Левиафан в Сети
Роскомнадзор, напрягая все ресурсы государства, второй месяц пытается заблокировать Telegram русского предпринимателя Дурова, но у него ничего не получается; русский коммерсант Дерипаска был в одночасье уволен из олигархов американским минфином и финансовым рынком, а самым популярным медиа в стране становится не национальное ТВ, а транснациональный YouTube. Что происходит? Новый цифровой мир, на который всецело уповают российские власти, ошибочно полагая, что он сугубо технологичен и равнодушен к социальным ценностям, безжалостно рушит самое святое для привычного индустриального мира - границы и иерархии, так как его основа - гибкие, вездесущие и свободные глобальные сети. Они родились из вполне определенных общественных институтов, востребуют и воссоздают их на новом уровне.
Об этом идет речь в моей статье «ЛЕВИАФАН И СЕТЬ: ФИЛОСОФИЯ ВЛАСТИ В ЦИФРОВОМ ОБЩЕСТВЕ», опубликованной в свежем номере журнала РАНХиГС «Социум и власть» (разумеется, она писалась задолго до историй с Telegram и Дерипаской, однако они хорошо проиллюстрировали ее главные посылы и выводы).
Статья, как мне кажется, отчасти объясняет, почему адаптация российского общества и власти к цифровой реальности идет так трудно: для начала требуется понять - что это такое? Это, пожалуй, важнее, чем создать министерство цифрового развития.
Пара цитат, ибо читать длинный журнальный текст из множества мелких букв трудно и мало кому нужно.
«Ключевая особенность сети электронных коммуникаций как социальной инфраструктуры современного общества заключается в ее универсальном технологическом характере, который невозможно игнорировать как бизнесу, так и политикам различных взглядов; цифровая социальная сеть, в этом смысле, знаменует исчерпание ресурсов идеологий и иерархий…
Это происходит потому, что коммуникация в социуме все более плотно схватывается сетью технических стандартов, которые опосредуют все социальные взаимодействия и заключают их в специфический технологический каркас, который можно именовать сетевой моделью. «Сетевая революция» меняет социальную топографию, ибо цифровая сеть, как новая социальная среда, не отражает структуру общества, а формирует ее по математическим и технологическим алгоритмам в «неэвклидовой социальной геометрии». Культурным символом и рабочей моделью этой геометрии стал интернет (а следом - блокчейн) как возникающая, изменяющаяся, развивающаяся информационно-коммуникативная структура современного общества, которая осознается как процесс создания новой информационной реальности социума.
Эта информационная реальность разворачивается у нас на глазах, будучи основана на меняющихся примерно каждое десятилетие парадигмах вычислений. Сначала это были мейнфреймы, затем персональные компьютеры, интернет, мобильные и социальные сети и, наконец, «пятая парадигма»: связанный мир вычислений, основанный на криптографии блокчейна, который выступает как многофункциональная многоуровневая автоматическая цифровая технология распределенного учета, хранения, мониторинга и совершения транзакций для активов любого рода - материальных (имущество, контракты, медицинские данные и т д.) и нематериальных (идеи, репутации, права голосования, проекты и др.)»
«Теперь цифровые технологии дают возможность поместить всю эту [социальную] сферу в рамки технических стандартов, которые невозможно «обмануть» или обойти без потери качества социальных отношений. Проблемы здесь, как и новые возможности, неизбежны, так как столкновение «доцифрового» государства - Левиафана с Сетью, рождает попытки традиционных иерархий приспособить цифровые коммуникации для нужд собственного выживания и доминирования…
На периферии, удаленной от центров рождения сетевых информационных технологий (не только пространственно, а именно культурно и институционально), социальные процессы осложняются, так как инновации привносятся в иную (иерархическую и традиционную) культурно-институциональную среду, создавая фрагментированные социумы, живущие одновременно в разных социо-культурных средах. Здесь формируются общества «ограниченного доступа» - гибридные системы социальной коммуникации и топологии сетей (к ним относится и РФ), где институциональные сети обратной связи используются патримониальными элитами для вертикальной трансляции смыслов и контроля за обществом в целях сохранения политической монополии, а свобода, конкурентность и приватность коммуникаций существенно ограничиваются. Это часто приводит к «искривлению» информационного пространства, имея следствием неадекватные «отклики» и управленческие реакции системы, потерю динамики социума…
Перспективы таких социумов в глобальном сетевом мире зависят от того, насколько новые информационно - коммуникационные технологии будут адаптированы институциональной средой, отторгнуты ею или успешно изменят ее в процессе «цифровизации». Проблема заключается в том, что концепт постиндустриального сетевого общества не является аксиологически нейтральным и сугубо технократическим - главными социальными ценностями, предопределившими рождение и развитие интернета, а вместе с ним - всего современного сетевого общества, М.Кастельс называл свободу и открытость, чьи корни, в свою очередь, уходят в эпоху европейского Просвещения и далее в глубины античной истории: это «культура веры во врожденную полезность научно-технического развития как ключевой составляющей прогресса человечества», а «главным звеном в этой системе ценностей является свобода. Свобода творить, свобода использовать любые доступные знания и свобода распространять их в любом виде».
«Эта парадигма свободы имела под собой как технические, так и институциональные основания - подчеркивает Кастельс. - Технически ее архитектура ни чем не ограниченной организации компьютерных сетей базировалась на протоколах, которые трактуют цензуру как техническую неполадку и просто обходят ее в глобальной сети, превращая контроль над последней в весьма трудную (если только вообще разрешимую) проблему. Это не какая-то особенность Интернета, это сам Интернет, каким он был произведен на свет его создателями».
Будучи ключевым типом социальной коммуникации определенного социума, чьи институты стали теперь глобальными и сетевыми, интернет и блокчейн эффективно работают лишь в синергии с адекватными общественными институтами. В противном случае цифровые потоки скорее служат «выключателем» устоявшихся норм, дезорганизуя архаичные иерархии и «обтекая» их в поисках «своей сети» - модернизированных институтов политического участия и представительства, верховенства закона, подотчетного правительства, защиты собственности, независимых СМИ, судов и проч.
Примерно это же делали в свое время печать и радио, телефония и спутниковое ТВ, постепенно лишая государства монополии на информацию. Принципиальная разница заключается в том, что сегодня коммуникационные сети стали глобальными, а исключение из сети коммуникаций, которое и ранее маргинализировало пространственный социум, в социуме информационном делают утрату позиций невосполнимой, так как быстро меняющиеся технологии невозможно полноценно заимствовать, использовать и развивать вне соответствующей институциональной архитектуры. Суть дела не в полноте заимствования институтов развитых постиндустриальных обществ, а в понимании безальтернативности их адаптации».
Ну и общий вывод:
«Это означает, что в «цифровой версии» глобального постиндустриального общества резко сокращаются роль и возможности централизованного регулирования и контроля; одновременно растет цена адекватности интерпретаций и решений в сегментированной цифровой социальной среде, которая формируется и постоянно меняется множащимися смыслами, транзакциями и сообщениями миллионов акторов/авторов интерактивно и мгновенно. Демократия, как модель политической организации полисубъектного общества с распределенной властью, принципиально отвечает такого рода вызовам. В то же время иерархически организованные, ригидные социумы, где элиты видят шанс самосохранения в ограничениях коммуникаций и обратной связи для укрепления своей монополии на ресурсы территорий, выглядят обреченными на стагнацию и отсталость.
Административные препятствия не удерживают сетевые смыслы и потоки, а выталкивают их из общества; информационные и людские ресурсы утекают из травмированных сетей в открытые кросссистемные социумы, что приводит к упадку те, которые они покидают, ведь сеть - полимагистральная структура».
«Таким образом, основания философии власти в цифровой реальности сетевого общества серьезно трансформируются, отражая смену главного социального ресурса, которым становится информация и способы обращения с ней; адекватность институтов социума этосу и платформам глобальной цифровой сети становится главным фактором статуса и перспектив того или иного общества».
«Понимание современного постиндустриального социума как интерактивного сетевого общества в формате цифровых коммуникаций и платформ, наполняет новым содержанием такие давно известные институты, как верховенство закона, равенство статусов, политическое участие и представительство, подотчетное правительство. Именно они, трансформируясь технологически, принимают на себя роль институциональных магистралей цифровых потоков, вне которых эффективное движение социума, ведущее к прогрессу, становится невозможным».
Как-то так.
Об этом идет речь в моей статье «ЛЕВИАФАН И СЕТЬ: ФИЛОСОФИЯ ВЛАСТИ В ЦИФРОВОМ ОБЩЕСТВЕ», опубликованной в свежем номере журнала РАНХиГС «Социум и власть» (разумеется, она писалась задолго до историй с Telegram и Дерипаской, однако они хорошо проиллюстрировали ее главные посылы и выводы).
Статья, как мне кажется, отчасти объясняет, почему адаптация российского общества и власти к цифровой реальности идет так трудно: для начала требуется понять - что это такое? Это, пожалуй, важнее, чем создать министерство цифрового развития.
Пара цитат, ибо читать длинный журнальный текст из множества мелких букв трудно и мало кому нужно.
«Ключевая особенность сети электронных коммуникаций как социальной инфраструктуры современного общества заключается в ее универсальном технологическом характере, который невозможно игнорировать как бизнесу, так и политикам различных взглядов; цифровая социальная сеть, в этом смысле, знаменует исчерпание ресурсов идеологий и иерархий…
Это происходит потому, что коммуникация в социуме все более плотно схватывается сетью технических стандартов, которые опосредуют все социальные взаимодействия и заключают их в специфический технологический каркас, который можно именовать сетевой моделью. «Сетевая революция» меняет социальную топографию, ибо цифровая сеть, как новая социальная среда, не отражает структуру общества, а формирует ее по математическим и технологическим алгоритмам в «неэвклидовой социальной геометрии». Культурным символом и рабочей моделью этой геометрии стал интернет (а следом - блокчейн) как возникающая, изменяющаяся, развивающаяся информационно-коммуникативная структура современного общества, которая осознается как процесс создания новой информационной реальности социума.
Эта информационная реальность разворачивается у нас на глазах, будучи основана на меняющихся примерно каждое десятилетие парадигмах вычислений. Сначала это были мейнфреймы, затем персональные компьютеры, интернет, мобильные и социальные сети и, наконец, «пятая парадигма»: связанный мир вычислений, основанный на криптографии блокчейна, который выступает как многофункциональная многоуровневая автоматическая цифровая технология распределенного учета, хранения, мониторинга и совершения транзакций для активов любого рода - материальных (имущество, контракты, медицинские данные и т д.) и нематериальных (идеи, репутации, права голосования, проекты и др.)»
«Теперь цифровые технологии дают возможность поместить всю эту [социальную] сферу в рамки технических стандартов, которые невозможно «обмануть» или обойти без потери качества социальных отношений. Проблемы здесь, как и новые возможности, неизбежны, так как столкновение «доцифрового» государства - Левиафана с Сетью, рождает попытки традиционных иерархий приспособить цифровые коммуникации для нужд собственного выживания и доминирования…
На периферии, удаленной от центров рождения сетевых информационных технологий (не только пространственно, а именно культурно и институционально), социальные процессы осложняются, так как инновации привносятся в иную (иерархическую и традиционную) культурно-институциональную среду, создавая фрагментированные социумы, живущие одновременно в разных социо-культурных средах. Здесь формируются общества «ограниченного доступа» - гибридные системы социальной коммуникации и топологии сетей (к ним относится и РФ), где институциональные сети обратной связи используются патримониальными элитами для вертикальной трансляции смыслов и контроля за обществом в целях сохранения политической монополии, а свобода, конкурентность и приватность коммуникаций существенно ограничиваются. Это часто приводит к «искривлению» информационного пространства, имея следствием неадекватные «отклики» и управленческие реакции системы, потерю динамики социума…
Перспективы таких социумов в глобальном сетевом мире зависят от того, насколько новые информационно - коммуникационные технологии будут адаптированы институциональной средой, отторгнуты ею или успешно изменят ее в процессе «цифровизации». Проблема заключается в том, что концепт постиндустриального сетевого общества не является аксиологически нейтральным и сугубо технократическим - главными социальными ценностями, предопределившими рождение и развитие интернета, а вместе с ним - всего современного сетевого общества, М.Кастельс называл свободу и открытость, чьи корни, в свою очередь, уходят в эпоху европейского Просвещения и далее в глубины античной истории: это «культура веры во врожденную полезность научно-технического развития как ключевой составляющей прогресса человечества», а «главным звеном в этой системе ценностей является свобода. Свобода творить, свобода использовать любые доступные знания и свобода распространять их в любом виде».
«Эта парадигма свободы имела под собой как технические, так и институциональные основания - подчеркивает Кастельс. - Технически ее архитектура ни чем не ограниченной организации компьютерных сетей базировалась на протоколах, которые трактуют цензуру как техническую неполадку и просто обходят ее в глобальной сети, превращая контроль над последней в весьма трудную (если только вообще разрешимую) проблему. Это не какая-то особенность Интернета, это сам Интернет, каким он был произведен на свет его создателями».
Будучи ключевым типом социальной коммуникации определенного социума, чьи институты стали теперь глобальными и сетевыми, интернет и блокчейн эффективно работают лишь в синергии с адекватными общественными институтами. В противном случае цифровые потоки скорее служат «выключателем» устоявшихся норм, дезорганизуя архаичные иерархии и «обтекая» их в поисках «своей сети» - модернизированных институтов политического участия и представительства, верховенства закона, подотчетного правительства, защиты собственности, независимых СМИ, судов и проч.
Примерно это же делали в свое время печать и радио, телефония и спутниковое ТВ, постепенно лишая государства монополии на информацию. Принципиальная разница заключается в том, что сегодня коммуникационные сети стали глобальными, а исключение из сети коммуникаций, которое и ранее маргинализировало пространственный социум, в социуме информационном делают утрату позиций невосполнимой, так как быстро меняющиеся технологии невозможно полноценно заимствовать, использовать и развивать вне соответствующей институциональной архитектуры. Суть дела не в полноте заимствования институтов развитых постиндустриальных обществ, а в понимании безальтернативности их адаптации».
Ну и общий вывод:
«Это означает, что в «цифровой версии» глобального постиндустриального общества резко сокращаются роль и возможности централизованного регулирования и контроля; одновременно растет цена адекватности интерпретаций и решений в сегментированной цифровой социальной среде, которая формируется и постоянно меняется множащимися смыслами, транзакциями и сообщениями миллионов акторов/авторов интерактивно и мгновенно. Демократия, как модель политической организации полисубъектного общества с распределенной властью, принципиально отвечает такого рода вызовам. В то же время иерархически организованные, ригидные социумы, где элиты видят шанс самосохранения в ограничениях коммуникаций и обратной связи для укрепления своей монополии на ресурсы территорий, выглядят обреченными на стагнацию и отсталость.
Административные препятствия не удерживают сетевые смыслы и потоки, а выталкивают их из общества; информационные и людские ресурсы утекают из травмированных сетей в открытые кросссистемные социумы, что приводит к упадку те, которые они покидают, ведь сеть - полимагистральная структура».
«Таким образом, основания философии власти в цифровой реальности сетевого общества серьезно трансформируются, отражая смену главного социального ресурса, которым становится информация и способы обращения с ней; адекватность институтов социума этосу и платформам глобальной цифровой сети становится главным фактором статуса и перспектив того или иного общества».
«Понимание современного постиндустриального социума как интерактивного сетевого общества в формате цифровых коммуникаций и платформ, наполняет новым содержанием такие давно известные институты, как верховенство закона, равенство статусов, политическое участие и представительство, подотчетное правительство. Именно они, трансформируясь технологически, принимают на себя роль институциональных магистралей цифровых потоков, вне которых эффективное движение социума, ведущее к прогрессу, становится невозможным».
Как-то так.