Стих как попытка совершиться в мысли,
как неизбежность. Ведь бывало так,
что для него уже готова сцена
и слышен шепот из суфлерской будки.
Теперь в ходу другое представленье.
Стих должен жить, в конкретный говор места
вгрызаясь, и лицом к лицу встречать
живых, не забывая об умерших,
и пребывать в попытке совершиться.
Он должен строить новые подмостки
и, вроде одержимого актера,
в сосредоточенности бормотать слова,
которые слух разума уловит,
сей тонкий слух, и повторит точь-в-точь
то, что хотел услышать, - звук, в котором
(невидимая публика внимает
не пьесе, но себе) сошлось бы чувство
двоих, но слившихся в одно. Актер -
философ темноты, который щиплет
двужильную струну, и звук внезапно
исполнен правоты и полон мысли,
и ниже он не может опуститься,
и не желает нотой выше взять.
Осуществленье. Вроде конькобежца
иль танцовщицы в их движеньях явных.
Стих как реальное движенье мысли.
Перевод с английской В.Гандельсмана
Эти стихи Уоллеса Стивенса были написаны в 1940 годe, и поэтому вроде бы не могут быть отнесены к современной поэзии нашего времени. Однако с некоторой точки зрения поэзию первой половины 20 века давно пора называть золотым временем - взрыв пассионарности привел к пересмотру не только государственных, но и жаноровых границ. Публика со времен Чехова «внимает не пьесе, но себе», и каждый поэт должен быть «философом темноты». Правота звука сравнивается с движением конькобежца, что переносит требования к стихам на новый уровень - либо ты вкатываешься в поворот, либо нет. Поэзия представляется как (в оригинале) действие разума - что делает ее не менее, а более эмоциональной - мы все знаем, как разум может «кипеть»