90 ЛЕТ НАЗАД
5 декабря 1931 года был взорван Храм Христа Спасителя.
Фрагмент из второго тома "Русская Церковь. Век ХХ." Воспоминания. Т. 2. Кн. 2. М., 2021.
А.Л. Пастернак
Инженер, архитектор Александр Леонидович Пастернак родился в 1893 г. в Москве в семье художника. Брат поэта Бориса Пастернака. Окончил Московское училище живописи, ваяния и зодчества и Политехнический институт. Работал на строительстве Шатурской ГРЭС, канала Москва-Волга, был помощником К.С. Мельникова при проектировании и строительстве первого саркофага в Мавзолее В.И. Ленина. Скончался в 1982 г. Автор воспоминаний, вышедших в Мюнхене в 1983.
* * *
...В 1928 году, насколько припоминаю, был объявлен правительством большой интернациональный архитектурный конкурс на составление проекта Дворца Советов СССР в Москве. Местом расположения сооружения была назначена площадь Храма Спасителя, чем была предрешена также и его собственная судьба.
Конкурс привлек к себе большое внимание и профессионалов, и простых любителей, предлагавших только «идеи» возможного и невозможного проектирования. Среди архитекторов оказались и крупные имена Запада, и русские зодчие, уже прославленные своим прошлым. Принят к осуществлению был далеко не лучший проект, оцененный, однако, первой премией; он чем-то кого-то очаровал и вышел на первое место. Это был проект архитектора Д.М. Иофана, еще мало тогда известного, но с большими связями, что многое тогда решало. Главная мысль архитектора заключалась в том, что на высокий, единый объем здания, решенного очень компактно, многоярусно - причем ярусы, уменьшаясь в планах, создавали некую растущую пирамидальность, - на такое здание архитектор вознес громадную статую стоящего во весь рост В.И. Ленина, лицом обращенного к Кремлю, с рукой, протянутой к нему же. Понятно, что в рядах жюри такая композиция должна была иметь большой успех. Автор довольно бесхитростно и более чем наивно разрешил модный тогда вопрос синтеза искусств, в данном случае - архитектуры и скульптуры - соединив их просто через знак «плюс».
Последующие туры, а их было, кажется, четыре, для Д.М. Иофана проходили гладко; он от раза к разу «дорабатывал», то есть послушно выполнял замечания, какие ему предлагалось учесть. Когда же от слов перешли к делу, оказалось, что проект этот, успешно прошедший абстрактный конкурс, потребовал, в дальнейшем, при переходе к настоящей, деловой разработке, разрешения многих и серьезных конструктивных проблем, и других конкретных задач. Начну с того, что одна подготовка места под постройку такого проекта заняла нежданно несколько лет интенсивного труда.
К сожалению, я не вел тогда ни общего дневника, ни, в частности, записи того, что было связано со стройкой этого Дворца. Надо сказать, что работа по подготовке к строительству сама распадалась на три очень определенных и разных этапа: первый - был вызван сносом и разбором Храма, и очисткой площади от мусора; второй - подготовка грунта, оказавшегося очень слабым и потребовавшим укрепления его сваями - и третий - подготовка фундаментов, очень сложных и тяжелых.
* * *
В один прекрасный, как говорится, день, а был он, действительно, как весенний и солнечный - прекрасен, мы, взглянув в окно, увидели, что на площади, в какой-то ее части, Храм был уже обнесен высокой стеной ограждения из свежевыстроганных досок. Так началось строительство Дворца, хотя до самой стройки должно было еще много воды утечь; но - символически - это было все же началом.
Первое изменение в облике храма не заставило себя долго ждать. Когда весь он оказался в окружении замкнувшейся ограды, мы увидели на золоте большого среднего купола, почти под самым яблоком креста, небольшой черный зияющий квадратик. В бинокль мы увидели открытый лаз; можно было разглядеть даже темные силуэты людишек, то подходивших к краю, то скрывавшихся внутри в глубине купола! Можно было также разобрать, как людишки эти, привязанные к канатам и сидевшие на досках, - работали по разрезке, снятию и уборке золоченых листов, представлявших большую ценность; разговоры о золоте купола были несомненно преувеличены, но какое-то содержание чистого золота в медной обшивке наличествовало - снятые листы уносились бережно через лаз, вовнутрь.
Работа шла четко и быстро. На следующее утро нас встретил уже не черный зияющий в золоте лаз, а целый пояс обнаженных ребер в паутине распорок и раскосов.
День за днем остов большого купола, а заодно с ним и других, малых куполов, своей кружевной ажурностью и необычайной легкостью рисунка стали спорить с темными, плотными кирпичными полусферами сводов, похожими на тюбетейки. Сложный каркас куполов заканчивается теперь чернеющим железом остовов крестов, ранее бывших золотыми.
Видимое нами разрушение прекратилось. Все золото было снято и исчезло. Смотреть стало не на что, а облегченный вид верха - укором глядел, в свою очередь, на нас, точно мы своим любопытством усиляли боль уничтожения. Земля - теперь земля, а не купола храма - захватила все наше внимание. Новенькие, вероятно только что окрашенные, грузовые автомобили остановились вдоль тротуара, отделявшего Всесвятский проезд от площади; три однотипные машины, кроме их нового и свежего вида, привлекли наш интерес еще и большой их мощностью. С одного из них скатили на землю катушку, подобную тем, на какие накручены кабели телефонов и электросетей. Другая, такая же, пока еще находилась в кузове другого автомобиля. Шоферы вышли из кабин и покуривая о чем-то спорили, показывая руками на стену храма. Катушку стали подталкивать к храму, и толщенный, белый, новый, как сами машины, манильский канат, чуть ли не в руку толщиной, стал змеиться на земле вслед за уходящей катушкой. Потом с другой машины спустили на землю вторую катушку и стали также разматывать другой канат, ложившийся рядом с первым. Такие манипуляции нас заинтриговали...
***
Однажды в переулке, почти под нашими окнами, стали рыть какую-то глубокую траншею, а затем к ней прибавили еще квадратную яму. Мы вскоре узнали, что в яме разместилась аппаратура сейсмографического наблюдения, а затем нас предупредили, что такого-то числа и в такой-то ранний утренний час, когда жизнь города еще не просыпается, будет проведен взрыв храма, такой-то силы; боялись, что в результате взрыва камни и куски разбитых стен могут обрушиться на наш двор и дом. <…>
В назначенное утро взрыв был, действительно, произведен;как говорили, сейсмограф был силой взрыва испорчен; я, лежавший еще в постели, ощутил явственно, как подо мной все внезапно дрогнуло, качнулось, еще раз, еще - меня чуть тряхануло, как будто кровать хотела из-под меня выскочить - и все замерло. Подобие землетрясения ощущалось на большом радиусе - взрыв был довольно мощен!
Но куб камня - храм целиком - как стоял раньше, так остался целым, плотным кубом. Где-то, что-то расселось, что-то внутри обвалилось и осыпалось, в одном - или двух - местах, прошли, как зигзаг молнии, трещины, сквозные, от карниза и до цоколя; обрушились - внутри - какие-то второстепенные своды; но объем устоял, не поддавшись. Тогда решили подрывать в отдельности, небольшими участками, отдельные опоры, частыми, но ограниченными взрывами, чтобы расшатать здание и нарушить в нем общее сопротивление. Так постепенно, кусками отрывали то одну, то другую часть притворов, опор, внутренних стен.
Наконец было решено снова испробовать силу общего взрыва, большей мощности. В назначенное время часть жильцов нашего дома, и мы в их числе, собрались на плоской крыше нашего дома, поглядеть, как это произойдет. Минута в минуту раздался удар взрыва, наш дом здорово тряхнуло, над храмом поднялась вверх громадная красно-черная туча пыли, газа и мелкого Читать дальше... щебня, собою все скрывшая; она медленно, большими клубами, колеблясь, вздымалась кверху, постепенно расходясь в небе громадным зонтом над площадью. Постепенно под ним просветлялось чистое пространство; а где же храм? - Поверженный, он лежал громадной горой битого щебня и огромных обломков стен, столбов и сводов, переброшенных с места на место невероятной силой взрывной волны. Над этой горой битого кирпича одиноко высился угол соборной стены с необвалившейся каким-то чудом частью углового купола, как бы срезанного острым ножом. Еще страшней был вид арки окна, висящей где-то в верхних ярусах. Все представляло собою какой-то одинокий, случайно оставшийся после разрушения сустав здания, какой-то перст, вперившийся торчком в небо. Вид был дик и страшен.
В Москве, на московской площади, ожила и стала осязаемо зримой гравюра Пиранези, из цикла излюбленных им изображений колоссальных и диких развалин Рима - мостов и тюрем, карцеров, с разбитыми лестницами, свисающими откуда-то лианами канатов, какими-то нечеловечьими фигурами людей, в самых странных и диких позах безумства - почти в стиле Калло.
Черный силуэт уходящей в небо стрелы угла и оставленная волею судьбы в высоте арка, как лаконичная графика плаката или даже марки, четко вырисованная на лунном фоне - создавала удручающее, гротескное настроение. Общее безмолвие лунного освещения как-то особо подчеркивалось вынужденным молчанием мертвой руины.
Облитое странным, неживым, бездвижным и мистическим
светом лунного безмолвия, зрелище подавляло величественной и гордой непостижимостью смерти. В эти дни стояли: ясные и холодные ночи полнолуния. Черный, одинокий на голой площади, грозящий укоризной остаток собора еще долгое время высился над громадной пустой площадью, никому уже не нужной. В конце концов и этого напоминания более не стало. Площадь постепенно лишалась всего, своих скверов, лестниц, постамента, нянек и голубей… становясь необъятным пустырем…
А еще более редкие воспоминания - от оператора В. Микоши ("Я останавливаю время") - кинооператора, которому было проучено запечатлеть уничтожение храма.
Click to viewИсточник