2-я серия истории о краже стихотворения Игоря Меламеда. "Спектральный анализ
и чьи-то шкурные интересы..."
Начало здесь.
"Возвращение честного имени" Владимиру Спектору продолжается. Все, кто поддержал Игоря Меламеда, автора, присвоенного Спектором стихотворения, записаны в клеветники, завистники и прочее. Уже и не смешно, письма в поддержку, с привлечением имени Бога, переплетенного с оккультной терминологией, появились на сайте Спектора "Свой Вариант". Некто Алевтина Евсюкова (!) объясняет нападки на Спектора завистью, а многие друзья и читатели Игоря Меламеда, как и здравые сторонние наблюдатели, до этой истории вообще не имели представления о том, кто такой Спектор, а попытки подвести "мистическую базу считывания" - за гранью здравого смысла.
"Ответ" гражданки Евсюковой - это непревзойденный образчик перлов: "Копаться в грязном белье и смаковать на все лады по любому случаю - это свойственно людям, у которых значительно занижен интеллектуальный уровень духовного развития, людям, для которых нет ничего святого, людям, которые способны раздуть из мухи слона, лишь бы потешить своё тщеславие и низкие интересы, название которым - интриги..."
Или это: "И в этот временной период я не сочиняю свои творения, я их «списываю»! ОТКУДА? - С ЭГРЕГОРА(!), который питает поэтическое творчество или прозаическое (я пишу и стихи, и прозу). То же произошло и с Владимиром Давыдовичем Спектором. О чём я глубоко сожалею, так это о том, что не имею литературного образования (я агроном и медсестра)..."
Без комментариев...
Появились обращения: "Мы, одноклассники Владимира Спектора...", Короче: "верю, верю, верю". Пахнуло совком изрядно...
Тем не менее, в поддержку правоты Игоря Меламеда высказались не последние в Нац. СП Украины люди: В. Гутковский, Александр Чернов. Вероятно, эти люди не испугались угроз Спектора* "каждому воздастся", поскольку в литературном и проф. отношении независимы от него. Да и письмо самого Спектора говорящее!
Довольно внятно на сайте Поэзия ру охарактеризовал ситуацию В. Айриян. Математики и люди с нормальной логикой, честные люди - поддерживают эту т.з.
45-я параллель и Южнорусский СП удалили Спектора из авторов.
Людей, не верящих в то, что можно бессознательно (слово в слово) написать однажды уже написанное другим человеком стихотворение, поменяв географическое название, неизмеримо больше, не только на Поэзии ру, но и у Игоря в журнале.
Игорь меня не просил и не уполномочил выступать в его защиту, достаточно первой непосредственной реакции, но мне захотелось, чтобы все нормальные люди знали: Игорь Меламед поэт и человек редкий, его, к слову, не в первый раз обворовывают.
Предлагаю читателям сравнить, что называется, масштабы: например, реплики защитников Спектора Евсюковой, Кривоноса на сайтах "Свое время" и Поэзия.ру. и статью об Игоре в Журнальном зале, да и просто стихи почитать, чтобы понять, какой поэт перед нами и кому тут нужно завидовать:
БЕССОННИЦА
1
Такую ночь, как враг, себе назначь.
Как враг, назначь, прими, как ангел падший,
где снег летит, опережая плач,
летит, как звук, от музыки отставший.
И тьма вокруг. И снег летит на вздох,
ни слухом не опознанный, ни взглядом.
В такую ночь бессилен даже Бог,
как путник, ослепленный снегопадом.
И Бог - уже никто. Он - темнота
за окнами. Он кроною ночною
ко мне в окно глядит. Он - немота.
Он задохнулся снегом за стеною.
В такую ночь кровати, двери, шкаф
подобны исполинским истуканам:
вот-вот и оживут они, припав
к оставленным, недопитым стаканам…
2
Я помню: так же ветер завывал
в такую ж ночь - ни звезд, ни Божьих знаков.
Я собственное имя забывал
во сне - и называл себя Иаков.
И снилось мне, что это - сон навек,
и никогда не будет пробужденья.
Всю ночь я колыхался, как ковчег,
на волнах отчужденья и забвенья.
И было пробуждение. И явь,
казалось, в окнах светом брезжит утло.
Но как преодолеешь море вплавь? -
То был лишь сон, в котором снилось утро.
Там, в этом сне, я тихо умирал.
И сам себе я снился пятилетним.
И снег летел безмолвно, наповал,
и падал с неба ангелом балетным.
Меня куда-то с хлопьями несло.
Умершие со мной играли дети.
И календарь не помнил про число.
И ночь не вспоминала о рассвете.
Я умирал на гребне января,
и холод, наступивший наконец-то,
все окна в доме настежь отворя,
увел меня в пожизненное детство…
3
И я тогда не умер. Я живу.
Но, тем же снегом к стеклам прилипая,
все та же вьюга, только наяву,
крушит окно, как всадница слепая.
И снег летит в былые январи.
И в комнате безжизненно и пусто.
И двери открывает изнутри
ночной сквозняк, и вслед за ним искусство
уходит прочь из комнаты моей
на снег, на смерть - сродни пустому звуку.
И все никак не может до дверей
ко мне Господь пробиться в эту вьюгу.
Но, Господи, услышь хотя бы плач!
Узнай о ком я плачу хоть, о ком я…
Уже не хлопья в окна бьют, как мяч,
а черные кладбищенские комья.
…Не о тебе ль я плачу, не твою
ищу ли руку, жалуясь и каясь?
И в темноте то на руку свою,
то на свою молитву натыкаюсь…
Не дай тебе беспомощный Господь
в такую ночь проснуться - о, не дай же!…
Он сам уже - одна больная плоть.
Он лишь на шаг продвинулся - не дальше…
4
Кто ж эту ночь на боль короновал?
- пусть мой вопрос никем уже не слышим! -
Кто выдумал нелепый карнавал,
где в маске снега страх течет по крышам?
То страх мой потерять тебя впотьмах,
и страх еще покуда не имущих,
и страх уже утративших, и страх
еще своих утрат не сознающих,
и страшный страх навек бессонных, тех,
кто сам - непоправимая утрата.
Так вот что означает этот снег,
точнее, то, что в маске снегопада.
И снег летит неведомо куда.
И длится страх мой, в грех перерастая.
И длится шаг Господень без следа.
И длится ночь, безбожная, пустая.
И мы с тобой навеки длимся врозь,
невыплаканной тьмою отчуждаясь.
И снег летит, как поезд под откос,
своим ночным крушеньем наслаждаясь…
1983 (написано автором в 22 года - см. справку в Вики)
В ЧЕРНОМ РАЮ
три стихотворения
1
Мне восемь. Я вижу вас в жизни земной,
бессмысленной и незавидной:
у входа на рынок сапожник кривой
в коляске сидит инвалидной.
В ужасной коляске, знакомый до слёз
сапожник торгует шнурками
и тяжесть ее колоссальных колес
толкает больными руками.
Я вижу, как залпом глотая вино,
похмельный художник Алфимов
рисует в сарае при местном кино
афиши для завтрашних фильмов.
Как толстая Дора за грязным столом,
приемщица нашей химчистки,
все пишет и пишет чернильным пером
какие-то скучные списки.
До худшего дня, до могильной поры
в убогой и тусклой отчизне
вы крест свой несли, а иные миры
вам даже не снились при жизни.
За то, что грядущую участь свою
вы видели в образах тленья, -
посмертною родиной в черном раю
дарован вам сон искупленья.
Покуда кружит в негасимых лучах
над вами мучитель крылатый, -
я, маленький мальчик, в бессонных ночах,
беспомощный, невиноватый,
вас вижу и плачу, и нет моих сил
к нему обратиться с мольбою,
чтоб дал вам забыться, чтоб вас не будил
своею безумной трубою.
2
Я вижу, как в древнем своем пиджаке
и в мятой соломенной шляпе,
со старой пластинкой в дрожащей руке
приходит он вечером к папе.
И спор их о роли Голанских высот
так жарок и так нескончаем,
что лишь иногда он до рта донесет
стакан с остывающим чаем.
Я вижу, как музыкой преображен,
забыв разговор бестолковый,
по комнате медленно кружится он
под легкий мотив местечковый.
Он медленно кружится тысячу лет,
попавший в нетленное время.
И лампочки нашей немеркнущий свет
струится на лысое темя.
Когда же там звук нарастает иной,
подобный далекому вою,
когда его там накрывает волной
протяжною и духовою,
и темный над ним разверзается свод,
как будто бездонная рана,
и гневное пламя с поющих высот,
с небесного хлещет Голана, -
я здесь заклинаю незримую власть,
недетским охваченный страхом,
чтоб в то измеренье ему не попасть,
где станет он пеплом и прахом.
И, может быть, он меня видит сквозь тьму,
молящего о милосердье,
о том, чтобы дали остаться ему
в его музыкальном бессмертье.
3
Там, в детстве, она застревает в дверях:
с походкой нескладной и шаткой,
с рыдающим смехом, с рукой в волдырях
под мокрой зеленой перчаткой.
Там скоро мне пять, ей - четырнадцать, но
мы, как однолетки, играем.
И пес наш дворовый, истлевший давно,
за нею кидается с лаем.
Там гости за скудным столом говорят
и пьют невеселую водку.
Я вижу, как теплой струей лимонад
течет по ее подбородку,
и как ее кутают в страшный платок
и шепчут о ней: - Извините…
Но если не все еще в смертный клубок
незримые смотаны нити,
и если иная нам жизнь суждена
в земном нашем облике - разве
пречистому взору предстанет она
в блаженном своем безобразье?
Я верю, дитя, - среди этих высот,
за то, что была ты безгрешной,
твоя красота расцветет и спасет
нас всех для отчизны нездешней.
Но яростный ветр не доносит сюда -
какую б ни выплатил дань я -
ни скрежет возмездья, ни трубы суда,
ни тяжкий глагол оправданья.
Здесь только, терзая мой немощный слух,
за окнами поезд грохочет.
И бьется во тьме неприкаянный Дух,
и плачет, и дышит, где хочет.
1995 - 1996
* * *
Я неожиданно пойму:
какая ночь бы ни нависла -
никто, свою лелея тьму,
не просветляется до смысла.
Никто, в себе лелея мрак,
не прозревает своевольно.
И не бессмыслен мир, но так
бывает тяжело и больно…
Так холодна моя рука
поверх чужого одеяла.
Так бесконечно далека
моя любовь от идеала…
И все ж мне чудится порой
какой-то смутный шорох рядом,
как будто кто-то надо мной
склонился с предпоследним взглядом.
И как бы я ни пал на дно
жестокого миропорядка -
я верю вновь, что все равно
мне суждена его оглядка,
что всех нас ждет его ответ,
быть может, и невыразимый,
что нас зальет какой-то свет,
быть может, и невыносимый.
О, как я счастлив осознать,
что я еще люблю и плачу,
что в этом мире благодать
я не меняю на удачу.
И задыхаюсь, и молю,
и трепещу перед расплатой.
И называю жизнь мою
то лучезарной, то проклятой.
В блистанье солнечного дня,
в сиянье лунного разлива
он только смотрит на меня
то потрясенно, то брезгливо.
1985
Источник
*upd. 15/7/2021 Поскольку с 2013 года утекло много воды, сайт "Поэзия.ру" претерпел ряд преобразований, часть постов из Литсалона пропали. Но у меня дискуссия, в которой приводится письмо Спектора, сохранилсь. Даю ссылку на яндекс диск. Там же поместила и ответ Игоря Меламеда.
Начало здесь.
"Возвращение честного имени" Владимиру Спектору продолжается. Все, кто поддержал Игоря Меламеда, автора, присвоенного Спектором стихотворения, записаны в клеветники, завистники и прочее. Уже и не смешно, письма в поддержку, с привлечением имени Бога, переплетенного с оккультной терминологией, появились на сайте Спектора "Свой Вариант". Некто Алевтина Евсюкова (!) объясняет нападки на Спектора завистью, а многие друзья и читатели Игоря Меламеда, как и здравые сторонние наблюдатели, до этой истории вообще не имели представления о том, кто такой Спектор, а попытки подвести "мистическую базу считывания" - за гранью здравого смысла.
"Ответ" гражданки Евсюковой - это непревзойденный образчик перлов: "Копаться в грязном белье и смаковать на все лады по любому случаю - это свойственно людям, у которых значительно занижен интеллектуальный уровень духовного развития, людям, для которых нет ничего святого, людям, которые способны раздуть из мухи слона, лишь бы потешить своё тщеславие и низкие интересы, название которым - интриги..."
Или это: "И в этот временной период я не сочиняю свои творения, я их «списываю»! ОТКУДА? - С ЭГРЕГОРА(!), который питает поэтическое творчество или прозаическое (я пишу и стихи, и прозу). То же произошло и с Владимиром Давыдовичем Спектором. О чём я глубоко сожалею, так это о том, что не имею литературного образования (я агроном и медсестра)..."
Без комментариев...
Появились обращения: "Мы, одноклассники Владимира Спектора...", Короче: "верю, верю, верю". Пахнуло совком изрядно...
Тем не менее, в поддержку правоты Игоря Меламеда высказались не последние в Нац. СП Украины люди: В. Гутковский, Александр Чернов. Вероятно, эти люди не испугались угроз Спектора* "каждому воздастся", поскольку в литературном и проф. отношении независимы от него. Да и письмо самого Спектора говорящее!
Довольно внятно на сайте Поэзия ру охарактеризовал ситуацию В. Айриян. Математики и люди с нормальной логикой, честные люди - поддерживают эту т.з.
45-я параллель и Южнорусский СП удалили Спектора из авторов.
Людей, не верящих в то, что можно бессознательно (слово в слово) написать однажды уже написанное другим человеком стихотворение, поменяв географическое название, неизмеримо больше, не только на Поэзии ру, но и у Игоря в журнале.
Игорь меня не просил и не уполномочил выступать в его защиту, достаточно первой непосредственной реакции, но мне захотелось, чтобы все нормальные люди знали: Игорь Меламед поэт и человек редкий, его, к слову, не в первый раз обворовывают.
Предлагаю читателям сравнить, что называется, масштабы: например, реплики защитников Спектора Евсюковой, Кривоноса на сайтах "Свое время" и Поэзия.ру. и статью об Игоре в Журнальном зале, да и просто стихи почитать, чтобы понять, какой поэт перед нами и кому тут нужно завидовать:
БЕССОННИЦА
1
Такую ночь, как враг, себе назначь.
Как враг, назначь, прими, как ангел падший,
где снег летит, опережая плач,
летит, как звук, от музыки отставший.
И тьма вокруг. И снег летит на вздох,
ни слухом не опознанный, ни взглядом.
В такую ночь бессилен даже Бог,
как путник, ослепленный снегопадом.
И Бог - уже никто. Он - темнота
за окнами. Он кроною ночною
ко мне в окно глядит. Он - немота.
Он задохнулся снегом за стеною.
В такую ночь кровати, двери, шкаф
подобны исполинским истуканам:
вот-вот и оживут они, припав
к оставленным, недопитым стаканам…
2
Я помню: так же ветер завывал
в такую ж ночь - ни звезд, ни Божьих знаков.
Я собственное имя забывал
во сне - и называл себя Иаков.
И снилось мне, что это - сон навек,
и никогда не будет пробужденья.
Всю ночь я колыхался, как ковчег,
на волнах отчужденья и забвенья.
И было пробуждение. И явь,
казалось, в окнах светом брезжит утло.
Но как преодолеешь море вплавь? -
То был лишь сон, в котором снилось утро.
Там, в этом сне, я тихо умирал.
И сам себе я снился пятилетним.
И снег летел безмолвно, наповал,
и падал с неба ангелом балетным.
Меня куда-то с хлопьями несло.
Умершие со мной играли дети.
И календарь не помнил про число.
И ночь не вспоминала о рассвете.
Я умирал на гребне января,
и холод, наступивший наконец-то,
все окна в доме настежь отворя,
увел меня в пожизненное детство…
3
И я тогда не умер. Я живу.
Но, тем же снегом к стеклам прилипая,
все та же вьюга, только наяву,
крушит окно, как всадница слепая.
И снег летит в былые январи.
И в комнате безжизненно и пусто.
И двери открывает изнутри
ночной сквозняк, и вслед за ним искусство
уходит прочь из комнаты моей
на снег, на смерть - сродни пустому звуку.
И все никак не может до дверей
ко мне Господь пробиться в эту вьюгу.
Но, Господи, услышь хотя бы плач!
Узнай о ком я плачу хоть, о ком я…
Уже не хлопья в окна бьют, как мяч,
а черные кладбищенские комья.
…Не о тебе ль я плачу, не твою
ищу ли руку, жалуясь и каясь?
И в темноте то на руку свою,
то на свою молитву натыкаюсь…
Не дай тебе беспомощный Господь
в такую ночь проснуться - о, не дай же!…
Он сам уже - одна больная плоть.
Он лишь на шаг продвинулся - не дальше…
4
Кто ж эту ночь на боль короновал?
- пусть мой вопрос никем уже не слышим! -
Кто выдумал нелепый карнавал,
где в маске снега страх течет по крышам?
То страх мой потерять тебя впотьмах,
и страх еще покуда не имущих,
и страх уже утративших, и страх
еще своих утрат не сознающих,
и страшный страх навек бессонных, тех,
кто сам - непоправимая утрата.
Так вот что означает этот снег,
точнее, то, что в маске снегопада.
И снег летит неведомо куда.
И длится страх мой, в грех перерастая.
И длится шаг Господень без следа.
И длится ночь, безбожная, пустая.
И мы с тобой навеки длимся врозь,
невыплаканной тьмою отчуждаясь.
И снег летит, как поезд под откос,
своим ночным крушеньем наслаждаясь…
1983 (написано автором в 22 года - см. справку в Вики)
В ЧЕРНОМ РАЮ
три стихотворения
1
Мне восемь. Я вижу вас в жизни земной,
бессмысленной и незавидной:
у входа на рынок сапожник кривой
в коляске сидит инвалидной.
В ужасной коляске, знакомый до слёз
сапожник торгует шнурками
и тяжесть ее колоссальных колес
толкает больными руками.
Я вижу, как залпом глотая вино,
похмельный художник Алфимов
рисует в сарае при местном кино
афиши для завтрашних фильмов.
Как толстая Дора за грязным столом,
приемщица нашей химчистки,
все пишет и пишет чернильным пером
какие-то скучные списки.
До худшего дня, до могильной поры
в убогой и тусклой отчизне
вы крест свой несли, а иные миры
вам даже не снились при жизни.
За то, что грядущую участь свою
вы видели в образах тленья, -
посмертною родиной в черном раю
дарован вам сон искупленья.
Покуда кружит в негасимых лучах
над вами мучитель крылатый, -
я, маленький мальчик, в бессонных ночах,
беспомощный, невиноватый,
вас вижу и плачу, и нет моих сил
к нему обратиться с мольбою,
чтоб дал вам забыться, чтоб вас не будил
своею безумной трубою.
2
Я вижу, как в древнем своем пиджаке
и в мятой соломенной шляпе,
со старой пластинкой в дрожащей руке
приходит он вечером к папе.
И спор их о роли Голанских высот
так жарок и так нескончаем,
что лишь иногда он до рта донесет
стакан с остывающим чаем.
Я вижу, как музыкой преображен,
забыв разговор бестолковый,
по комнате медленно кружится он
под легкий мотив местечковый.
Он медленно кружится тысячу лет,
попавший в нетленное время.
И лампочки нашей немеркнущий свет
струится на лысое темя.
Когда же там звук нарастает иной,
подобный далекому вою,
когда его там накрывает волной
протяжною и духовою,
и темный над ним разверзается свод,
как будто бездонная рана,
и гневное пламя с поющих высот,
с небесного хлещет Голана, -
я здесь заклинаю незримую власть,
недетским охваченный страхом,
чтоб в то измеренье ему не попасть,
где станет он пеплом и прахом.
И, может быть, он меня видит сквозь тьму,
молящего о милосердье,
о том, чтобы дали остаться ему
в его музыкальном бессмертье.
3
Там, в детстве, она застревает в дверях:
с походкой нескладной и шаткой,
с рыдающим смехом, с рукой в волдырях
под мокрой зеленой перчаткой.
Там скоро мне пять, ей - четырнадцать, но
мы, как однолетки, играем.
И пес наш дворовый, истлевший давно,
за нею кидается с лаем.
Там гости за скудным столом говорят
и пьют невеселую водку.
Я вижу, как теплой струей лимонад
течет по ее подбородку,
и как ее кутают в страшный платок
и шепчут о ней: - Извините…
Но если не все еще в смертный клубок
незримые смотаны нити,
и если иная нам жизнь суждена
в земном нашем облике - разве
пречистому взору предстанет она
в блаженном своем безобразье?
Я верю, дитя, - среди этих высот,
за то, что была ты безгрешной,
твоя красота расцветет и спасет
нас всех для отчизны нездешней.
Но яростный ветр не доносит сюда -
какую б ни выплатил дань я -
ни скрежет возмездья, ни трубы суда,
ни тяжкий глагол оправданья.
Здесь только, терзая мой немощный слух,
за окнами поезд грохочет.
И бьется во тьме неприкаянный Дух,
и плачет, и дышит, где хочет.
1995 - 1996
* * *
Я неожиданно пойму:
какая ночь бы ни нависла -
никто, свою лелея тьму,
не просветляется до смысла.
Никто, в себе лелея мрак,
не прозревает своевольно.
И не бессмыслен мир, но так
бывает тяжело и больно…
Так холодна моя рука
поверх чужого одеяла.
Так бесконечно далека
моя любовь от идеала…
И все ж мне чудится порой
какой-то смутный шорох рядом,
как будто кто-то надо мной
склонился с предпоследним взглядом.
И как бы я ни пал на дно
жестокого миропорядка -
я верю вновь, что все равно
мне суждена его оглядка,
что всех нас ждет его ответ,
быть может, и невыразимый,
что нас зальет какой-то свет,
быть может, и невыносимый.
О, как я счастлив осознать,
что я еще люблю и плачу,
что в этом мире благодать
я не меняю на удачу.
И задыхаюсь, и молю,
и трепещу перед расплатой.
И называю жизнь мою
то лучезарной, то проклятой.
В блистанье солнечного дня,
в сиянье лунного разлива
он только смотрит на меня
то потрясенно, то брезгливо.
1985
Источник
*upd. 15/7/2021 Поскольку с 2013 года утекло много воды, сайт "Поэзия.ру" претерпел ряд преобразований, часть постов из Литсалона пропали. Но у меня дискуссия, в которой приводится письмо Спектора, сохранилсь. Даю ссылку на яндекс диск. Там же поместила и ответ Игоря Меламеда.