(1000-ый постинг как-никак) «Много есть свидетельств о собаке Борменталей...

Apr 23, 2010 18:13

«Много есть свидетельств о собаке Борменталей, но, будучи прямым потомком Дональда Борменталя и будучи наслышан о сей собаке от отца своего, а он - от моего деда, я положил себе записать сию историю, в подлинности коей не может быть сомнений. И я хочу, дети мои, чтобы вы уверовали, что высший судия, наказующий нас за прегрешения наши, волен и отпустить их нам с присущим ему милосердием и что нет столь тяжкого проклятия, коего нельзя было бы искупить молитвой и покаянием. Так предайте же забвению страшные плоды коммунистического прошлого, но остерегайтесь грешить в будущем, дабы Земля не налетела на небесную ось всем нам на погибель, и не даровать свободу темным страстям, причинившим столько зла всему нашему роду.

Знайте же, что во времена Великого восстания (историю его, именуемую "Красное колесо" и написанную господином Солженицыным, мужем великой учености, я всячески советую вам прочесть) владетелем квартиры номер пять в "Калабуховском доме" был Иван Борменталь, сын Арнольда, того же рода. Этого лишенца, пострадавшего на колчаковских фронтах, можно со всей справедливостью назвать человеком двуличным и хитромудрым. Соседи по подъезду простили бы ему и громкие песни, и украденные из передней калоши, ибо святые никогда не водились в тех местах, но в натуре Ивана была наклонность к безрассудным и эксцентрическим опытам в науке евгенике, что и сделало имя его притчей во языцех внутри Садового Кольца Власти.

Случилось так, что этот Иван Арнольдович полюбил (если только можно назвать его темную страсть столь чистым именем) простую машинистку из комитета очистки города Москвы от бродячих животных, гражданку Васнецову. Но юная девица, известная своей скромностью и добродетелью, страшилась одного его имени и всячески его избегала. И вот однажды, а это было студёным февральским вечером, Иван Борменталь отобрал из своих товарищей шестерых, самых отчаянных и беспутных: "Профессора" Преображенского, Зинку, Швондера, Вяземскую, товарищей Пеструхина и Шаровкина. Он прокрался в синематограф и увез несчастную после сеанса немой фильмы. Он говорил, будто он красный командир, что жить будут в роскошной квартире, что каждый день аванс, что психика у него добрая, но только котов ненавидит, а тут, в столовке, одна солонина. Вернувшись в свой Борменталь-холл, он спрятал свою пленницу в одном из верхних покоев и оставил надзирать за ней чучело совы в клетке и фамильный портрет  Мечникова. Сам же, по своему обычаю, стал с товарищами заедать водку холодными закусками и супом, причём по совету "Профессора" наливал не английской, а обыкновенной русской водки. Они ударили по струнам, затопали ногами по полу, зазвенели посудой и устроили такой ужасный шум, что их пленница не сомневалась-- внизу идёт настоящее сражение. Несчастная чуть не лишилась ума, слыша страшные ругательства из переписки Ленина с Каутским, доносившиеся снизу, ибо, по свидетельству тех, кто знал Борменталя, он был столь несдержан на язык во хмелю, что, казалось, подобные богохульные слова могут испепелить человека, осквернившего ими уста свои. Под конец страх, что вначале каждый вечер будет пение, затем в сортирах замерзнут трубы, потом лопнет котел в паровом отоплении, довёл девушку до отчаянного поступка. Она разбила профессора Мечникова, разорвала сову, обмазалась кремом, пахнущим болотной тиной. Помешкав, пленница выбралась на карниз и с криком "Невидима и свободна!" полетела на метле к Арбату.

По прошествии некоторого времени Иван Арнольдович оставил гостей с намерением отнести своей пленнице краковской колбасы, а может статься и колбасных обрезков. Но увидел, что клетка опустела и птичка вылетела на волю»,-- здесь доктор торжествующе оглядел нас из-за своего странного прибора.-- «Посредине кабинета на ковре лежала стеклянно-глазая сова с распоротым животом, из которого торчали какие-то красные тряпки, пахнущие нафталином, а на столе валялся вдребезги разбитый портрет. И тогда Борменталя обуял дьявол, ибо, сбежав вниз по лестнице в гостиную, он вскочил на стол, разметал фляги и блюда и поклялся во всеуслышание отдать тело свое и душу Андриану и Мандриану, лишь бы настигнуть беглянку. И пока сотрапезники его стояли, пораженные его возмущённым разумом, Швондер, самый скудоумный из них, крикнул, что надо бы пустить котов по следу. Услышав сии слова, Борменталь выбежал из комнаты, вскочил на грузовик, приказал выпустить оттуда котов и, дав им понюхать корня валерианы, помчался следом за громко мяукающей стаей по залитому лунным светом прошпекту.

Сотрапезники его некоторое время стояли молча, не уразумев сразу, из-за чего поднялась такая суматоха. Но вот до их отуманенного винными парами рассудка дошло, какое черное дело будет содеяно на просторах торфяных болот Москвы. Тут все закричали: кто требовал коня, кто ладью, кто еще одну флягу анжуйского. Потом, несколько одумавшись, они всей компанией, числом в тринадцать человек, вскочили на таксомоторы «шахид-такси» и присоединились к погоне. Луна сияла ярко, преследователи, презрев одобрительные свистки продавцов полосатых палочек, мчались во весь опор все в крайнем правом ряду по тому пути, каким должна была лететь девица.

Проехав версту или две, они повстречали энтомолога, следующего на Суматру, и спросили его, не видал ли он погоню. А тот, как рассказывают, сначала не мог вымолвить ни слова от страха, но потом все же признался, что он приехал посетить могилу своего отца. „Но я видел и нечто другое, - присовокупил он. - Иван Арнольдович Борменталь проехал мимо меня, а за ним молча гнался наполовину-человек, наполовину-медведь и на третью половину кабан, и не дай мне боже увидеть когда-нибудь такое исчадие ада у себя за спиной!”

Собутыльники обругали энтомолога "гринписовским недоумком" и "хиппи зелёным" и поскакали дальше. Но вскоре мороз пробежал у них по коже, ибо они услышали визг "тормозов", как звали в тех местах наиболее рассудительных и миролюбивых жителей, и вслед за тем чёрный кабриолет Борменталя, весь в мыле, пронесся мимо них, а за баранкой никого не было. Беспутные гуляки построились свиньёй, обуянные страхом, но все же продолжали путь, хотя каждый из них, будь он здесь один, без товарищей и господ, с радостью повернул бы вспять. Они медленно продвигались вперед и наконец увидели котов. Те, что издавна славились своей пушистостью, теснились у спуска в овраг, ощетинившись и сверкая глазами. Даже самый свирепый кот, из породы "Да Винчи", упёрся всеми лапами в магический круг, очерченный на земле, и наотрез отказывался покидать его.

Преследователи  не решались сделать вперед ни шагу, но трое самых хмельных направили стопы в глубь оврага. И там взорам их открылась широкая лужайка, а на ней виднелись два больших каменных столба, поставленные здесь еще в незапамятные времена ваятелем Зурабом в память двух падших небоскрёбов Нью-Амстердама. Такие столбы попадаются на Москве и по сию пору и имеют вид апокалиптических фигур зверей и человекоподобных химер. Луна ярко освещала лужайку, посреди которой без движения лежал Борменталь, но у троих бесшабашных гуляк волосы зашевелились на голове. Над Иваном Арнольдовичем стояло мерзкое чудовище - огромный зверь кофейного цвета с ожогом на боку и белым пятном на морде, сходный видом и с собакой, и с водолазом одновременно, но выше и крупнее всех собак и страшнее любых водолазов. Оно вытащило самый главный собачий билет и укусило Борменталя за ногу. У этого чудовища у них на глазах отвалился хвост, и оно совершенно отчетливо вымолвило человеческим голосом: "Товарищ, дай папиросочку, у тебя брюки в полосочку". Тогда они вскрикнули, обуянные страхом, и, не переставая кричать, помчались во весь опор к своим ЖЖ. Один из них, как говорят, принял ислам в ту же ночь, не перенеся того, чему пришлось быть свидетелем, а двое других не могли оправиться от столь тяжкого потрясения, стали тысячниками и распространяли слухи о марсианине в Обуховом переулке до конца дней своих.

Таково, дети мои, предание о собаке, причинившей с тех самых пор столько бед нашему роду. И если я решил записать его, то лишь в надежде на то, что знаемое меньше терзает нас ужасом, чем недомолвки и домыслы из советских газет. Есть ли нужда отрицать, что многие в нашем роду умирали смертью внезапной, страшной и таинственной? Так пусть же не оставит нас провидение своей неизреченной милостью, ибо оно не станет поражать невинных, рожденных после третьего и четвертого колена, коим грозит отмщение. И сему провидению препоручаю я вас, дети мои, и заклинаю: остерегайтесь выходить на болото в ночное время, когда силы зла властвуют безраздельно.

(Написано рукой Полиграфа Борменталя для сыновей Жореса и Роя, и приказываю им держать все сие в тайне от сестры их Полиграфёны)»

apocalypse now

Previous post Next post
Up