Виски на вы
Так всегда бывает. Поезд жизни остановился на полустанке. Ты огляделся. Увидел книжную полку. Взял с нее одну книжку - от безделья пролистать. И не вышел из вагона, пока не прочитал все 8 томов. Пока не заглотил их - не пытаясь разобраться, это герои пьют или в твоей рюмке коньяк сменяет абсент.
Это все Ремарк. Главное - вынырнуть потом. Вынырнуть, похоронив Пат. Вынырнуть, а за окном Альпы. Или триумфальная арка. Или кабак, где проститутка Роза вяжет что-то своей дочке между клиентом и клиентом. Или…
…Неважно. Главное, вынырнуть. Остановить себя в точке Х. Выпить крепкий кофе. Убедиться, что протрезвел. Теперь уже наверняка протрезвел. Точно протрезвел. И можно жить свою жизнь. Лишь иногда, прикрыв глаза, поняв, ощутив и услышав - герои Ремарка все еще рядом с тобой. У них тут льется рекой алкоголь, рвутся снаряды, летит на скорости 200 кмч старенькая машинка по спринтовой дороге (как?) и все будет хорошо. Ну, в смысле, все будет.
Но я лучше сегодня про С. У С. потрясающее чувство юмора. Я полмассажа смеюсь так, что Максим Галкин ревнует С. к успеху и жалеет, что не он лежит у меня на столе. А вторые полмассажа я не смеюсь - потому что переживаю - если буду смеяться дальше, то С. выставит мне счет за стендап.
«Ты сейчас массируешь мне БЦЖ?» - спрашивает С., когда я пальцами спускаюсь вдоль плеча.
«Сейчас, - говорю, - минутку. Прости. Срочное дело».
Беру в руки телефон и меняю имя С. в адресной книге. Был «Тот Самый С.», стал «С. Массаж БЦЖ».
И киваю - можем продолжать. Киваю - но С. этого не видит. Он лежит на массажном столе лицом вниз. И рассказывает мне про то, как пил в «Шаляпине» водку.
Закусывал квашеной капусткой с клюквой. Солеными грибами. Чем-то еще. С. рассказывает так, что мне хочется бросить его плечо на полпути и начать строчить по клавишам. Я не смеюсь уже. Мне не надо стендапа. Мне бы водки. И капустки с клюквой. И чтоб вайфая хватило на всю эту странную русскую душу. Был бы жив Хэмингуэй, был бы он родом из Вышнего Волочка, он бы меня понял.
«…Водка, Ир, это самый компанейский напиток. Самый. Другого такого нет. Это единственный крепкий алкоголь в мире, который позволяет пить его в компании. Причем с большим количеством еды. Для водки существует огромное количество специальных закусок. Водка - это большое застолье, много людей, бесконечные тосты. Это органичность культуры пития. Правда, риски неизбежны».
Я не люблю водку. Я слышу только свое: «Риски неизбежны». Как по мне - они слишком высоки.
Водка для меня - это чтоб резко прийти в себя. Когда ничего другого нет. Когда можно не почувствовать вкус. Когда…
…Да ладно, что уж. Водка - это горечь кладбища, вот. Хоронили Володю, друга семьи, несколько лет назад. Тогда я и пила крайний раз водку. С бутербродом из черного хлеба с салом.
Зря я, наверное, так с водкой. Наверное, она имеет право на тосты, селедку, копченую колбасу и что-то там еще. Я слушаю С. - и мне хорошо.
«….Нет такого супа, Ир, который вызывает острое желание выпить коньяк. А суп, который вызывает желание выпить водку - есть. Уха, например. Или борщ».
Я киваю. Соглашаюсь внутри. Внутри-внутри становится горячо. Как будто даже горячее, чем просто горячо.
«Водка - не любознательный напиток, она идет прямо в желудок. Понимаешь, Ир? И становится хорошо. Кстати, хреновуха в этом смысле тоже ничего».
Я задумываюсь. Про все это. Про нелюбознательность водки. Вспоминаю зачем-то пристань - четверть века назад. День ВМФ. Точнее, ночь ВМФ. Тогда после рабочего дня Агурец сгонял на Гороховую за сыром, колбасой, водкой, колой, хлебом и банкой маринованных огурцов. И с этим комплектом мы под шум волн отлично стерли грань между закатом и рассветом. И я возвращалась домой вдоль набережной - в пять утра поливальные машины отмывали дорогу, разгорался день, планета крутилась, крутилась, летела… А я желала экстренно протрезветь от нелюбознательной водки. И была счастлива и несчастна одновременно. Счастлива тому, как летит планета, и я вместе с ней. И несчастна - ибо хотелось домой, в кровать, спать. А поймать машину, сесть в нее и доехать до дома представлялось какой-то очень сложной задачей. Совершенно недоступной. И я просто шла вдоль красивой набережной самого красивого города в мире. Бесконечно пьяная прямо в пять утра. То есть уже в шесть.
«…Коньяк требует. Он заходит и начинает терроризировать: а это что? А это куда? Он излишне любознателен, Ир. Он затрагивает такие рецепторы, которые начинают сами собой раздражаться. И это не вопросы психики, это вопрос физиологии. Есть только один коньяк, который не требует, а рассказывает сам. Даже не рассказывает, нет. А встает, за руку берет и тебя приглашает за собой. Сейчас скажу, как называется. Хайн».
И сразу же захотелось налить Хайн в правильный бокал. Насладиться букетом. Лимон. Или даже лучше лайм. Шоколад. Это все. И чтоб атмосфера. И бросить на полпути уже второе плечо С. Пусть как-нибудь сам. Или пусть молчит. Не говорит про коньяк ни слова. Или…
«Под виски нужен инжир. И еще, как ни странно, арахис. Идеально. Берешь инжир. Окунаешь в стакан с виски. Кусаешь. Запиваешь виски. Инжир может быть свежий, а может быть подвяленный. Лишь бы не инжир-сухарик».
Я с виски на вы. Я их не очень. Не очень понимаю и совсем не люблю. Я про коньяк. Когда глотнешь - и становится горячо. Правильно. Достаточно.
А потом вдруг - лекция про алкоголь заканчивается. С. одевается. Его спина говорит за него сама - у нас впереди еще немало интересных встреч.
«Слушай, - говорю я, - ты же все знаешь. Скажи диагноз, а? Перед тобой была Алина. Красотка невероятная. Армянка с серыми глазами и ногами от ушей. Карьера. Копна волос. Юмор. 27 лет. Девственница».
С. кивает. И диктует диагноз - жаль рядом нет медсестры, которая бы застенографировала его: «Неумение сделать выбор в мире, где выбор огромен. Надо учиться выбирать. Между персиковым йогуртом и клубничным. Между колой и фантой».
С. одевается и чинно прощается на пороге: «Мне сейчас с собакой гулять», - говорит. И добавляет: «Есть люди, которые приходят домой, видят собаку - и у них вся усталость дня тут же стирается. А начинается чистая радость. Я не такой. Я наоборот - вижу собаку - и вся усталость дня умножается на два. Гулять надо».
«Зашнуруй ботинок», - говорит С. Гоша.
«Не шнурую, - отрезает С. И непонятно, то ли шутит, то ли нет. - Доверяю Вселенной».
И я смеюсь.
И С. тоже.
Все-таки пошутил.
Как я люблю это все. Как я люблю эту жизнь. Как я люблю то, что я делаю. И то, где я сегодня.
А потом Ремарк заканчивается. Герои трезвеют. Трезвеют. Зима заканчивается - а с ней и квашеная хрусткая капустка с дикой ягодой под ледяную тягучую водку. И хочется березового сока. И продолжения банкета. То есть разговора. И ты учишься не шнуровать ботинки - доверять Вселенной. И, как дурак, ищешь правильные бокалы под Хайн. Что однажды возьмет тебя за руку и поведет за собой. Если, конечно, тебе есть куда идти. А если уже пришел - эти же бокалы отлично подойдут под виски. Я помню, С. говорил, что виски - это конечная точка маршрута. Когда долго шел, пришел и больше никуда не надо. «Виски не непрягают, Ир. Ты будто заходишь в дом, а они берут у тебя пальто и ставят перед тобой тапочки».