Фрося. Воспоминания. Глава 6
6. Разве я виновата, что так долго живу
Фрося не знала, куда деть неожиданную боль и обиду, наполнившие её в этот вечер. Который день уже, каждый час, каждую минуту Фросю не покидало одно большое и горькое, до пронзительной боли горькое чувство обиды на своих дочерей.
- А я вот вам напишу обо всём этом. - решила Фрося, - Что там психологи говорят? Напишите, прочитайте, и поймите, на сколько это всё было необоснованно для такого самобичевания и горевания.
- Так и сделаю.
Долго Фрося искала тетрадь, которая почти на год оставалась без записей. Забот по дому было столько, что и времени не хватало на всё. А ещё и дочки... Дочки...
Тетрадка нашлась под стопкой отглаженного белья.
Фрося решительно села за изложение проблемы. Не для будущих поколений, конечно же, пишет. Для себя. Ну и для дочек. Пусть знают, как больно ей от случившегося.
"Эпизод 2010 года.
Я с 26 декабря 2009 года жила у сына, у Николая, жили у него вместе с дочерей Верой. Всё было хорошо.
Но первого января что-то Вера не стала мне ничего делать. Я тогда говорю, что гости уйдут, и я уеду домой."
Да, на первый день Нового года ждали в гости всех дочек с внуками-внучками, с правнучатами, всех, кто сможет собраться за большим столом у Николая Ивановича. Дом, коттедж у него большой, вроде как даже у губернатора хабаровского купленный. Фрося не вдавалась в подробности работы сына. Но знала, за ним большая семья Зябриных как за каменной стеной крепости. И на его плечах многое держится.
Любовь Фроси к сыну была тихой, уважительной, но и требовательной. Больше всего требований Фрося предъявляла к себе. Но и детям доставалось. Но подобного рода самоанализа поведения Фрося избегала. Вот и сейчас она продолжала излагать факты того вечера:
"Гости пришли. Всё хорошо. Поиграли в лото.
Я легла отдохнуть. Они стали убирать стол.
В итоге, я вижу, идут мои все три дочери к двери. Вера и Люба одетые, а Надя не одета.
Я говорю: Что за демонстрация?
Вот тут всё и началось.
Люба выдала по полной программе. Я говорю: Что случилось? А она говорит, что я Веру защищаю. Я, конечно. обиделась, но не заплакала."
Тетрадка наполнялась отрывистыми фразами, словами, полными слёз и отчаяния.
"Произошло самое страшное 7 января. Вера и Люба пришли как на праздник, говорят: Что делать?
Я сказала, что надо помыть полы и пропылесосить ковры.
Они стали всё это делать, а я легла на диван, чтобы полежать. Смотрю, Вера несёт чашку.
Я говорю, что овощи я поливаю в два часа.
Она же прошла с гордой улыбкой, ничего не сказала.
Я, конечно, этого не стерпела, что-то сказала.
Вот тут как Люба вспыхнула. Она понесла воду.
Я говорю: Что ей, трудно было сказать, что несёт воду?
И всё закончилось бы мирно. Но Люба строчила пуще пулемёта.
Я защищаю Веру.
Я говорю, что ни в чём не виновата, а вы - на колени, и просите прощения!"
Вот написала это Фрося, а ей всё же было и больнее и тяжелее от повествования своего.
- Кто этим психологам право дал так издеваться над людьми? - вырвалось у Фроси, - Изверги!
"Я им говорю, что разве я виновата, что так долго живу.
Я сказала, что постараюсь уйти поскорей.
Люба говорит, что нам твоя смерть не нужна. И что "не надо нам у тебя ничего делать".
Вот это меня и обидело очень.
Я плачу уже две недели от незаслуженной обиды.
Фрося не подходила к тетрадке весь январь. Потом ещё месяц. И ещё месяц. И ещё.
Надо было забыть сказанное. Забыть написанное.
Забыть.
Жизнь текла своим чередом.
Обида ушла. Дочки сменяли друг друга на вахте помощи Фросе по её миру квартиры, наполненной горшочками, ведёрками, пластиковыми стаканчиками - с рассаженными по ним домашними и садовыми цветами. Пыль протиралась. Полы мылись. Ковры пылесосились.
Но сказанные, а затем и написанные ею слова "постараюсь уйти" Фрося старалась забыть... Это было сделать сложно.
Ей даже стало казаться, что её свои реакции она может сравнить, пожалуй, только с детскими капризами.
Но ведь и детей надо понять.
А уж родную мать тем более.
Быть обузой она никому не хотела.
Жить с ношей бремени заботы о себе для других, даже для родных, тем более для родных, казалось не позволительным.
Надо было забыть написанное.
Забыть.
Фрося не знала, куда деть неожиданную боль и обиду, наполнившие её в этот вечер. Который день уже, каждый час, каждую минуту Фросю не покидало одно большое и горькое, до пронзительной боли горькое чувство обиды на своих дочерей.
- А я вот вам напишу обо всём этом. - решила Фрося, - Что там психологи говорят? Напишите, прочитайте, и поймите, на сколько это всё было необоснованно для такого самобичевания и горевания.
- Так и сделаю.
Долго Фрося искала тетрадь, которая почти на год оставалась без записей. Забот по дому было столько, что и времени не хватало на всё. А ещё и дочки... Дочки...
Тетрадка нашлась под стопкой отглаженного белья.
Фрося решительно села за изложение проблемы. Не для будущих поколений, конечно же, пишет. Для себя. Ну и для дочек. Пусть знают, как больно ей от случившегося.
"Эпизод 2010 года.
Я с 26 декабря 2009 года жила у сына, у Николая, жили у него вместе с дочерей Верой. Всё было хорошо.
Но первого января что-то Вера не стала мне ничего делать. Я тогда говорю, что гости уйдут, и я уеду домой."
Да, на первый день Нового года ждали в гости всех дочек с внуками-внучками, с правнучатами, всех, кто сможет собраться за большим столом у Николая Ивановича. Дом, коттедж у него большой, вроде как даже у губернатора хабаровского купленный. Фрося не вдавалась в подробности работы сына. Но знала, за ним большая семья Зябриных как за каменной стеной крепости. И на его плечах многое держится.
Любовь Фроси к сыну была тихой, уважительной, но и требовательной. Больше всего требований Фрося предъявляла к себе. Но и детям доставалось. Но подобного рода самоанализа поведения Фрося избегала. Вот и сейчас она продолжала излагать факты того вечера:
"Гости пришли. Всё хорошо. Поиграли в лото.
Я легла отдохнуть. Они стали убирать стол.
В итоге, я вижу, идут мои все три дочери к двери. Вера и Люба одетые, а Надя не одета.
Я говорю: Что за демонстрация?
Вот тут всё и началось.
Люба выдала по полной программе. Я говорю: Что случилось? А она говорит, что я Веру защищаю. Я, конечно. обиделась, но не заплакала."
Тетрадка наполнялась отрывистыми фразами, словами, полными слёз и отчаяния.
"Произошло самое страшное 7 января. Вера и Люба пришли как на праздник, говорят: Что делать?
Я сказала, что надо помыть полы и пропылесосить ковры.
Они стали всё это делать, а я легла на диван, чтобы полежать. Смотрю, Вера несёт чашку.
Я говорю, что овощи я поливаю в два часа.
Она же прошла с гордой улыбкой, ничего не сказала.
Я, конечно, этого не стерпела, что-то сказала.
Вот тут как Люба вспыхнула. Она понесла воду.
Я говорю: Что ей, трудно было сказать, что несёт воду?
И всё закончилось бы мирно. Но Люба строчила пуще пулемёта.
Я защищаю Веру.
Я говорю, что ни в чём не виновата, а вы - на колени, и просите прощения!"
Вот написала это Фрося, а ей всё же было и больнее и тяжелее от повествования своего.
- Кто этим психологам право дал так издеваться над людьми? - вырвалось у Фроси, - Изверги!
"Я им говорю, что разве я виновата, что так долго живу.
Я сказала, что постараюсь уйти поскорей.
Люба говорит, что нам твоя смерть не нужна. И что "не надо нам у тебя ничего делать".
Вот это меня и обидело очень.
Я плачу уже две недели от незаслуженной обиды.
Фрося не подходила к тетрадке весь январь. Потом ещё месяц. И ещё месяц. И ещё.
Надо было забыть сказанное. Забыть написанное.
Забыть.
Жизнь текла своим чередом.
Обида ушла. Дочки сменяли друг друга на вахте помощи Фросе по её миру квартиры, наполненной горшочками, ведёрками, пластиковыми стаканчиками - с рассаженными по ним домашними и садовыми цветами. Пыль протиралась. Полы мылись. Ковры пылесосились.
Но сказанные, а затем и написанные ею слова "постараюсь уйти" Фрося старалась забыть... Это было сделать сложно.
Ей даже стало казаться, что её свои реакции она может сравнить, пожалуй, только с детскими капризами.
Но ведь и детей надо понять.
А уж родную мать тем более.
Быть обузой она никому не хотела.
Жить с ношей бремени заботы о себе для других, даже для родных, тем более для родных, казалось не позволительным.
Надо было забыть написанное.
Забыть.