(no subject)
МЕТЕЛЬ В МАССАЧУСЕТСЕ
Снег идёт - идёт уж который день,
Так метёт, хоть чёрный пиджак надень.
Городок замело. Не видать полей,
Так бело, что не может быть белей.
Или - может: на то и часы идут,
Но минут в них меньше, чем снега тут.
По ночам темнота, что всегда была
непроглядна, и та, как постель бела.
Набери, дружок, этой вещи в горсть,
чтоб прикинуть, сколько от Бога вёрст.
Знать, не зря пейзаж весь январь молил -
и дошло! - насчёт даровых белил.
Будто вдруг у земли, что и так бедна,
под конец оказалась всего одна
сторона лица, одна щека.
На неё и пошли всех невест шелка.
Сильный снег летит с ледяной крупой.
Знать, во всю разгулялся лихой слепой.
И чего не коснётся он, то само
превращается на глазах в бельмо.
Хоть приёмник включить, чтоб он песни пел.
А не то тишина и сама - пробел.
А письмо писать, вид бумаги пыл
остужает, как дверь, что прикрыть забыл.
И раздеться нельзя догола, чтоб лечь.
Не рубаха бела, а покатость плеч.
Из-за них, поди, и идут полки
на тебя в стекле, закатив белки.
Эх, метёт, метёт. Не гляди в окно.
Там подарка ждёт милосердный, но
мускулистый брат, пеленая глушь
в полотнища цвета прощённых душ.
Стихи Иосифа Бродского образца 1991 года, посвященные Виктории Крейцер (профессорше, живущей в том самом Амхерсте, где жила Дикинсон). На первый взгляд, знаменитая ритмика И.Б. , которую Гандлевский называл «грандиозным изобретением сродни инженерному», здесь буксует в сугробах. Сознание, словно накрывшийся пледом старик, перебирает смыслы белого и отбеливает в том числе темноту с тишиной. Если мы и слышим рык чемпионского поэтического болида, то это не трасса Формулы 1, а парковка супермаркета. Однако мягкая аллитерация в самом названии и шуршанье «белого шума» внутри строк заставляет думать о том, что эти стихи несколько больше, чем просто дружеская поделка.