Клубничка
Собираем с Гошей клубнику. Листья клубники колют руки. Часть ягод недозревшая - рвем все равно, чтоб дроздам меньше досталось. Часть подъедена кротами. Но и ведро почти полное уже. Солнце печет. Гоша ходит-командует, где он еще ягодку увидел. И тут время сплющивается, делает вжик! - и вот мне четырнадцать, а на улице жаркое лето 1990, Таганрог.
Мы с родителями встали в 4 утра, наскоро позавтракали, собрали с собой паёк (вода, бутерброды, яблоки), взяли пустые ведра, быстрым шагом добрались до вокзала, в 5 сели на электричку, всю дорогу старались уснуть, но уснуть получилось только около 6-00, в 6-30 сошли с электрички на каком-то безымянном полустанке (с нами сошло 2/3 пассажиров), набились в колхозный автобус, который стоял около вокзала, минут через двадцать езды по колдобинам оказались на колхозном поле, еще минут сорок сидели в тенечке и ждали бригадиров, бригадиры пришли почти к 8 утра, дали указания (ощущения были такие, что мы не вольнонаёмные, а заключенные, которых привезли на трудотерапию), и началось. Большая клубничная пахота.
Те, кто приехали не первый раз, учили новичков: крупные ягоды себе в ведро, мелкие - в колхозные ящики, в конце ряда - вон там, где нет колхозных собак - быстро перепрыгнуть через овраг и поставить своё, полное ведро в кусты. Повезет - получится его забрать бонусом к заработанной клубнике. За сбор ягоды платили по схеме 10 к 1: собираешь 10 кг, получаешь 1 кг, собираешь еще 10 кг - получаешь еще 1 кг. Не повезет - лишишься и крупной, отборной клубники, и ведра.
Работали до часу дня. Был небольшой перерыв: пили воду, ели припасенные бутерброды. Первые полтора часа ломило спину, кололо руки, пекло голову, жарило спину. Дальше эти опции отключились совершенно. Остались азарт и адреналин.
Бригадиры переходили с одного ряда на другой - наблюдали, чтоб не было нарушений. Соседка по маминому ряду жаловалась, как ей в живот впивается ремешок, и просила моего папу, чтоб он развязал его зубами.
Во рту была степная пыль пополам с клубникой. Клубники не хотелось совершенно. Время перестало существовать - было только палящее Солнце, грядки и бесконечные ящики в конце ряда (интересно, сколько набралось уже?)
Я перепрыгнула через овраг с папиным полным ведром, замаскировала его в кустах рядом со своим и маминым, и тут прозвучало «амба». Конец. Взвешиваем собранное. У нас получилось что-то около 80 кг. Из ближайшего ящика нам полагалось 8 кг: «Куда? Прямо в пакет? Ну, новенькие. Нет бы ведро с собой взять. Помнется же». Что делать - помнется, так помнется.
С пакетом в руках обошли поле. В посадке нашли свои три ведра. Успели на автобус. А дальше все то же самое, но в обратной последовательности. Я уснула в электричке в тот же момент, как присела на деревянную скамью - только и успела подумать, взглянув на уставших родителей: это точно мои мама и папа? Нет, ну папа-то мой, сомнений нет, но мама? Преподаватель мировой художественной культуры, психолог и сотрудник ГОРОНО - это точно моя интеллигентная мама? - со всеми этими прыжками через овраг, хамскими бригадирами, сторожевыми собаками, и всей этой бесконечной клубникой - ворованной и заработанной.
Сил не было - даже после душа и обеда. Но это была иллюзия, что сил нет. С клубникой надо было что-то делать. Немедленно. Это же клубника. Те 8 кг, что мы везли в пакете, помялись, как и обещалось. Вместе мыли-чистили, засыпали сахаром. Тут же поставили варить, снимали пенку, клубникой пахло на всю улицу - головокружительно.
Три ведра отборной клубники грозили обернуться чистой прибылью. Пока я колдовала над тазом с будущим вареньем, бабушка уже завязывала нарядный платок и грузила в тачку весы: «Поехали!»
Родители легли отдыхать, я повезла бабушку на базар, торговать. Расторговались лихо, и пары часов не прошло: товар был что надо. Обратно ехали с выручкой и с баклажанами, купленными и бабушкиной товарки по бросовой цене.
Папа ждал меня у калитки: «Быстро снимай рабочие шорты и надевай нарядные! ДядьБоре билеты на заводе дали, он тебе передал, идем!»
Я впрыгнула в нарядные шорты, и мы понеслись в дом культуры: от вокзала сели на трамвай, идущий в центр, добрались до Металлургии, концерт задерживался.
«Казаченко, это… мужчина или женщина?» - спросил папа, вглядываясь в билеты. «Мужчина», - сказала я. «А я думал, как Гурченко, женщина», - почему-то разочарованно протянул папа.
Концерт удался на славу. Я поняла, что влюбилась и в Вадима Казаченко, которого до этого никогда не видела и не слышала, и в его песни. Когда я вышла дарить букет пионов (бабушка нарвала в саду и вручила мне в последний момент) и вышла его дарить - вся такая четырнадцатилетняя, с намечающимися под майкой округлостями, с широко открытыми глазами, готовая к любым жизненным поворотам - будь то клубника или концерт, Казаченко ушел за кулисы. Пришлось ждать, когда он выйдет на бис, уже стоя на сцене. Барабанщик приобнял меня. Сказались нарядные шорты, наверное. Или округлости. Ну не пионы же.
«Это моя девушка!» - раздался из зала взволнованный крик. Спустя секунд пять меня осенило: папа! Хотелось провалиться сквозь сцену и показать папе кулак. Я смогла только многозначительно (как мне казалось) улыбнуться. Казаченко, вышедший из-за кулис прямо к моему букету, оказался чуть выше меня ростом. Зал, казалось, не дышал - что будет дальше. Я улыбнулась Вадиму, вручила пионы барабанщику и сбежала со сцены. С папой «эту-мою-девушку» не обсуждали. Пожаловалась вечером маме, мама посмеялась: «Скажешь спасибо дяде Боре!»
В колхоз мы ездили еще пару раз - на клубнику с папой, на яблоки с мамой, когда папин отпуск за кончился и, еще, кажется, за сливами. Заработали на Анапу - у нас были путевки, но не было свободных денег.
В Анапе на пляже я встретила одноклассников - Кольку и Ромку. Они отдыхали и работали в трудовом лагере недалеко от Анапы, в выходной их вывезли на море.
Оторвавшись от всех, мы втроем уплыли на глубину - Колька нырял, а выныривая, снимал трусы и показывал белоснежную попу, я смущалась, Ромка смеялся и звал меня ближе к берегу: «Айда, прыгнешь с плеч!», как вдруг совсем рядом с нами оказалась компания дельфинов. Мама на берегу что было сил замахала полотенцем.
Впереди была вся жизнь. Впереди был школьный роман с Ромкой. И Колькина нелепая смерть. Однажды - годы летели - не стало дяди Бори, папиного однокурсника.
Впереди была встреча с Максимом, рождение детей, проснувшийся вдруг журналистский дар, помноженный на отличную память.
Гоша ходит вдоль грядок, показывая на понравившиеся ягоды. Жарит Солнце. Время - вжик - вернулось на место. Мне 38. И папа, вернувшийся с работы, улыбается мне, глядя на ведра с клубникой: «Моя дочка!»