не совершится в Царствии Божием.
А это же и есть Парусия, т. е. это уже перспектива не прошлого, а перспектива будущего, и для Луки, как вы видите, всё соединено вместе: воспоминание - прошлое, настоящее - совершение Евхаристии, будущее - Пасха в Царстве Божием. Кроме того, в современном церковном обиходе, богослужении, я бы сказал, в выражении богословия современной Церкви в богослужебных действиях и ритуалах, когда говорится причастная молитва, слова «поминающе убо спасительную сию заповедь» имеют в виду заповедь как раз о совершении Евхаристии как воспоминания о Тайной Вечере Иисуса Христа Его учениками. Тут мы более адресуемся к прошлому. Но в той же самой причастной молитве говорятся слова «второе и славное паки Пришествие», которые одновременно адресуются к будущему. Как мы видим, нет какого-то противоречия между прошлым, будущим и настоящим и у евангелистов, и в церковном богослужении, а есть соединение прошлого, будущего и настоящего в единое целое.
Напомню также установительные слова к Евхаристии у христиан, последователей Христа, уже после распятия и Воскресения Христа. Это то, что пишет апостол Павел в Первом послании к Коринфянам в 11-й главе, 24-26 стихи. Там говорится о воспоминании Страстей Христовых и Его Воскресения:
24…и, возблагодарив, преломил и сказал: "приимите, ядите, сие есть Тело Моё, за вас ломимое; сие творите в Моё воспоминание".
25 Также и чашу после вечери, и сказал: сия чаша есть новый завет в Моей Крови; сие творите, когда только будете пить, в Мое воспоминание.
Но, с другой стороны, там сказано так:
26 …смерть Господню возвещаете, доколе Он придёт.
Так что одни и те же слова обращены и в прошлое, в смерть, которая уже была, и в будущее, во Второе Пришествие, в Парусию, когда Он придёт. Мало того, что в Евхаристии нет противоречий между прошлым, настоящим и будущим, между воспоминанием о первой Парусии (Первом Пришествии Христа) и ожиданием Второго Его Пришествия. Парусия вообще - одна, это некое единое целое. Когда мы говорим о Первом и Втором Пришествии Христа - понятно, что они Первое и Второе именно во времени, мы их разделяем во времени, но ведь, как мы много раз говорили, у Бога-то времени нет, у Него вечность. Время - это наше человеческое восприятие, можно даже сказать шире: это поэтапная реализация в нашем человеческом мире того, что у Бога в вечности присутствует как единство. Опять упомяну Послание к Евреям, там есть мысль о том, что если бы Христу надо было приходить много раз, то это было бы что-то неправильное, потому что всё настоящее однократно, и поэтому, соответственно, и Пришествие Христа однократно. В своей сущности, в своём, если так можно выразиться, архетипе небесном, оно однократно. Более того, когда мы говорим о том, что Первое и Второе Пришествие соединены, и в них соединены в одно целое прошлое, настоящее и будущее, можно спросить: а настоящее как же? Так вот, «настоящее» - это как раз Евхаристия, которая совершается и на земле, и на небе, и в ней «Христос посреди нас», как это говорится и в церковном богослужении, и просто в наших молитвах. В ней прошлое, настоящее и будущее соединены.
Немного конкретики о том, как в Апокалипсисе мы видим эти, если можно так выразиться, евхаристические ассоциации. Они в некоторых местах вполне узнаваемы. Например, в Евангелии от Луки в 22-й главе, в 30-м стихе Христос говорит о Своём будущем соединении с учениками в Царстве Небесном, что они будут пить и есть
³⁰…за трапезою Моею.
Это, собственно, слова о Евхаристии: Его трапеза - это Евхаристия и есть. А потом Он говорит: вы будете есть и пить в Царствии Божием
³⁰…и сядете на престолах судить двенадцать колен Израилевых.
А в Апокалипсисе, в 20-й главе, в четвёртом стихе как раз и говорится о престолах и о сидящих на них, «…которым дано было судить». Эти две картины друг с другом резонируют, ассоциируются, и они приводят к тому, что мы в апокалиптический контекст переносим слова Христа из Евангелия от Луки о престолах, а они соединены с Его словами о Его трапезе, т. е. о Евхаристии. Соответственно, мы в апокалиптический контекст должны перенести и тему Евхаристии.
Это, может быть, детали, но в Апокалипсисе есть и более существенный евхаристический аспект. Главный смысл Апокалипсиса - это соединение человека с Богом на новом небе и новой земле. А ведь именно на этом новом небе и новой земле Христос будет пить новое вино, как говорит Он Сам в Своём так называемом Малом Апокалипсисе, в разговоре с учениками на горе Елеонской, в виду Храма Иерусалимского. Что это означает? Это означает, что Христос как бы видит новое небо и новую землю как место, где совершается Евхаристия, и совершается уже не в память Христа, а Самим Христом. Конечно, Апокалипсис трагичен, в отличие от Евхаристии, которая, в сущности, торжественная и радостная. Хотя она есть одновременно и воспоминание о распятии Христовом, о Его страстях, тем не менее, это не снимает того, что основной настрой Евхаристии торжественен и радостен. И в каком-то смысле так же и Апокалипсис. Он описывает чрезвычайно трагические события глобального масштаба, если так можно выразиться, он описывает некий крестный путь всего мира. Ну, когда я говорю «всего мира», то, наверное, в первую очередь тут надо говорить о праведных, о тех, кто там, в Апокалипсисе, в белых одеждах. Но, тем не менее, весь этот трагический путь освещается каким-то новым светом, и не то чтобы лишается своей трагичности, но эта трагичность преображается во что-то торжественное тем, к чему это всё приходит, - новым небом, новой землёй и Новым Иерусалимом.
Ещё о связи Апокалипсиса с Евхаристией. В Апокалипсисе даётся некий ключ к раскрытию трудного для обычных людей понимания того, как в Евхаристии сочетаются материальная и духовная сторона, как сочетаются совершенно материальные кусочек хлеба и глоток вина с глубочайшим духовным смыслом - с пониманием их как Тела и Крови Христовой. Помочь пониманию этого трудного сочетания материального и духовного через Апокалипсис можно, если мы будем понимать слова об Альфе и Омеге в Апокалипсисе в сочетании с тем, что говорит Тейяр де Шарден, замечательный богослов и человек мистического таланта, в своей книжке под названием «Месса над миром» («La Messe sur le Monde»). Он описывает Вселенскую Евхаристию, которая совершается каждый день приношением Богу и всего творчества, которое совершается на земле (людьми в первую очередь), и всей той трагедии, которая тоже совершается на земле каждый день, опять же, в основном, людьми. То есть в этой книге Тейяра де Шардена в евхаристическом контексте представлен совершенно апокалиптический, напряжённый взгляд на всё то, что совершается в нашем мире. На русский язык название «La Messe sur le Monde», дословно «Месса над миром», так и переведено: «Вселенская Евхаристия». Он Вселенскую Евхаристию, в сущности, представляет как своего рода Апокалипсис, в других, конечно, красках, не таких трагичных, как в Апокалипсисе, по самой оптимистической природе отца Тейяра (ему даже инкриминировали, что он недостаточно в своих писаниях отражает то зло, которое совершается в мире), но тем не менее, это вот такая евхаристическая и одновременно апокалиптическая перспектива. Это нам, кстати сказать, может дать ещё один угол зрения на то, что описано в Апокалипсисе: как на Вселенскую Евхаристию, которая начинается в трагедии, а завершается в соединении людей с Богом на новой земле, новом небе, в Новом Иерусалиме.
Сама тема Вселенской Евхаристии, само это словосочетание имеет глубокие корни в христианском богословии, восходящем к отцам Церкви. Именно эти слова и этот взгляд на разворачивание Замысла Божия о всём мире есть у одного из отцов Церкви, которого я очень люблю и ценю,- Максима Исповедника. Он употребляет именно это сочетание - Вселенская Евхаристия. У Тейяра показано, чем завершается этот, если так можно выразиться, евхаристический апокалиптический процесс, - уже не в книге «Месса над миром», а во всём корпусе его книг. Это, как он выражается, «точка Омега», которая на самом деле у Тейяра заимствована из Апокалипсиса, и она есть завершение всего процесса одухотворением всей материи - превращением Вселенной во Христово Тело. Вот эта-то Вселенная одухотворённой материи и есть новое небо, новая земля и Новый Иерусалим, и в ней Бог соединён с материей. Соединён уже не так, как Он сегодня соединён - как Творец с тварью, а соединён так, как во Христе. Это совершенно другой тип соединения. Да, это и у Тейяра тоже как бы перспектива будущего, но наши сегодняшние евхаристические хлеб и вино - это, с одной стороны, символ будущего, а с другой стороны- уже сегодня существующая частица будущего, и, в том числе, будущего Тела Христова. В вечности это соединение- уже настоящее (с точки зрения вечности), и поэтому глоток вина и частица хлеба как частица будущего Тела Христова - это не столько даже предвосхищение того, что будет, а то, что уже есть. Конечно, это требует несколько другого взгляда на время. Это подразумевает, что то, что, с одной стороны, только ещё будет в будущем, с другой стороны, уже как-то отражается на настоящем, существует в настоящем, влияет на настоящее. Вообще в библейском и особенно в новозаветном взгляде на время нет такой жёсткой однолинейной направленности из прошлого в будущее, какая есть в современной науке, в первую очередь в физике. Есть некое единое целое, которое включает и прошлое, и настоящее, и будущее, - духовное целое, в котором совершается (применю, может быть, слишком материалистический термин) «духовный метаболизм», духовный обмен веществ между прошлым, настоящим и будущим, и в частности, обмен веществ, идущий из будущего в настоящее.
Приведу такой пример. Когда мы смотрим на дерево, мы видим его как нечто, устремлённое от корней к солнцу, и оно, действительно, так и вырастает: однонаправленно, снизу вверх. Но ведь метаболизм (обмен веществ внутри дерева)- это не только восхождение воды и всяких растворённых в воде веществ от корней к листьям, это и нисхождение результатов фотосинтеза, который происходит в листьях, вниз, к стволу, к корням. Вот примерно такое соотношение между прошлым и будущим в таком взгляде на мир, который можно назвать апокалиптическим. И этот взгляд на мир даёт, мне кажется, правильную перспективу на то, что такое Евхаристия: это Пришествие Христа, Парусия, совершающаяся в прошлом, настоящем и будущем, соединённые вместе, - значит, уже и сегодня. И в этом процессе, если так можно выразиться, в этом метаболизме вечного Тела Христова, мы, сами того не подозревая, участвуем, - так же, как мы участвуем, сами того не подозревая, в экологических круговоротах земных веществ. Так и всё творение, весь мир, вся наша земля содержит в себе этот круговорот, а мы - его частица. Это нечто общеизвестное, банальное с точки зрения экологии, т. е. в материалистическом аспекте. Но то, что в духовном аспекте существует тоже такой как бы «духовный вселенский метаболизм», частью которого мы являемся и который включает в себя потоки из прошлого в будущее и из будущего в настоящее и в прошлое,- это мысль не такая распространённая, и, как мне кажется, такой евхаристический и одновременно апокалиптический взгляд на весь наш мир открывает нам некую новую грань того, что, собственно, происходит в духовном мире.