Брайан Бойд, "Набоков" (биография)
Владимир Набоков всю жизнь тщательно строил свою репутацию. Интервью он давал редко и неохотно, и был настолько одержим точностью формулировок, что всегда брал с собой карточки с заранее заготовленным текстом. И если соглашался поговорить с журналистами, то требовал, чтобы ему дали возможность post factum отредактировать стенограмму беседы.
В 1973-м году, «дабы избежать кривотолков», он собрал все свои интервью под одной обложкой - и выпустил сборник «Strong opinions». Казалось бы, ничего особенного. Но внимательные читатели сразу заметили: часть этих «интервью» - вымышленные, написанные/срежиссированные самим автором (вот так, Борхес написал «Книгу вымышленных существ», а Набоков - «книгу вымышленных интервью»), а те, что действительно имели место, были довольно придирчиво отредактированы.
И знаете что? Эта история о «поддельных интервью» говорит о Набокове больше, чем все его настоящие интервью вместе взятые.
Вообще, довольно интересно получается: если поспрашивать знакомых о Набокове, то станет ясно, что даже в читающей среде сложился вполне определенный стереотип писателя: «мастер избыточного стиля письма», сноб и мизантроп, который бабочек любил больше, чем людей. Во время обсуждений первым делом обычно вспоминают его ненависть к Достоевскому, Чернышевскому, заносчивость и бесконечное высокомерие.
Так вот, двухтомный труд Брайана Бойда - как раз тот случай, когда биографию писателя можно посоветовать не только поклонникам, но и ненавистникам писателя. Работа Бойда - наиболее полный и честный портрет автора «Дара» и «Лолиты»: от первых (более чем посредственных) стихов до главного романа; от детства на даче под Петербургом, через изгнание, Берлин, Париж, бегство от войны в Америку, а дальше - преподавание, испытание славой, и старость в Швейцарии.
Бойд, впрочем, как истинный филолог (профессор Оклендского Университета), рассматривает жизнь Набокова именно сквозь его тексты. В каком-то смысле обе его книги (почти 2000 страниц) - биографии романов - рассказ об эволюции стиля письма и техники нарратива будущего классика. Тут обозначены сквозные темы, сюжеты, подсвечены отсылки к другим авторам. И даже больше: открытия Бойда иногда поражают настолько, что хочется просто бросить все и сесть перечитывать Набокова - роман за романом.
Отдельная тема - преподавание. Из приведенных воспоминаний бывших студентов Корнуэллского университета ясно одно - наиболее полно характер (настоящий характер) Набокова проявлялся именно там, за кафедрой, во время лекций:
«Он не любил последовательного анализа, потому что куда больше его восхищал шаг в сторону, финт, внезапный сюрприз, мысленный ход конем. Росс Уэцтеон вспоминает:
„Я хочу, чтобы вы скопировали это с абсолютной точностью“, - велел нам Владимир Набоков, объяснив, что будет рисовать диаграмму тем „Холодного дома“. Он повернулся к доске, взял кусок мела и нацарапал странной параболой с лучами вниз „тема наследства“. „Тема поколений“ опустилась и поднялась и вновь опустилась змейкой. „Тема социального сознания“ резко вильнула в направлении других строк, затем круто изменила направление.
Набоков отвернулся от доски и вгляделся в нас поверх очков, пародируя профессорское подмигивание. „Я хочу, чтобы вы обязательно скопировали это с абсолютной точностью“.
Сверившись с листом бумаги на кафедре, он вновь повернулся к доске и почти что вертикально нацарапал: „тема экономических условий“. „Тема бедности“, „тема политического (мел сломался от нажима, он взял другой кусок и продолжал) протеста“, „тема социальной среды“ - они взлетали и опадали по всей доске. Некоторые просто не в состоянии нарисовать прямой линии.
Вновь он всмотрелся в нас через плечо и поверх очков, молча напоминая, что нужно „копировать точно“.
И наконец, аккуратной падающей кривой, полумесяцем на боку, он начертил последнюю тему, „тему искусства“, и мы вдруг поняли, что он нарисовал кошачью морду и последняя строка была кривой улыбкой, и до конца семестра этот кот улыбался в наших тетрадях как насмешка над дидактическим подходом к литературе».
Набоковское чувство юмора было ключом к очарованию его лекций. У него были свои дежурные остроты: испачканную мелом доску он называл «grayboard» свои лекции - монологами. <...> К концу лекции он мог вновь начать читать сначала и наблюдал, как некоторые студенты поднимали головы от конспектов минуту или две спустя, в то время как другие сразу замечали подвох и молча выжидали. Иногда он находил в Гоголе, Диккенсе или Флобере что-то настолько смешное, что начинал давиться смехом, и в конце концов сидевшая на первом ряду Вера делала ему знак, что никто не понимает, о чем он говорит".
Ну и вот, собственно, жена, Вера, которой он посвятил, кажется, все свои книги.
----
Читайте также:
Джеральд Мартин, «Габриель Гарсиа Маркес» (биография)
----
P.S. Все уже слышали новость о втором романе Харпер Ли?