Сакура: начало
Сакура на ул. Энгельса (39) уж начала пускать цветки.
У нас 10 дней, чтобы попить под нею чаю.
Именно про неё был фрагмент во втором Прогулочнике " ":
В весеннюю пору такое количество гормонов встречается в нашем теле с авитаминозом, что это напоминает трепетное романтическое свидание. А именно, начальную его фазу пока что не совмещённых судеб, когда испытывается сама возможность встречи. Когда встреча не превратилась окончательно в свидание и до конфетно-букетного периода ещё несколько шагов. То есть - почки лопаются, щепка на ветку прёт, и зацветают деревья.
Время - весна. Ранний апрель, погода дрянь. Небо застёгнуто на-глухо, тучи переходят в облака и обратно без малейшего проблеска. Настроение…. какое тут может быть настроение?...
Сахей-сан так не считает, потому что просветление может придти с любой стороны. Собрав рюкзак, он отправляется в мастерскую. Хотя он давно работает дома, сидеть дома не хочется, и потому лучше прошвырнуться пешочком, чем киснуть на кухне, как забытый кефир на подоконнике.
Выходит из дому.
На улице - весна, цветёт яблоня и алыча, груша набирает сил, боярышник на подходе. Сахей-сан посматривает вокруг художественным взглядом, двигаясь от улицы Борзова к реке. Природа, увлечённая цветеньем, как токующий глухарь своим танцем, не замечает ни цепкого взгляда Сахей-сана, ни рюкзака с причиндалами, ни стоптанной походки. Каштановой аллеею идёт он к Преголе, идёт брусчаткою, идёт ямочным ремонтом, идёт несбитыми тротуарами, сено-солома, инь-ян, право-лево. Небо клубится киселём.
Пахнет рекой. Сахей-сан выходит на виадучный мост со странным именем "Западный-Новый". Проходит Вагонку, хлебзавод, выходит к Преголе. Перед ним старый причал для речных трамваев и ракет на подводных крыльях. Рядом - кнехт и прибитый к берегу плавник. Справа кирпичная стена мельзавода, белёсая от муки и голубиного гуано. Через реку - элеватор, гавань, портовые краны и корабли на фоне серой воды и серого неба. Не взирая на описанные обстоятельства, он усаживается на огромный железный кнехт, подстелив под себя рюкзак.
Волшебным здесь является слово "кнехт".
В тот же самый миг в небесном киселе образуется ровная про-реха, откуда спускается столб летнего жаркого солнца - спускается на кнехт, седока и кусочек Преголи по соседству. Сахей-сан вынимает из-под себя рюкзак. Ему хорошо. У него с кнехтом на двоих персональное небольшое лето. И в душе у кнехта стаивают зимние льдинки, и жизнь полнится новыми запахами и смыслами.
Сахей-сан слезает с кнехта, спускается к реке (перемахнуть через бетонный парапет), и находит на берегу много чистого сухого плавника, обкатанных рекою брёвен и досок, выброшенных на берег волной от недавнего сухогруза. Соорудив из них лежак, он снимает свитер, футболку и загорает в столбе летнего солнца, бьющего через дырку в небе персонально для него.
Наверное, это дрёма. Проходит несколько вечных мгновений. В бездвижности душа не прирастает, и Сахей-сан одевается и набирает плавник подмышку. Солнце медленно исчезает, отверстие в небесах затягивается, как рана выздоравливающего. Настроение - весна. Сахей-сан относит плавник в мастерскую (10-й этаж немецкого промздания-элеватора, идти по лестнице в темноте на ощупь с 3 по 7-й, зато на 8-м из окна такая высь, что даже плевать не хочется); поднимается в мастерскую и оставляет плавник: там из него сделают вабк-саби.
Наступает "смена фильтров". Теперь можно идти домой.
Собственно, дома ничего не изменилось и смысла туда идти нет, но вот не стоять же на месте, когда весна в душе! Он идёт до Победки, встречает там Серёгу и останавливается курнуть.
- Да ну, настроение паршивое, день ни к чёрту!... - Серёга горячится, Сахей-сан покуривает голландскую трубку и предлагает пройтись. Всё равно день ведь ни к чёрту, отчего ж не прогуляться? За сменой ландшафта вполне может измениться смотрящий…
Они идут по Энгельса, и на все восклицания Серёги: - Вон саку-ра! Или вон! Или вон! - Сахей-сан посмеивается в бородку, посасывает трубочку, и говорит: алыча…. груша…. яблоня Золотой Ранет… - покуда на Энгельса дом 39 не замечает во дворе старого дома невзрачное деревце с резным облачком вкруг веток.
Он увлекает Серёгу покурить под сенью облачка, говоря, что надо бы передохнуть, самое время.
На третьей затяжке из подъезда выходит пожилая женщина с полным ведром.
- А что, мать, не знаешь, что это за дерево такое? Больно странный цветок у него… - спрашивает у неё Сахей-сан, уважительно кланяясь. Та поджимает губы и, ни слова не говоря, пропадает за углом.
Опорожнив ведро в мусорку, она возвращается, ставит порожнюю тару на землю и рассказывает. Муж её, царство ему небесное, в 70-е ходил в моря шкипером, и привёз оттуда черенок этой вишни. Да и то сказать - вишня: ни поесть, ни варенья сварить, ягоды ма-аленькие, с привкусом, даже птицы не клюют, а осенью, когда падают на асфальт, то масляно-багровое пятно стоит до самых морозов, не смывается дождями…
Сахей-сан блаженно слушает рассказ, достаёт из рюкзака термос с чаем, наливает женщине чашку (та не замечает или не хочет), передаёт Сереге, потом отхлёбывает сам. Лепестки весеннего белого облака кружатся в воздухе, и Сахей-сан довольно жмурится в столбе солнца, которое второй раз за день пробило тучи специально для него.
Долгий путь я проделал,
прежде чем цветок сакуры
упал в мою чашу.
У нас 10 дней, чтобы попить под нею чаю.
Именно про неё был фрагмент во втором Прогулочнике " ":
В весеннюю пору такое количество гормонов встречается в нашем теле с авитаминозом, что это напоминает трепетное романтическое свидание. А именно, начальную его фазу пока что не совмещённых судеб, когда испытывается сама возможность встречи. Когда встреча не превратилась окончательно в свидание и до конфетно-букетного периода ещё несколько шагов. То есть - почки лопаются, щепка на ветку прёт, и зацветают деревья.
Время - весна. Ранний апрель, погода дрянь. Небо застёгнуто на-глухо, тучи переходят в облака и обратно без малейшего проблеска. Настроение…. какое тут может быть настроение?...
Сахей-сан так не считает, потому что просветление может придти с любой стороны. Собрав рюкзак, он отправляется в мастерскую. Хотя он давно работает дома, сидеть дома не хочется, и потому лучше прошвырнуться пешочком, чем киснуть на кухне, как забытый кефир на подоконнике.
Выходит из дому.
На улице - весна, цветёт яблоня и алыча, груша набирает сил, боярышник на подходе. Сахей-сан посматривает вокруг художественным взглядом, двигаясь от улицы Борзова к реке. Природа, увлечённая цветеньем, как токующий глухарь своим танцем, не замечает ни цепкого взгляда Сахей-сана, ни рюкзака с причиндалами, ни стоптанной походки. Каштановой аллеею идёт он к Преголе, идёт брусчаткою, идёт ямочным ремонтом, идёт несбитыми тротуарами, сено-солома, инь-ян, право-лево. Небо клубится киселём.
Пахнет рекой. Сахей-сан выходит на виадучный мост со странным именем "Западный-Новый". Проходит Вагонку, хлебзавод, выходит к Преголе. Перед ним старый причал для речных трамваев и ракет на подводных крыльях. Рядом - кнехт и прибитый к берегу плавник. Справа кирпичная стена мельзавода, белёсая от муки и голубиного гуано. Через реку - элеватор, гавань, портовые краны и корабли на фоне серой воды и серого неба. Не взирая на описанные обстоятельства, он усаживается на огромный железный кнехт, подстелив под себя рюкзак.
Волшебным здесь является слово "кнехт".
В тот же самый миг в небесном киселе образуется ровная про-реха, откуда спускается столб летнего жаркого солнца - спускается на кнехт, седока и кусочек Преголи по соседству. Сахей-сан вынимает из-под себя рюкзак. Ему хорошо. У него с кнехтом на двоих персональное небольшое лето. И в душе у кнехта стаивают зимние льдинки, и жизнь полнится новыми запахами и смыслами.
Сахей-сан слезает с кнехта, спускается к реке (перемахнуть через бетонный парапет), и находит на берегу много чистого сухого плавника, обкатанных рекою брёвен и досок, выброшенных на берег волной от недавнего сухогруза. Соорудив из них лежак, он снимает свитер, футболку и загорает в столбе летнего солнца, бьющего через дырку в небе персонально для него.
Наверное, это дрёма. Проходит несколько вечных мгновений. В бездвижности душа не прирастает, и Сахей-сан одевается и набирает плавник подмышку. Солнце медленно исчезает, отверстие в небесах затягивается, как рана выздоравливающего. Настроение - весна. Сахей-сан относит плавник в мастерскую (10-й этаж немецкого промздания-элеватора, идти по лестнице в темноте на ощупь с 3 по 7-й, зато на 8-м из окна такая высь, что даже плевать не хочется); поднимается в мастерскую и оставляет плавник: там из него сделают вабк-саби.
Наступает "смена фильтров". Теперь можно идти домой.
Собственно, дома ничего не изменилось и смысла туда идти нет, но вот не стоять же на месте, когда весна в душе! Он идёт до Победки, встречает там Серёгу и останавливается курнуть.
- Да ну, настроение паршивое, день ни к чёрту!... - Серёга горячится, Сахей-сан покуривает голландскую трубку и предлагает пройтись. Всё равно день ведь ни к чёрту, отчего ж не прогуляться? За сменой ландшафта вполне может измениться смотрящий…
Они идут по Энгельса, и на все восклицания Серёги: - Вон саку-ра! Или вон! Или вон! - Сахей-сан посмеивается в бородку, посасывает трубочку, и говорит: алыча…. груша…. яблоня Золотой Ранет… - покуда на Энгельса дом 39 не замечает во дворе старого дома невзрачное деревце с резным облачком вкруг веток.
Он увлекает Серёгу покурить под сенью облачка, говоря, что надо бы передохнуть, самое время.
На третьей затяжке из подъезда выходит пожилая женщина с полным ведром.
- А что, мать, не знаешь, что это за дерево такое? Больно странный цветок у него… - спрашивает у неё Сахей-сан, уважительно кланяясь. Та поджимает губы и, ни слова не говоря, пропадает за углом.
Опорожнив ведро в мусорку, она возвращается, ставит порожнюю тару на землю и рассказывает. Муж её, царство ему небесное, в 70-е ходил в моря шкипером, и привёз оттуда черенок этой вишни. Да и то сказать - вишня: ни поесть, ни варенья сварить, ягоды ма-аленькие, с привкусом, даже птицы не клюют, а осенью, когда падают на асфальт, то масляно-багровое пятно стоит до самых морозов, не смывается дождями…
Сахей-сан блаженно слушает рассказ, достаёт из рюкзака термос с чаем, наливает женщине чашку (та не замечает или не хочет), передаёт Сереге, потом отхлёбывает сам. Лепестки весеннего белого облака кружатся в воздухе, и Сахей-сан довольно жмурится в столбе солнца, которое второй раз за день пробило тучи специально для него.
Долгий путь я проделал,
прежде чем цветок сакуры
упал в мою чашу.