Отзыв на новую книгу прот. Георгия Митрофанова
Новая книга прот. Георгия Митрофанова «Русская Православная Церковь на историческом перепутье ХХ века» и своевременна, и чрезвычайно полезна. Автор освещает сложнейшие страницы жизни нашей Церкви и государства, всегда придерживаясь, как христианской нравственной правды в суждениях, так и исторической объективности. Особенно важно, что нравственные оценки автора укоренены в Новомучениках и Исповедниках Российских, жития которых он знает в совершенстве, как многолетний член синодальной комиссии по канонизации. Из книги видно, что автор в своих суждениях исходит не из интересов тех или иных общественных или политических течений, а из глубокого почитания подвига святых Новомучеников. Это отправная точка автора. Наверное, именно глубокое знание истории наших Новомучеников и сострадание им делает протоиерея Георгия с одной стороны смелым, а с другой стороны поразительно и беспристрастно точным в историческом описании тех страшных лет.
Удивительная историческая точность и объективность - это, пожалуй, главное свойство новой книги. Протоиерей Георгий не боится описывать даже самый сложный вопрос церковной истории ХХ-го века - отношение иерархов, духовенства и верующих РПЦ к главным богоборческим и человеконенавистническим режимам столетия - гитлеровскому и сталинскому. Цитаты и материалы, приводимые автором в этой связи, иногда неудобны и некомфортны для среднего российского читателя, однако они точны и объективны. В этом повествование автора порой приближается к научно-историческому подвигу. В недавнем прошлом цитирование отцом Георгием документов военных лет уже приводило к ожесточенной эмоциональной критике в его адрес, однако аргументированной критики было немного.
Отец Георгий весьма емко описывает в цитатах и документах военных лет, какая глубина искреннего пережитого страдания от преступлений богоборческой власти присутствовала в суждениях иерархов и духовенства времен войны, когда они иллюзорно почувствовали себя освобожденными на занятых немецкими войсками территориях. И как именно это страдание от гонения советской власти и страх возвращения его толкнули миллионы жителей нашей страны к отчаянной надежде, что, быть может, неведомые немцы могут стать освободителями нашего народа от ужасов пережитого, от гонений, репрессий и голодных смертей коллективизации. А ведь именно в этой понятной и объяснимой иллюзии исстрадавшихся верующих сердец и лежит главная причина как катастрофы 1941 года, так и запредельных потерь мужского населения призывных возрастов в последующие годы войны. Ведь причина нашей военной катастрофы 1941 года - не в военной технике или организации, а в умах и убеждениях миллионов людей, не желавших отдавать жизни за жестокую власть. Наверное, нас еще ждет исследование этого образа мыслей наших соотечественников 1941 года, от ныне прославленных старцев, плачущих от радости от возможности совершения литургии впервые за много лет, до солдат, массово бросающих свое оружие и технику без единого выстрела по врагу. Эта тяжелейшая трагедия еще ждет своего искусного христианского историка и труд отца Георгия - это серьезная попытка.
Совершенно справедливо отец Георгий говорит об опасности феномена сергианства не только на советской территории, но и как следствие, на оккупированной территории. Неоспоримы выводы отца Георгия, что оправдания сергианства на оккупированных территориях оказались гораздо более убедительными, однако не стали от этого приемлемыми для церковного сознания. Трудно возразить на острый аргумент отца Георгия, что результат той политики, которую принято называть сергианством, принес гораздо больше зримых результатов на оккупированных территориях, чем на территории советской. Ведь если ложное толкование слов Апостола «несть бо власть, аще не от Бога» (Римл.13,1) (опровержение такого ложного толкования не вызвало никакого труда или разногласия в работе согласительных комиссий двух частей Русской Церкви) может быть оправдано на советской территории в адрес Сталина, то почему оно не может быть оправдано на оккупированной территории в адрес Гитлера при более сильных аргументах в свою пользу (массовое открытие церквей и разрешение проповедей)? С другой стороны автор человеколюбиво и по-пастырски воздерживается от резкостей суждений в этом вопросе и справедливо аппелирует к людским страданиям, как причине ошибок. Можно лишь пожелать всем, касающимся этого вопроса, быть столь же неосудительными.
Протоиерей Георгий делает отважную попытку начать осмысление помощи Русской Православной Церкви военнопленным в годы войны. Этот вопрос еще ждет своего подробного изучения. Например, в трудах наших историков еще не раскрыты отчаянные и часто бессильные попытки нашего духовенства и верующих на оккупированных территориях собрать хоть какую-то продовольственную помощь для военнопленных от мирного населения. Что могли собрать для умирающих от голода узников наши сами голодные благотворители зимой 1941-1942 годов, когда даже в последнем мирном 1940 году в Советском Союзе приходилось в день на каждого жителя в среднем лишь по 320 грамм хлеба и 150 грамм молока? Что же было во время войны, когда даже в последний мирный год страна едва ли вырвалась из объятий массового голода начала 30-х годов и стояла в длинных очередях за продуктами?
Протоиерей Георгий касается и того факта, что наших военнопленных пришлось массово вывозить на территорию Германии, чтобы кормить их немецким хлебом во избежание продолжения их гибели в России от недостатка советского колхозного хлеба. Автор также замечает, хотя и не развивает в подробностях, что благотворительная помощь духовенства РПЦ военнопленным была активной в Германии, Прибалтике и старой Польше, то есть там, где еще сохранилось прежнее хозяйствование и возможность (способность) местных жителей благотворить, но была почти невозможной и безнадежной на старой советской территории, где голодные колхозы и пустые хаты окружали умирающие от голода лагеря военнопленных. Этот вопрос постепенно подвигает нас к необходимости суждения об ответственности за гибель советских военнопленных не только одной человеконенавистнической власти фашистской, но также и той власти, что оставила наш народ на оккупированных территориях с пустыми голодными колхозами, с разоренным хозяйством, в нищете, без всякой частной собственности и возможности прожить до будущего урожая.
В дополнение к теме трагедии военнопленных в годы войны хочется добавить от себя, что высочайшая смертность военнопленных - это не отличительная черта только немецких лагерей военнопленных, а отличительная черта как немецких, так и советских лагерей на голодной советской территории. И главная причина смертей военнопленных - не столько целенаправленное оставление военнопленных без продовольствия, сколько недостаток продовольствия как такового на советской территории. Как пример можно привести, что даже по официальной статистике НКВД в конце 1944 года списочная численность немецких военнопленных в советских лагерях была 560 тыс., при этом в тех же лагерях по той же статистике НКВД уже умерло около 200 тыс. военнопленных. Низкая же итоговая смертность в советских лагерях для немецких военнопленных объясняется тем, что большинство пленных - это май 1945 года и территория Германии со снабжением от реквизиций. Еще одним трагическим примером в этой связи является статистика смертности единоверных нам румын в лагерях военнопленных на советской территории. Так, по официальным румынским данным, если в списках погибших на фронте в 1941-1944 годах значилось около 70 тыс. румынских военнослужащих, то в списках невернувшихся из лагерей военнопленных на советской территории - порядка 200-250 тыс. Голод и смерти в лагерях нанесли в три-четыре раза больший урон румынским военнослужащим, чем битвы в течение трех лет.
Можно лишь сожалеть о том, что Русская Православная Церковь не была никак допущена к благотворительности и помощи военнопленным румынам и немцам на советской территории, несмотря на неоднократные заявления о лояльности советской власти.
Хочется отметить большую важность труда автора для дела освобождения многих современных российских читателей от болезни сталинизмом. Труды отца Георгия также являются достаточно прочным мостом взаимопонимания с западными консервативными христианами, которые разочарованы либерализмом своих церквей и уже тронуты интересом и симпатией к Православиию, однако еще не освобождены вполне от предубеждения в адрес Русской Церкви, как якобы примиренчески настроенной к сталинизму.
Следует подчеркнуть важность новой книги прот. Георгия в деле скрепления единства и взаимопонимания двух частей Русской Церкви: Русской Православной Церкви Московского Патриархата и Русской Православной Церкви Заграницей, у истоков объединительного процесса которых стоял автор, будучи официальным представителем Московского Патриархата на Всезарубежной Пастырской Конференции в Наяке в декабре 2003 года и консультантом переговорной комиссии Московского Патриархата по подготовке акта о каноническом общении двух частей Русской Церкви. Могу засвидетельствовать, что целый ряд архиереев теперь единой Поместной Русской Православной Церкви с большим интересом оценивали как вклад автора в диалог, так и последние предыдущие труды отца Георгия. Не сомневаюсь в том, что и эта новая книга будет принята с большим уважением и интересом.
Иерей Николай Савченко
Удивительная историческая точность и объективность - это, пожалуй, главное свойство новой книги. Протоиерей Георгий не боится описывать даже самый сложный вопрос церковной истории ХХ-го века - отношение иерархов, духовенства и верующих РПЦ к главным богоборческим и человеконенавистническим режимам столетия - гитлеровскому и сталинскому. Цитаты и материалы, приводимые автором в этой связи, иногда неудобны и некомфортны для среднего российского читателя, однако они точны и объективны. В этом повествование автора порой приближается к научно-историческому подвигу. В недавнем прошлом цитирование отцом Георгием документов военных лет уже приводило к ожесточенной эмоциональной критике в его адрес, однако аргументированной критики было немного.
Отец Георгий весьма емко описывает в цитатах и документах военных лет, какая глубина искреннего пережитого страдания от преступлений богоборческой власти присутствовала в суждениях иерархов и духовенства времен войны, когда они иллюзорно почувствовали себя освобожденными на занятых немецкими войсками территориях. И как именно это страдание от гонения советской власти и страх возвращения его толкнули миллионы жителей нашей страны к отчаянной надежде, что, быть может, неведомые немцы могут стать освободителями нашего народа от ужасов пережитого, от гонений, репрессий и голодных смертей коллективизации. А ведь именно в этой понятной и объяснимой иллюзии исстрадавшихся верующих сердец и лежит главная причина как катастрофы 1941 года, так и запредельных потерь мужского населения призывных возрастов в последующие годы войны. Ведь причина нашей военной катастрофы 1941 года - не в военной технике или организации, а в умах и убеждениях миллионов людей, не желавших отдавать жизни за жестокую власть. Наверное, нас еще ждет исследование этого образа мыслей наших соотечественников 1941 года, от ныне прославленных старцев, плачущих от радости от возможности совершения литургии впервые за много лет, до солдат, массово бросающих свое оружие и технику без единого выстрела по врагу. Эта тяжелейшая трагедия еще ждет своего искусного христианского историка и труд отца Георгия - это серьезная попытка.
Совершенно справедливо отец Георгий говорит об опасности феномена сергианства не только на советской территории, но и как следствие, на оккупированной территории. Неоспоримы выводы отца Георгия, что оправдания сергианства на оккупированных территориях оказались гораздо более убедительными, однако не стали от этого приемлемыми для церковного сознания. Трудно возразить на острый аргумент отца Георгия, что результат той политики, которую принято называть сергианством, принес гораздо больше зримых результатов на оккупированных территориях, чем на территории советской. Ведь если ложное толкование слов Апостола «несть бо власть, аще не от Бога» (Римл.13,1) (опровержение такого ложного толкования не вызвало никакого труда или разногласия в работе согласительных комиссий двух частей Русской Церкви) может быть оправдано на советской территории в адрес Сталина, то почему оно не может быть оправдано на оккупированной территории в адрес Гитлера при более сильных аргументах в свою пользу (массовое открытие церквей и разрешение проповедей)? С другой стороны автор человеколюбиво и по-пастырски воздерживается от резкостей суждений в этом вопросе и справедливо аппелирует к людским страданиям, как причине ошибок. Можно лишь пожелать всем, касающимся этого вопроса, быть столь же неосудительными.
Протоиерей Георгий делает отважную попытку начать осмысление помощи Русской Православной Церкви военнопленным в годы войны. Этот вопрос еще ждет своего подробного изучения. Например, в трудах наших историков еще не раскрыты отчаянные и часто бессильные попытки нашего духовенства и верующих на оккупированных территориях собрать хоть какую-то продовольственную помощь для военнопленных от мирного населения. Что могли собрать для умирающих от голода узников наши сами голодные благотворители зимой 1941-1942 годов, когда даже в последнем мирном 1940 году в Советском Союзе приходилось в день на каждого жителя в среднем лишь по 320 грамм хлеба и 150 грамм молока? Что же было во время войны, когда даже в последний мирный год страна едва ли вырвалась из объятий массового голода начала 30-х годов и стояла в длинных очередях за продуктами?
Протоиерей Георгий касается и того факта, что наших военнопленных пришлось массово вывозить на территорию Германии, чтобы кормить их немецким хлебом во избежание продолжения их гибели в России от недостатка советского колхозного хлеба. Автор также замечает, хотя и не развивает в подробностях, что благотворительная помощь духовенства РПЦ военнопленным была активной в Германии, Прибалтике и старой Польше, то есть там, где еще сохранилось прежнее хозяйствование и возможность (способность) местных жителей благотворить, но была почти невозможной и безнадежной на старой советской территории, где голодные колхозы и пустые хаты окружали умирающие от голода лагеря военнопленных. Этот вопрос постепенно подвигает нас к необходимости суждения об ответственности за гибель советских военнопленных не только одной человеконенавистнической власти фашистской, но также и той власти, что оставила наш народ на оккупированных территориях с пустыми голодными колхозами, с разоренным хозяйством, в нищете, без всякой частной собственности и возможности прожить до будущего урожая.
В дополнение к теме трагедии военнопленных в годы войны хочется добавить от себя, что высочайшая смертность военнопленных - это не отличительная черта только немецких лагерей военнопленных, а отличительная черта как немецких, так и советских лагерей на голодной советской территории. И главная причина смертей военнопленных - не столько целенаправленное оставление военнопленных без продовольствия, сколько недостаток продовольствия как такового на советской территории. Как пример можно привести, что даже по официальной статистике НКВД в конце 1944 года списочная численность немецких военнопленных в советских лагерях была 560 тыс., при этом в тех же лагерях по той же статистике НКВД уже умерло около 200 тыс. военнопленных. Низкая же итоговая смертность в советских лагерях для немецких военнопленных объясняется тем, что большинство пленных - это май 1945 года и территория Германии со снабжением от реквизиций. Еще одним трагическим примером в этой связи является статистика смертности единоверных нам румын в лагерях военнопленных на советской территории. Так, по официальным румынским данным, если в списках погибших на фронте в 1941-1944 годах значилось около 70 тыс. румынских военнослужащих, то в списках невернувшихся из лагерей военнопленных на советской территории - порядка 200-250 тыс. Голод и смерти в лагерях нанесли в три-четыре раза больший урон румынским военнослужащим, чем битвы в течение трех лет.
Можно лишь сожалеть о том, что Русская Православная Церковь не была никак допущена к благотворительности и помощи военнопленным румынам и немцам на советской территории, несмотря на неоднократные заявления о лояльности советской власти.
Хочется отметить большую важность труда автора для дела освобождения многих современных российских читателей от болезни сталинизмом. Труды отца Георгия также являются достаточно прочным мостом взаимопонимания с западными консервативными христианами, которые разочарованы либерализмом своих церквей и уже тронуты интересом и симпатией к Православиию, однако еще не освобождены вполне от предубеждения в адрес Русской Церкви, как якобы примиренчески настроенной к сталинизму.
Следует подчеркнуть важность новой книги прот. Георгия в деле скрепления единства и взаимопонимания двух частей Русской Церкви: Русской Православной Церкви Московского Патриархата и Русской Православной Церкви Заграницей, у истоков объединительного процесса которых стоял автор, будучи официальным представителем Московского Патриархата на Всезарубежной Пастырской Конференции в Наяке в декабре 2003 года и консультантом переговорной комиссии Московского Патриархата по подготовке акта о каноническом общении двух частей Русской Церкви. Могу засвидетельствовать, что целый ряд архиереев теперь единой Поместной Русской Православной Церкви с большим интересом оценивали как вклад автора в диалог, так и последние предыдущие труды отца Георгия. Не сомневаюсь в том, что и эта новая книга будет принята с большим уважением и интересом.
Иерей Николай Савченко