КонституцСуд лишил надежды.Поможет ли Страссбург?
«Вердикт по делу ЮКОСа не окончательный», - Жан-Поль Коста, президент Европейского суда по правам человека
Почему Россия оказалась на первом месте по количеству исков в Европейский суд по правам человека и во сколько ей обходятся нарушения этих прав
Ольга Проскурнина
Ведомости
13.10.2011, 193 (2959)
Как добраться до прав человека? Это обычный вопрос для Страсбурга: улица, на которой расположен Европейский суд по правам человека, так и называется - Les Droits de l'Homme. По сути, это место последней надежды для граждан, которым не удалось добиться правды во всех инстанциях национального правосудия. Под юрисдикцией Страсбургского суда находится 47 стран, входящих в Совет Европы. Принято считать, что хуже всего дела с соблюдением прав человека обстоят в России, что подтверждается и статистикой: 28% исков, находящихся в Страсбургском суде, поступили из нашей страны. Однако в ходе разговора с президентом Европейского суда по правам человека Жан-Полем Коста выясняется, что проблем хватает везде: Италия, к примеру, оказывается чемпионом по затягиванию судебных процессов, а конституционные суды Германии, Испании и Турции пытаются противостоять решениям Страсбурга, ссылаясь на неконституционность этих решений. Единственный вопрос «Ведомостей», на который Жан-Поль Коста не стал отвечать по существу, был связан с недавним решением Страсбургского суда по делу ЮКОСа, так как суд обязался не комментировать это дело.
- Знаете, в России у многих лидеров общественного мнения есть скепсис насчет прав человека. С точки зрения этих скептиков права человека - вымысел, в лучшем случае аргумент в вечном споре между Востоком и Западом или просто идеологическое клише европейских либералов. Как вам такая позиция?
- Вся моя жизнь посвящена защите прав человека, так что я к ним отношусь серьезно и не считаю, что права человека - это вымысел. Права человека - это очень важно. По всему миру, не только в России или во Франции, есть люди, которые прямо сейчас находятся в опасности. Даже во Франции, моей родной стране, были периоды очень сложные с точки зрения защиты прав человека - и это несмотря на революцию 1789 г. и Декларацию прав человека. Так что мы должны защищать и развивать права человека. Никогда не соглашусь с теми, кто считает их чем-то несущественным. И когда люди говорят, что права человека невозможно защищать в реальной жизни, - мне кажется, это иллюзия. Права на свободу и безопасность, на свободу слова, запрет пыток - этими правами обладает каждый мужчина и каждая женщина во всем мире. И я могу согласиться с тем, что вопрос защиты прав человека - это идеологический вопрос, просто речь тут идет о гуманистической идеологии. Некоторые считают, что эта идеология чрезмерно оптимистичная и наивная. Но я так не думаю.
- А как насчет террористов вроде Андерса Брейвика в Норвегии и ему подобных? Я думаю, ваши оппоненты из числа обычных людей, не говоря уже о родственниках жертв терроризма, не согласились бы применять гуманистическую идеологию к Брейвику.
- Права человека есть у всех человеческих существ: даже ужасный убийца наделен ими. И мы должны защищать права человека во всех случаях. Невозможно исключить ни одного мужчину и ни одну женщину из числа человеческих существ, потому что затем права человека было бы все сложнее и сложнее защищать. Разве права человека только для совершенных людей или только для святых? Согласно основополагающим принципам Декларации прав человека ООН от 1948 г. эти права гарантированы каждому. Это может выглядеть идеалистично, но в этом суть базового принципа. Как вы знаете, эта декларация стала главным документом ООН и в мире нет ни одного государства, не подписавшего ее.
- Как бы вы оценили эффективность Европейского суда по правам человека? Нуждается ли этот институт в новых реформах в наши дни?
- Прежде всего, наш суд не настолько эффективен, насколько мог бы быть. Мы перегружены исками до такой степени, что порой выносим решения по ним через длительный промежуток времени, что не очень-то эффективно. Кроме того, как любой человеческий институт, иногда мы допускаем ошибки, отклоняя дела, которые должны были бы рассматривать. Но в основном наш суд эффективен, хотя и недостаточно. Если взглянуть на ситуацию 50-летней давности, я уверен, что права и свободы человека в Европе сейчас были бы меньше защищены, если бы суд не был создан. И еще вопрос: если бы суд не был создан согласно Европейской конвенции о защите прав человека в 1950 г., легко было бы сейчас 47 государствам [входящим в Совет Европы] договориться о создании такого института в нынешней непростой ситуации? Я не уверен. Наша главная проблема сейчас - огромное количество исков и тот факт, что для вынесения решений по ним требуется много времени. Повысить пропускную способность суда нелегко, потому что число судей - по одному от каждого государства - закреплено в конвенции. А численность персонала хоть и не зафиксирована в конвенции, зато ограничена финансовыми ресурсами. Многие государства, входящие в Совет Европы (и, соответственно, подпадающие под действие конвенции), сейчас переживают финансовый кризис. Тем не менее нам нужно повышать эффективность, потому что численность персонала не вырастет; как вариант, можно попытаться снижать количество дел. Вы, конечно, знаете о протоколе 14 к конвенции, который действует с 1 июня 2010 г. (его вступление в силу затянулось по причине задержки с его ратификацией Российской Федерацией). Одно из главных положений протокола 14 заключалось в том, чтобы создать так называемый институт единоличного судьи, и первые результаты действия этого положения уже заметны. Это значит, что большое число очевидно неприемлемых дел отклоняется в результате более эффективной, чем в прошлом, процедуры. Другой аспект процедурных усовершенствований - это создание комитетов из трех судей для вынесения решений по хорошо расследованным делам взамен рассмотрения таких дел палатой из семи судей. Как следует из опыта многих традиционных систем, если снижать число судей на заседании, эффективность можно повысить за короткое время, так что это нормально.
Мы получаем слишком много дел, явно неприемлемых [для рассмотрения Страсбургским судом]. Главная причина, вероятно, в том, что люди неточно знают, что суд может делать, а что нет. Так что необходимо лучше информировать людей об этом. Мы принимаем усилия в этом направлении: сделали практический гид об условиях принятия дел к рассмотрению в Страсбургском суде, перевели его на несколько языков и опубликовали на сайте суда. И сейчас нам нужна некоторая поддержка со стороны государств [входящих в Совет Европы], со стороны их судей и юридических ассоциаций, чтобы сказать людям: «Пожалуйста, не приносите дел, у которых нет шансов на успех». Но на это требуется время.
Есть еще один способ быстрее справляться с исками - он связан с делами, которые хорошо расследованы, но однотипны. Это значит, что проблема была идентифицирована судом как подпадающая под определения конвенции и с этой проблемой связаны сотни и тысячи похожих дел. В таких случаях суд может применять так называемые пилотные решения. Первое пилотное решение было вынесено по делу «Бронёвский против Польши», затем последовали пилотные решения по делам «Бурдов против России», «Иванов против Украины», было два пилотных решения по искам против Болгарии и т. д. Таким образом, когда я говорю, что ответственность лежит главным образом на государстве [входящем в Совет Европы], это значит, что мы уже сделали юридическую работу. И если государства не реагируют, а суд постоянно перегружен похожими делами, это значит, что [для однотипных дел] надо будет просто повторить уже вынесенные решения. Правда, в результате суд превратится во что-то вроде попугая или кассового аппарата, выдающего деньги истцам и адвокатам, и у него уже не останется времени на заявления, полезные для развития прав человека в Европе. Но главное все-таки в том, что число исков в Страсбург существенно сократится. В идеале мы бы имели в будущем либо новые проблемы, либо такие, которые можно решить простым нажатием кнопки - например, случай, когда кого-то пытали в полицейском участке, - и для которых не требовалось бы изменять законодательство или [правоприменительную] практику.
- Как бы вы в целом охарактеризовали уровень сотрудничества между Страсбургским судом и Россией? В чем главные проблемы?
- Очень хороший вопрос. Мы более или менее удовлетворены этим сотрудничеством. Существует хороший диалог между Страсбургским судом с одной стороны и Верховным и Конституционным судами России с другой, даже несмотря на то что порой наших судей - и меня как президента суда - критикуют в России. Но в основном между нашими судами налажено хорошее взаимодействие. Российская Федерация сейчас очень хорошо осведомлена о том, что российских дел в суде чересчур много. В результате мы - при согласии с этим решением со стороны президента [Дмитрия] Медведева и российского министра юстиции [Александра Коновалова] - договорились о стажировке юристов из российских судов в Страсбурге. Мы отобрали 20 юристов, которые недавно начали работать в суде (кстати, сразу после нашего интервью я встречаюсь с одной из них - Марией Филатовой из Санкт-Петербурга). Эти 20 юристов исключительно помогут суду. Конечно, мы выбрали самых квалифицированных и опытных юристов, и их работа будет проверяться юристами нашего суда, не только российскими. Мы очень ценим такое сотрудничество.
- Действительно, Россия же на первом месте в статистике Страсбургского суда по числу исков. Почему так получилось, на ваш взгляд?
- Тому есть несколько причин. Может быть, самая главная заключается в том, что россияне не доверяют традиционной системе правосудия в своей стране. Конечно, Верховный суд и Конституционный суд отлично экипированы, у них очень хорошие судьи и мощные технические средства. Но Россия - очень большая страна с огромными расстояниями. И [судьям] в маленьких городах очень трудно знать все о правах человека, о конвенции и о нашем суде, равно как и просто быть хорошим судьей. Возможно, из-за того, что Россия на протяжении веков сперва находилась под царским режимом, а затем под сталинским - это не критика, это всего лишь исторический факт, - в России и нет доверия к судебной системе. Однако множество дел из России отклоняются Страсбургским судом потому, что не входят в его компетенцию, или потому, что истец не исчерпал всех средств правосудия у себя родине.
Вторая причина высокой численности российских исков, может быть, более позитивна: Россия - очень населенная страна.
Следующая причина в том, что сейчас все больше и больше юристов и рядовых граждан знают о Страсбургском суде и конвенции. Около 13 лет назад, когда Россия только перешла под юрисдикцию суда, немногие россияне знали о нашем суде. Сейчас же они прямо-таки бегут к нам! Правда, порой они не очень четко представляют себе, что суд может, а что нет. Вот почему так много российских дел неприемлемо [для Страсбургского суда].
И еще одна причина, которая, я надеюсь, исчезнет в будущем, - это весомый пакет так называемых чеченских дел. Они вызваны ситуацией, которая может случиться с любой страной: в Турции, например, это курдская проблема, во Франции - все, что находится в контексте Алжирской войны. Когда говоришь о гражданской войне, естественно, видишь очень серьезные нарушения прав человека с обеих сторон. Но здесь мы получаем жалобы на государство. Очевидно, что чеченские войны отразились на многочисленных делах, поступавших в суд, - и мы обнаружили нарушения [прав человека] во многих таких делах. Я сильно надеюсь, что чеченская статистика снизится.
- А как насчет исков от российских бизнесменов?
- На этот вопрос отвечу очень просто. Конвенция защищает преимущественно физическую неприкосновенность и некоторые политические права, такие как свобода слова, свобода религиозных убеждений, свобода собраний и т. д. Но она также защищает права собственности - статья 1 протокола 1 к конвенции. И эта статья очень важна не только для России, но и для многих других стран. Она касается не только людей, которые стали миллиардерами или олигархами, но также и реституции собственности после падения коммунистических режимов - [это характерно для] Румынии, Украины, Чехии. Так что у нас много дел по этому типу жалоб [о нарушении права собственности]. Нашему суду трудно пересматривать работу, проделанную местными судами, потому что обычно местное законодательство [по вопросам собственности] весьма запутанное. В конце концов, когда люди получают компенсации [в Страсбурге], они утверждают, что этого недостаточно.
Вторая причина, по которой эти дела столь трудны, в том, что иногда они становятся политическими. Опять же это не только России касается, похожая тенденция существует во многих странах. Я помню ситуацию в Хорватии - там были серьезные проблемы, связанные с реституцией собственности и спорами между прежними и нынешними собственниками. И бывший президент Хорватии говорил мне: «Знаете, это так сложно - найти баланс между конфликтующими сторонами, зачем вашему суду вообще копаться во всем этом?!» А ответ заключался в том, что, когда мы получаем иск, мы не можем сказать: «Нет, это не для нас», потому что статья 1 протокола 1 защищает право собственности.
- Согласно статистике Страсбургского суда за 1959-2010 гг. после России и Турции по числу нарушений прав человека лидировали Италия и Франция. Почему?
- Первая причина чисто математическая: Франция и Италия вошли в юрисдикцию суда значительно раньше России и даже Турции. Но есть и другие причины. Очень большое количество решений против Италии связано с продолжительностью судебных процедур в этой стране. Италия - чемпион Европы по избыточно длинным процессам, особенно по гражданским делам. Под давлением нашего суда итальянцы внесли поправки в законодательство более чем 10 лет назад. Но это не помогло. Мы очень обеспокоены этим. Мы продолжаем получать новые иски, и они все на одну и ту же тему; опять есть риск превратить наш суд в кассовый аппарат.
С Францией тоже были проблемы. Но Франция провела множество реформ, приняла поправки в законодательство, чтобы исполнить наши решения, - и теперь число дел против Франции действительно снизилось. Насколько я знаю, 13 лет назад Франция была на пятом месте по числу новых исков, а сейчас - на 12-м. Так что я очень доволен прогрессом, достигнутым моей страной (улыбается).
- Вы, должно быть, в курсе того, что в России Государственная дума обсуждает законопроект сенатора Александра Торшина, который может позволить Конституционному суду России блокировать решения Страсбургского суда под предлогом их неконституционности.
- Да, я знаю об этом.
- И как вы относитесь к такой перспективе? Вы уже обсуждали этот вопрос с председателем Конституционного суда Валерием Зорькиным, с кем-то еще из российских коллег?
- Мы пока это не обсуждали. Но я могу сказать, что абсолютно не согласен с такой идеей, потому что она полностью противоречит моему личному пониманию конституционного и международного права. Если бы такой закон был принят - не только в России, в любой стране, подписавшей Европейскую конвенцию о правах человека, - это бы означало разрушение всей системы [юридической защиты прав человека]. Наша миссия в том, чтобы гармонизовать защиту прав человека по всей Европе. Не унифицировать полностью, но гармонизовать. И это подразумевает, что мы обязаны следить за состоянием здоровья национальных правовых систем. Потому что, если бы мы были обязаны соглашаться с ними, мы были бы вынуждены отклонять все иски против государств со словами: «Извините, но ваш конституционный суд уже принял решение по вашему вопросу». Иногда мы сталкиваемся с сопротивлением национальных правовых систем, особенно конституционных судов - например, судов Германии, Турции, Испании. Да, порой это создает проблемы, но в конце концов они принимают правила игры. Однако если Россия станет блокировать наши решения в соответствии с законом сенатора Торшина, это будет абсолютно противоречить Европейской конвенции по правам человека. Я еще не обсуждал этот вопрос с председателем Конституционного суда России Зорькиным, потому что последний раз мы встречались в Санкт-Петербурге год назад. У меня скоро будет встреча с ним, и, если он спросит моего совета, я не буду рекомендовать ему поддерживать этот закон. И я очень надеюсь, что этот закон не будет принят Госдумой.
- Сейчас правозащитники, работающие на Кавказе, отмечают рост жалоб местных жителей - причем если в Чечне люди раньше жаловались на действия федеральных войск, то теперь жалуются на местные власти. Заметна ли эта тенденция в Страсбурге?
- Как я уже говорил, до нашего суда доходит множество чеченских исков. В последнее время мы наблюдаем снижение их числа. Но я не могу пока сказать, растет ли число чеченских жалоб на местные власти. Мы можем увидеть этот тренд позже, когда люди исчерпают возможности национальной системы правосудия, - через год-два.
- Обычно решения Страсбургского суда по чеченским делам раздражают российские власти. Может быть, так же получилось и с делом ЮКОСа, отчего ваш суд и принял решение не комментировать свой вердикт по этому иску. Это вообще обычная практика для суда?
- Да, это абсолютно обычная практика - не комментировать дела, которые не завершены. И я всегда защищаю эту практику, потому что я президент суда и не могу нарушать его процедуры.
Хотя палата вынесла вердикт по делу ЮКОСа, этот вердикт еще не окончательный. Теоретически существует возможность для обеих сторон процесса обратиться в суд с просьбой вынести дело на рассмотрение Большой палаты. Поэтому я не буду комментировать это дело. Это вовсе не особенная ситуация с вердиктом по иску ЮКОСа, так же обстоят дела и с другими исками. В противном случае я бы предвосхитил будущее судебное решение. А если ты предвосхищаешь будущие решения - ты плохой судья.
- Выходит, дело ЮКОСа в Страсбурге вовсе не закончено?
- Нет, не закончено. Три месяца, которые отводятся на обращение в Большую палату, еще не истекли. Так что мы должны подождать и посмотреть, будет ли истец, или государство-ответчик, или они оба просить о повторном слушании дела в Большой палате. Мы все еще на этой стадии. В случае если такая просьба поступит в палату, коллегия из пяти судей решит, может ли это дело быть вынесено на рассмотрение Большой палаты. Так что комментировать любое дело, которое не прошло финальной стадии, невозможно.
- Во сколько обходится ваше правосудие истцам?
- Это зависит от того, выигрывает истец или проигрывает. Если выигрывает, [ответчик] ему компенсирует весь материальный и нематериальный ущерб и все процессуальные издержки, включая гонорары юристам. Если речь идет о серьезном нарушении (например, о нарушении статьи 1 протокола 1), истец получает гораздо больше денег, чем в других случаях. Адвокат должен подтвердить размер своих гонораров, выслав счета в суд, и, если он запрашивает слишком много, суд может снизить его выплаты [до общепринятого уровня].
Когда истец приносит дело в суд и у него нет денег на оплату адвоката, он может попросить о юридической помощи. В зависимости от ресурсов истца мы можем принять решение о выделении гранта на оплату юридической помощи. В этом случае услуги адвоката будут оплачены из бюджета Совета Европы. Если этот истец выигрывает, ему компенсируют все за вычетом гранта на юридическую помощь. Если же суд не усмотрит нарушений [прав человека] в деле истца - что случается значительно чаще, так как многие дела неприемлемы, - это значит, что для истца все потеряно. Конечно, он (или она) не получают никаких выплат или компенсаций. [Теоретически] может случиться так, что если истец обращался за правовой помощью и затем проиграл дело, то Совет Европы может попросить его возместить издержки на оплату этого гранта. Но на практике так никогда не бывает. Мы никогда не посылаем приставов в Краков, Красноярск или куда-нибудь еще, чтобы взыскать затраты на юридическую помощь (улыбается).
- Сколько денег выплатила Россия гражданам по решениям Страсбургского суда за те 12 лет, что находится под его юрисдикцией?
- Могу показать вам цифры за последние пять лет на экране моего компьютера. Вот видите - объем компенсаций, выплаченных Россией по требованию суда, по финальным решениям, - 26,8 млн евро.
- Есть ли новости по искам жертв терактов в Беслане и на московском мюзикле «Норд-Ост»?
- Оба дела все еще не рассмотрены. Надо иметь в виду, что жертвам терроризма очень сложно обвинять государство, потому что террористы не являются военными или гражданскими агентами государства. Обязанность государства защищать жизни граждан относится к так называемым позитивным обязательствам. Тем не менее, хотя вы не можете сказать государству: «Вы сделали это!», вы можете заявить: «Вы ответственны до определенного предела», особенно когда государство могло нейтрализовать угрозу, наказать правонарушителя или даже предотвратить [преступное] деяние. Классический пример - дело «Осман против Соединенного Королевства». Примерно 12 лет назад мужчина угрожал одной семье. Семья обратилась в полицию: «Обратите внимание на этого человека, он посылает нам письма с угрозами, пожалуйста, остановите его». Но полиция не восприняла это всерьез, и в конце концов один член семьи был убит, а другой ранен. Так что вопрос состоял в том, до какой степени было ответственно государство, которое не предотвратило эту трагедию.
Возвращаясь к жертвам «Норд-Оста»: их родственники говорят, что власти не приняли мер, чтобы предотвратить теракт, и что российские спецслужбы использовали потенциально опасный газ [во время штурма]. Это дело называется «Финогенов и другие против Российской Федерации», и оно все еще находится в нашем суде.
- Как вы оцениваете степень исполнительности России в том, что касается решений Страсбургского суда?
- Вообще-то в Совете Европы есть специальная группа - служба исполнения приговоров, так что лучше было бы спросить у них. Что до меня, то я знаю, что Россия корректно исполняет решения Страсбургского суда, когда речь идет о выплате финансовых компенсаций. Но когда речь идет об исправлении законодательства, тут все сложнее - этот процесс идет менее удовлетворительно и занимает больше времени. Глядя на сумму компенсаций истцам за последние пять лет - около 27 млн евро, - можно сказать, что у России не было проблем с выплатой этих денег. А вот принимать законодательные меры гораздо труднее.
- Чувствуете ли вы уже последствия от вступления в силу российского закона о компенсациях за нарушения и проволочки в местных судебных процессах?
- Пока нет, это совсем недавний закон (он вступил в силу в мае 2010 г. - «Ведомости»). Но позже, я надеюсь, мы увидим какие-то перемены к лучшему.
- Скоро истекают полномочия российского судьи в Страсбурге Анатолия Ковлера. Есть ли у вас пожелания к новому российскому судье?
- Да, я очень хочу, чтобы новый российский судья был бы столь же хорош, как ваш отличный судья Ковлер. Я не шучу. Судья Ковлер не только весьма квалифицирован, но еще и исключительно беспристрастный и независимый. У него получается быть очень хорошим судьей в Страсбургском суде и в то же время не слишком подвергаться критике со стороны российского правительства. Я на самом деле не знаю, как ему это удается (улыбается), но он правда такой. Судья Ковлер - единственный российский судья в новой системе нашего суда, действующей с 1999 г. (до него был судья Туманов, но он проработал у нас всего год). Нам очень повезло, что российским судьей стал именно Ковлер
Читайте далее: http://www.vedomosti.ru/newspaper/article/269084/verdikt_po_delu_yukosa_ne_okonchatelnyj_zhanpol_kosta#ixzz1bPrFAqMt