Русские ненародные песни ч.1
спёрто отсюда
Русские ненародные песни ч.1
- Почему у вас, русских, песни такие жуткие?
- А ты в России-то был?
- Прикинь - все спрашивают!
То, что наши песни практически поголовно печальные и унылые, замечено давно - еще Радищев говорил: «Кто знает голоса русских народных песен, тот признается, что есть в них нечто, скорбь душевную означающее. … Посмотри на русского человека; найдешь его задумчива. Если захочет разогнать скуку или, как то он сам называет, если захочет повеселиться, то идет в кабак. В веселии своем порывист, отважен, сварлив. Если что-либо случится не по нем, то скоро начинает спор или битву». Как видно, с XVIII мало что изменилось. Загадочна душа российского народа, ничего не скажешь.
Считается, что фольклорные песни пришли к нам из глубины веков, передавая из поколения в поколение таинственную народную душу. Но оказывается, на самом деле очень многие любимые «исконно-русские» песни - вовсе не народные! Как так? А вот так!
Читать дальше
«Калинка-малинка»
Эта песня занимает особое место в русском фольклоре. «Калинка-малинка» и «Во поле березка стояла» стали практически символом русской народной песни. Бесчисленные рестораны русской кухни и в России, и за рубежом, магазины сувениров называются «Калинка-малинка», оркестры народных инструментов исполняют лихой плясовой припев, казалось бы, народнее не найдешь. А появилась эта песня в 1860 году, в Саратове, ее автор - бывший офицер, музыкальный критик и композитор Иван Петрович Ларионов. Он написал её для любительского спектакля - и саратовцам песня пришлась по душе - по крайней мере, так об этом писали в газетах. Д. С. Агренев-Славянский, руководитель известного по всей России хора и сам страстный фольклорист, упросил Ларионова, своего приятеля, «подарить» песню его коллективу - и в исполнении хора Славянского (своеобразного предшественника хора Турецкого) «Калинка-малинка» стала довольно популярной, шагнув за пределы Саратова. Ну а настоящим мировым хитом песню сделал профессор А. В. Александров, обработав ее для своего Краснознаменного ансамбля песни и пляски. Песня буквально прогремела - и теперь эту мелодию узнают с первых же нот как в России, так и за рубежом. Известнейший номер фигуристов И. Родниной и А. Зайцева «Калинка» окончательно утвердил «Калинку-малинку» как музыкальную визитную карточку русского фольклора. К сожалению, Иван Петрович Ларионов так и не узнал, какая потрясающая известность выпала на долю его творения: он скончался от рака желудка в 1889 году, и о нем совершенно забыли - в Саратове не сохранилась даже его могила. А вот «Калинка-малинка» не увядает.
«Чёрный ворон» и зелёная ракита
Если «Калинку-малинку» знают все, но поют лишь немногие - уж очень замысловато сочетаются длинные, распевные куплеты и разухабистый припев, - то песня про черного ворона, который вьется над умирающим солдатом, известна всем. Она - непременный атрибут душевного застолья, ее поют в караоке, многие исполнители включают ее в свой репертуар. Казалось бы - самая что ни на есть народная. А тем не менее, у песни есть автор. Звали его Николаем Веревкиным, он служил унтер-офицером в Невском полку при Николае I, воевал с турками и персиянами - и за время службы сложил несколько песен, которые с удовольствием распевала вся армия. Бравый унтер-офицер дело свое знал отлично: песни его были простые, духоподъемные, грубоватые и донельзя патриотичные, поэтому их охотно перенимали и другие полки. Пели солдатики про славные свои победы, про солдатское житье-бытье, про полковые учения-смотры, самое, можно сказать, рутинное дело в николаевской армии, а еще про мудрость отцов-офицеров и счастье сражаться за русского царя. Веревкин, как бы сказали сейчас, занимался «созданием привлекательного образа армейской жизни в глазах населения»:
Право, жизни нашей
Веселее нет!
Водка да щи с кашей
Есть у нас в обед.
Припев: Ширин, вырин, ристафор,
Фор, фор, фор, ер, ер, ерцу,
Ширин ди рай,
Рай, рай, рай,
Раз таки раз,
Радости, веселости мои!
Красные девицы,
Нарядясь в атлас,
Собой круглолицы,
Даром любят нас.
Пр. Ширин, вырин, ристафор...
Молодцам-солдатам
Не о чем тужить!
С командиром-хватом
Любо, братцы, жить!
Кстати, некоторые фольклористы допускают, что веревкинское четверостишье «перекочевало» в суперпопулярную казачью песню про битву на Чёрном Ерике - «Любо, братцы, любо». Так или нет - но тексты солдатских песен Веревкина печатались в дешевых песенниках и расходились по всей России. Вместо нот, которых крестьяне, конечно, не знали, обозначался какой-нибудь известный мотив: например, песню про веселую солдатскую жизнь предлагалось петь «на голос: Уж как шли наши под ружья». Но одна песня Веревкина несколько выделяется среди остальных. Именно она и стала самой любимой и известной, по-настоящему народной.
Под ракитою зелёной
Русский раненый лежал,
Ко груди, штыком пронзённой,
Крест свой медный прижимал.
Кровь лилась из свежей раны
На истоптанный песок;
Над ним вился чёрный ворон,
Чуя лакомый кусок.
Дальше идет всем известный разговор с черным вороном. Постепенно первые два куплета исчезли, песня сразу же начинается с обращения к вестнику смерти. Но у Веревкина она гораздо короче. Очевидно, так жалко было умирающего героя, так не хотелось заканчивать пение, что куплеты прибавлялись и прибавлялись. В советское время об унтер-офицере Николае Веревкине забыли - и сейчас мы не знаем о нем ничего, кроме имени и полка, в котором он служил, - и, видимо, не узнаем уже никогда. Бравый полковой поэт канул в прошлое, а жутковатая песня про ворона осталась с нами.
«Ой, мороз, мороз»
Какую русскую народную песню громче и охотнее всего поют в подвыпивших компаниях - от Москвы до самых до окраин? Во времена Достоевского безусловным кабацким хитом был «Хуторок», чуть позже самой «пьяной» песней считали «Шумел камыш», а с середины ХХ века ничто не сравнится с «Ой мороз, мороз». В этой песне все: и протяжность, и тоска, и лирика - и, что немаловажно, - хороший, оптимистический конец. Ямщик, скорее всего, добирается до дома, к своей молодой жене-красавице. Но вот что странно: ни в одном дореволюционном песеннике этот текст не встречался - и фольклористы, собирающие песни по деревням, до определенного времени не зафиксировали ни одного варианта, зато уже в 70-х «Ой, мороз» пели повсеместно. Любимая народная песня впервые появилась в 1956 году на пластинке Воронежского русского хора, исполняли ее солисты, супруги Мария Морозова и Александр Уваров. А двумя годами раньше Мария Морозова и написала эту песню - а руководитель хора включил ее в репертуар, как и другие произведения своей солистки, например частушки. Песню исполняли как народную, не открывая инкогнито автора. Когда записывали пластинку, авторство тоже не отметили - чтобы избежать лишней бюрократической возни. Тогда ни Мария, ни Александр как-то и не задумывались об авторских правах и копирайте. Хор много гастролировал - и везде песню эту принимали на ура, требовали исполнить на бис, подпевали хором самые разные люди. Особенно популярна песня стала после 1968 г., когда ее спел с киноэкрана актёр Валерий Золотухин в фильме «Хозяин тайги». Он, кстати, был уверен, что песня народная. Тогда же появился и последний куплет - с возвращением домой и объятиями, но вот кто его придумал, - совершенно неизвестно. В первоначальном варианте все заканчивалось тем, что жена «ждет-печалится» - известно, что Морозова довольно прохладно отнеслась к неожиданному хэппи-энду. В 2008 году Мария Морозова, которой на те поры исполнилось 84 года, пыталась через суд доказать свое авторство, но дело застопорилось: к тому времени практически все, кто мог свидетельствовать в ее пользу, уже умерли. Это чуть ли не первый случай, когда автор заявил права на произведение, написанное им полвека назад.
Это не единственная песня про ямщика, которую знает русский народ. Есть трагическая баллада «Когда я на почте служил ямщиком» - где ямщик находит свою возлюбленную, замерзшую насмерть на зимней дороге, и еще песня «Степь да степь кругом» - там тоже дело происходит зимой, но умирает сам ямщик и просит передать последние слова привета своим родным. Обе этих песни тоже имели своих авторов, и тоже ушли в народ. Балладу написал белорусский поэт Владислав Сырокомля (Людвиг Кондратович), а перевёл Леонид Трефолев. Изначально баллада называлась «Почтальон» - и ее великолепно исполнял Шаляпин. А знаменитая «Степь да степь кругом» - обработанный народом фрагмент стихотворения «В степи» Ивана Захаровича Сурикова, крестьянского поэта-самоучки.
«Проснётся день красы моей»
Но по-настоящему ошеломительная история случилась с казачьей песней «Проснется день красы моей». Эту щемящую, удивительно красивую песню записывали во множестве в разных станицах и селах от Кубани до Урала, где только жили казаки. Ее с удовольствием исполняют разные казачьи хоры и ансамбли. Слова, правда, не всегда понятны, как и логика развития сюжета, но песня завораживает и прихотливым ритмическим узором, и переливами голосов, и какой-то нездешней разгульной тоской.
Проснется день красы моей,
Украшен весь он божий свет.
Я вижу море, море, ай и небеса,
Но Родины моей здесь нет. 2р
Ай, но Родины моей здесь нет,
Отцовский дом, дом пропьем мы гуртом,
Травою зеленой зарастет. 2р
Ай, травой зеленой зарастет.
Собачка, верный, верный а он мой зверок,
Залает у моих ворот. 3р
Заноет сердце, сердце оно загрустит.
Не быть мне в той, в той стране родной. 2р
Не быть мне в той стране родной,
В которой был я зарожден,
А быть мне в той, той стране чужой,
В которой мальчик был сужден. 3р
Над кровлей филин, филин а он прокричал,
Раздался зык он по лесам. 2р
Проснутся дети, дети и жена,
Малютка спросит про меня…
Каково же было удивление филологов, когда выяснилось, что песня эта - народное переложение фрагмента из первой главы поэмы Дж. Г. Байрона «Чайлд-Гарольд». На русский язык этот фрагмент под названием «Добрая ночь» перевёл поэт И. Козлов; герой прощается с Родиной, уплывая в неведомые дали. Его спутники печальны - кто-то тоскует по жене и детям, кто-то оставил старых родителей… Только Чайльд-Гарольду не о ком тосковать, никто о нем и не вспомнит. Все вполне по-байроновски, каноны романтизма соблюдены полностью. В переводе Козлова отрывок из поэмы звучит весьма
"Прости, прости, мой край родной!
Уж скрылся ты в волнах;
Касатка вьется, ветр ночной
Играет в парусах.
Уж тонут огненны лучи
В бездонной синеве...
Мой край родной, прости, прости!
Ночь добрая тебе!
Проснется день; его краса
Утешит божий свет;
Увижу море, небеса, -
А родины уж нет!
Отцовский дом покинул я;
Травой он зарастет;
Собака верная моя
Выть станет у ворот.
Как случилось, что эти стихи попали в народ? То ли кто-то из слуг услышал, как господа читают звучные стихи, и запомнил, как сумел. То ли кто-то из грамотных случайно прочел - и не смог душою не отозваться на пронзительные строки: поделился с односельчанами. Очень красиво и возвышенно звучало про красу дня, про божий свет, про разлуку и обреченность, да и строки про собачку, верного зверька, тоже запали в простые сердца. Ну а что понять не смогли, то додумали: едет герой на чужбину явно не по своей воле, это изгнание за какую-то провинность ("мальчик был суждён"), и даже отцовский дом по этому поводу уже пропили (широка русская душа!). А филин, чей «зык» раздается по лесам, нужен для мрачного колорита, у Байрона никакого филина не было. Зато суровую тоску и обречённость Чайльд-Гарольда народ принял на ура. Не только дворяне рядились в «Гарольдовы плащи» - крестьяне и казаки тоже крепко сочувствовали мятежному лорду. Правда, на свой лад. Кстати, это не единственный вклад И. Козлова в сокровищницу народных песен. Знаменитый «Вечерний звон», который наводит много дум, - тоже его перевод. На этот раз Козлов переводил ирландского поэта Томаса Мура, но песня быстро стала фольклорной. Хотя и не подверглась такому варварскому переосмыслению, как «Добрая ночь».
«Пчелочка златая»
Одной из самых веселых и удалых казачьих песен, шуточная песня «Пчелочка златая» мы обязаны Гаврииле Романовичу Державину. Правда, славный поэт, благословивший молодого Пушкина, вряд ли дорожил народной любовью, - уж ему бы точно не пришло в голову указывать свое авторство: слишком сильно изменилась его «Пчелка» по сравнению с оригинальной версией.
Изящную «Пчелку» Державин написал в 1796 году, будучи важным государственным мужем, президентом Коммерц-коллегии.
Пчелка златая!
Что ты жужжишь?
Всё вкруг летая,
Прочь не летишь?
Или ты любишь
Лизу мою?
Соты ль душисты
В желтых власах,
Розы ль огнисты
В алых устах,
Сахар ли белый
Грудь у нее?
Пчелка златая!
Что ты жужжишь?
Слышу, вздыхая,
Мне говоришь:
К меду прилипнув,
С ним и умру.
Так же как и с Байроном, совершенно непонятно, как и при каких обстоятельствах к веселым Донским казакам попало это прелестное стихотворение - и кому в первый раз пришла мысль адаптировать ее в качестве походной песни «Эх, пчелочка златая, да что же ты жужжишь!». Во-первых, решительно изменился ритм. Вместо изысканного двустопного дактиля - бодрый разбитной хорей, под который одинаково легко и трусить в седле, и шагать в строю. Во-вторых, из каждого куплета сделали три, удваивая строчки и чередуя с задорным припевом. В-третьих… от анакреотической пчелки, влюбленной в красавицу, не осталось ни следа. Красавица Лиза описывалась в лучших народных традициях: тут тебе и русая коса, и лента голубая ниже пояса, и существенно более соблазнительные прелести:
Сладкие, медовые губочки у ей,
Мягкие пуховые сисочки у ей.
Молодые казаки, оторванные на время военных походов от жен и любимых, с огромным удовольствием перечисляли все достоинства красавицы. Впрочем, и характер у Лизы был настоящий казацкий: излишних вольностей не допускал:
Любить ее можно,
А целовать нельзя.
Ну и, конечно, потрясающий финал придумали для своей походной песни Донские казаки. У Державина влюбленная пчелка меланхолически намерена расстаться с жизнью, прилипнув «к мёду». Казаки же вполне конкретны, они обходятся без всяких метафор и избыточного сентиментального декаданса:
Я к губам прилипну
С ними и умру.
А врешь, не прилипнешь,
Брешешь - не умрешь.
Немудрено, что «Пчелочка златая» очень быстро стала хитом Донского казачества, а там и другие войска подхватили песню.
«По Дону гуляет»
Между прочим, довольно редко случается, когда «плохой», печальный конец изначальной песни переправляется народом на мажорный лад. Обычно происходит как раз наоборот: даже там, где автор стремится спасти своих героев, народ предпочитает хэппи-энду трагедию. Так случилось в песне «По Дону гуляет казак молодой» (там, где невесте предсказали гибель в волнах в день свадьбы). В первоначальном варианте - балладе Д. П. Ознобишина «Чудесная бандура» (1835 г.) - после того как невеста падает в волны Дона, казак велит подать ему бандуру и играет так чудесно, что русалки возвращают ему невесту. Но народ такого чуда не принял. Народная версия происходящего куда проще и реалистичнее:
По Дону гуляет казак молодой,
А дева навеки под темной водой…
Правда, среди множества вариантов, записанных учеными, есть и такой, мягко говоря, парадоксальный, почти на грани черного юмора:
Подайте гитару, подайте гитару,
Подайте гитару, я песню спою,
Прославлю цыганку, прославлю цыганку,
Прославлю цыганку за правду её.
Впрочем, надо заметить, что сам сюжет баллады заимствован Д. Ознобишиным из шведского фольклора. Поэт просто придал ситуации неповторимый украинский колорит: бандура вместо арфы, Дон и казаки, но по факту - это шведская народная песня в авторском переводе, ставшем русской народной песней.
( Продолжение)
Русские ненародные песни ч.1
- Почему у вас, русских, песни такие жуткие?
- А ты в России-то был?
- Прикинь - все спрашивают!
То, что наши песни практически поголовно печальные и унылые, замечено давно - еще Радищев говорил: «Кто знает голоса русских народных песен, тот признается, что есть в них нечто, скорбь душевную означающее. … Посмотри на русского человека; найдешь его задумчива. Если захочет разогнать скуку или, как то он сам называет, если захочет повеселиться, то идет в кабак. В веселии своем порывист, отважен, сварлив. Если что-либо случится не по нем, то скоро начинает спор или битву». Как видно, с XVIII мало что изменилось. Загадочна душа российского народа, ничего не скажешь.
Считается, что фольклорные песни пришли к нам из глубины веков, передавая из поколения в поколение таинственную народную душу. Но оказывается, на самом деле очень многие любимые «исконно-русские» песни - вовсе не народные! Как так? А вот так!
Читать дальше
«Калинка-малинка»
Эта песня занимает особое место в русском фольклоре. «Калинка-малинка» и «Во поле березка стояла» стали практически символом русской народной песни. Бесчисленные рестораны русской кухни и в России, и за рубежом, магазины сувениров называются «Калинка-малинка», оркестры народных инструментов исполняют лихой плясовой припев, казалось бы, народнее не найдешь. А появилась эта песня в 1860 году, в Саратове, ее автор - бывший офицер, музыкальный критик и композитор Иван Петрович Ларионов. Он написал её для любительского спектакля - и саратовцам песня пришлась по душе - по крайней мере, так об этом писали в газетах. Д. С. Агренев-Славянский, руководитель известного по всей России хора и сам страстный фольклорист, упросил Ларионова, своего приятеля, «подарить» песню его коллективу - и в исполнении хора Славянского (своеобразного предшественника хора Турецкого) «Калинка-малинка» стала довольно популярной, шагнув за пределы Саратова. Ну а настоящим мировым хитом песню сделал профессор А. В. Александров, обработав ее для своего Краснознаменного ансамбля песни и пляски. Песня буквально прогремела - и теперь эту мелодию узнают с первых же нот как в России, так и за рубежом. Известнейший номер фигуристов И. Родниной и А. Зайцева «Калинка» окончательно утвердил «Калинку-малинку» как музыкальную визитную карточку русского фольклора. К сожалению, Иван Петрович Ларионов так и не узнал, какая потрясающая известность выпала на долю его творения: он скончался от рака желудка в 1889 году, и о нем совершенно забыли - в Саратове не сохранилась даже его могила. А вот «Калинка-малинка» не увядает.
«Чёрный ворон» и зелёная ракита
Если «Калинку-малинку» знают все, но поют лишь немногие - уж очень замысловато сочетаются длинные, распевные куплеты и разухабистый припев, - то песня про черного ворона, который вьется над умирающим солдатом, известна всем. Она - непременный атрибут душевного застолья, ее поют в караоке, многие исполнители включают ее в свой репертуар. Казалось бы - самая что ни на есть народная. А тем не менее, у песни есть автор. Звали его Николаем Веревкиным, он служил унтер-офицером в Невском полку при Николае I, воевал с турками и персиянами - и за время службы сложил несколько песен, которые с удовольствием распевала вся армия. Бравый унтер-офицер дело свое знал отлично: песни его были простые, духоподъемные, грубоватые и донельзя патриотичные, поэтому их охотно перенимали и другие полки. Пели солдатики про славные свои победы, про солдатское житье-бытье, про полковые учения-смотры, самое, можно сказать, рутинное дело в николаевской армии, а еще про мудрость отцов-офицеров и счастье сражаться за русского царя. Веревкин, как бы сказали сейчас, занимался «созданием привлекательного образа армейской жизни в глазах населения»:
Право, жизни нашей
Веселее нет!
Водка да щи с кашей
Есть у нас в обед.
Припев: Ширин, вырин, ристафор,
Фор, фор, фор, ер, ер, ерцу,
Ширин ди рай,
Рай, рай, рай,
Раз таки раз,
Радости, веселости мои!
Красные девицы,
Нарядясь в атлас,
Собой круглолицы,
Даром любят нас.
Пр. Ширин, вырин, ристафор...
Молодцам-солдатам
Не о чем тужить!
С командиром-хватом
Любо, братцы, жить!
Кстати, некоторые фольклористы допускают, что веревкинское четверостишье «перекочевало» в суперпопулярную казачью песню про битву на Чёрном Ерике - «Любо, братцы, любо». Так или нет - но тексты солдатских песен Веревкина печатались в дешевых песенниках и расходились по всей России. Вместо нот, которых крестьяне, конечно, не знали, обозначался какой-нибудь известный мотив: например, песню про веселую солдатскую жизнь предлагалось петь «на голос: Уж как шли наши под ружья». Но одна песня Веревкина несколько выделяется среди остальных. Именно она и стала самой любимой и известной, по-настоящему народной.
Под ракитою зелёной
Русский раненый лежал,
Ко груди, штыком пронзённой,
Крест свой медный прижимал.
Кровь лилась из свежей раны
На истоптанный песок;
Над ним вился чёрный ворон,
Чуя лакомый кусок.
Дальше идет всем известный разговор с черным вороном. Постепенно первые два куплета исчезли, песня сразу же начинается с обращения к вестнику смерти. Но у Веревкина она гораздо короче. Очевидно, так жалко было умирающего героя, так не хотелось заканчивать пение, что куплеты прибавлялись и прибавлялись. В советское время об унтер-офицере Николае Веревкине забыли - и сейчас мы не знаем о нем ничего, кроме имени и полка, в котором он служил, - и, видимо, не узнаем уже никогда. Бравый полковой поэт канул в прошлое, а жутковатая песня про ворона осталась с нами.
«Ой, мороз, мороз»
Какую русскую народную песню громче и охотнее всего поют в подвыпивших компаниях - от Москвы до самых до окраин? Во времена Достоевского безусловным кабацким хитом был «Хуторок», чуть позже самой «пьяной» песней считали «Шумел камыш», а с середины ХХ века ничто не сравнится с «Ой мороз, мороз». В этой песне все: и протяжность, и тоска, и лирика - и, что немаловажно, - хороший, оптимистический конец. Ямщик, скорее всего, добирается до дома, к своей молодой жене-красавице. Но вот что странно: ни в одном дореволюционном песеннике этот текст не встречался - и фольклористы, собирающие песни по деревням, до определенного времени не зафиксировали ни одного варианта, зато уже в 70-х «Ой, мороз» пели повсеместно. Любимая народная песня впервые появилась в 1956 году на пластинке Воронежского русского хора, исполняли ее солисты, супруги Мария Морозова и Александр Уваров. А двумя годами раньше Мария Морозова и написала эту песню - а руководитель хора включил ее в репертуар, как и другие произведения своей солистки, например частушки. Песню исполняли как народную, не открывая инкогнито автора. Когда записывали пластинку, авторство тоже не отметили - чтобы избежать лишней бюрократической возни. Тогда ни Мария, ни Александр как-то и не задумывались об авторских правах и копирайте. Хор много гастролировал - и везде песню эту принимали на ура, требовали исполнить на бис, подпевали хором самые разные люди. Особенно популярна песня стала после 1968 г., когда ее спел с киноэкрана актёр Валерий Золотухин в фильме «Хозяин тайги». Он, кстати, был уверен, что песня народная. Тогда же появился и последний куплет - с возвращением домой и объятиями, но вот кто его придумал, - совершенно неизвестно. В первоначальном варианте все заканчивалось тем, что жена «ждет-печалится» - известно, что Морозова довольно прохладно отнеслась к неожиданному хэппи-энду. В 2008 году Мария Морозова, которой на те поры исполнилось 84 года, пыталась через суд доказать свое авторство, но дело застопорилось: к тому времени практически все, кто мог свидетельствовать в ее пользу, уже умерли. Это чуть ли не первый случай, когда автор заявил права на произведение, написанное им полвека назад.
Это не единственная песня про ямщика, которую знает русский народ. Есть трагическая баллада «Когда я на почте служил ямщиком» - где ямщик находит свою возлюбленную, замерзшую насмерть на зимней дороге, и еще песня «Степь да степь кругом» - там тоже дело происходит зимой, но умирает сам ямщик и просит передать последние слова привета своим родным. Обе этих песни тоже имели своих авторов, и тоже ушли в народ. Балладу написал белорусский поэт Владислав Сырокомля (Людвиг Кондратович), а перевёл Леонид Трефолев. Изначально баллада называлась «Почтальон» - и ее великолепно исполнял Шаляпин. А знаменитая «Степь да степь кругом» - обработанный народом фрагмент стихотворения «В степи» Ивана Захаровича Сурикова, крестьянского поэта-самоучки.
«Проснётся день красы моей»
Но по-настоящему ошеломительная история случилась с казачьей песней «Проснется день красы моей». Эту щемящую, удивительно красивую песню записывали во множестве в разных станицах и селах от Кубани до Урала, где только жили казаки. Ее с удовольствием исполняют разные казачьи хоры и ансамбли. Слова, правда, не всегда понятны, как и логика развития сюжета, но песня завораживает и прихотливым ритмическим узором, и переливами голосов, и какой-то нездешней разгульной тоской.
Проснется день красы моей,
Украшен весь он божий свет.
Я вижу море, море, ай и небеса,
Но Родины моей здесь нет. 2р
Ай, но Родины моей здесь нет,
Отцовский дом, дом пропьем мы гуртом,
Травою зеленой зарастет. 2р
Ай, травой зеленой зарастет.
Собачка, верный, верный а он мой зверок,
Залает у моих ворот. 3р
Заноет сердце, сердце оно загрустит.
Не быть мне в той, в той стране родной. 2р
Не быть мне в той стране родной,
В которой был я зарожден,
А быть мне в той, той стране чужой,
В которой мальчик был сужден. 3р
Над кровлей филин, филин а он прокричал,
Раздался зык он по лесам. 2р
Проснутся дети, дети и жена,
Малютка спросит про меня…
Каково же было удивление филологов, когда выяснилось, что песня эта - народное переложение фрагмента из первой главы поэмы Дж. Г. Байрона «Чайлд-Гарольд». На русский язык этот фрагмент под названием «Добрая ночь» перевёл поэт И. Козлов; герой прощается с Родиной, уплывая в неведомые дали. Его спутники печальны - кто-то тоскует по жене и детям, кто-то оставил старых родителей… Только Чайльд-Гарольду не о ком тосковать, никто о нем и не вспомнит. Все вполне по-байроновски, каноны романтизма соблюдены полностью. В переводе Козлова отрывок из поэмы звучит весьма
"Прости, прости, мой край родной!
Уж скрылся ты в волнах;
Касатка вьется, ветр ночной
Играет в парусах.
Уж тонут огненны лучи
В бездонной синеве...
Мой край родной, прости, прости!
Ночь добрая тебе!
Проснется день; его краса
Утешит божий свет;
Увижу море, небеса, -
А родины уж нет!
Отцовский дом покинул я;
Травой он зарастет;
Собака верная моя
Выть станет у ворот.
Как случилось, что эти стихи попали в народ? То ли кто-то из слуг услышал, как господа читают звучные стихи, и запомнил, как сумел. То ли кто-то из грамотных случайно прочел - и не смог душою не отозваться на пронзительные строки: поделился с односельчанами. Очень красиво и возвышенно звучало про красу дня, про божий свет, про разлуку и обреченность, да и строки про собачку, верного зверька, тоже запали в простые сердца. Ну а что понять не смогли, то додумали: едет герой на чужбину явно не по своей воле, это изгнание за какую-то провинность ("мальчик был суждён"), и даже отцовский дом по этому поводу уже пропили (широка русская душа!). А филин, чей «зык» раздается по лесам, нужен для мрачного колорита, у Байрона никакого филина не было. Зато суровую тоску и обречённость Чайльд-Гарольда народ принял на ура. Не только дворяне рядились в «Гарольдовы плащи» - крестьяне и казаки тоже крепко сочувствовали мятежному лорду. Правда, на свой лад. Кстати, это не единственный вклад И. Козлова в сокровищницу народных песен. Знаменитый «Вечерний звон», который наводит много дум, - тоже его перевод. На этот раз Козлов переводил ирландского поэта Томаса Мура, но песня быстро стала фольклорной. Хотя и не подверглась такому варварскому переосмыслению, как «Добрая ночь».
«Пчелочка златая»
Одной из самых веселых и удалых казачьих песен, шуточная песня «Пчелочка златая» мы обязаны Гаврииле Романовичу Державину. Правда, славный поэт, благословивший молодого Пушкина, вряд ли дорожил народной любовью, - уж ему бы точно не пришло в голову указывать свое авторство: слишком сильно изменилась его «Пчелка» по сравнению с оригинальной версией.
Изящную «Пчелку» Державин написал в 1796 году, будучи важным государственным мужем, президентом Коммерц-коллегии.
Пчелка златая!
Что ты жужжишь?
Всё вкруг летая,
Прочь не летишь?
Или ты любишь
Лизу мою?
Соты ль душисты
В желтых власах,
Розы ль огнисты
В алых устах,
Сахар ли белый
Грудь у нее?
Пчелка златая!
Что ты жужжишь?
Слышу, вздыхая,
Мне говоришь:
К меду прилипнув,
С ним и умру.
Так же как и с Байроном, совершенно непонятно, как и при каких обстоятельствах к веселым Донским казакам попало это прелестное стихотворение - и кому в первый раз пришла мысль адаптировать ее в качестве походной песни «Эх, пчелочка златая, да что же ты жужжишь!». Во-первых, решительно изменился ритм. Вместо изысканного двустопного дактиля - бодрый разбитной хорей, под который одинаково легко и трусить в седле, и шагать в строю. Во-вторых, из каждого куплета сделали три, удваивая строчки и чередуя с задорным припевом. В-третьих… от анакреотической пчелки, влюбленной в красавицу, не осталось ни следа. Красавица Лиза описывалась в лучших народных традициях: тут тебе и русая коса, и лента голубая ниже пояса, и существенно более соблазнительные прелести:
Сладкие, медовые губочки у ей,
Мягкие пуховые сисочки у ей.
Молодые казаки, оторванные на время военных походов от жен и любимых, с огромным удовольствием перечисляли все достоинства красавицы. Впрочем, и характер у Лизы был настоящий казацкий: излишних вольностей не допускал:
Любить ее можно,
А целовать нельзя.
Ну и, конечно, потрясающий финал придумали для своей походной песни Донские казаки. У Державина влюбленная пчелка меланхолически намерена расстаться с жизнью, прилипнув «к мёду». Казаки же вполне конкретны, они обходятся без всяких метафор и избыточного сентиментального декаданса:
Я к губам прилипну
С ними и умру.
А врешь, не прилипнешь,
Брешешь - не умрешь.
Немудрено, что «Пчелочка златая» очень быстро стала хитом Донского казачества, а там и другие войска подхватили песню.
«По Дону гуляет»
Между прочим, довольно редко случается, когда «плохой», печальный конец изначальной песни переправляется народом на мажорный лад. Обычно происходит как раз наоборот: даже там, где автор стремится спасти своих героев, народ предпочитает хэппи-энду трагедию. Так случилось в песне «По Дону гуляет казак молодой» (там, где невесте предсказали гибель в волнах в день свадьбы). В первоначальном варианте - балладе Д. П. Ознобишина «Чудесная бандура» (1835 г.) - после того как невеста падает в волны Дона, казак велит подать ему бандуру и играет так чудесно, что русалки возвращают ему невесту. Но народ такого чуда не принял. Народная версия происходящего куда проще и реалистичнее:
По Дону гуляет казак молодой,
А дева навеки под темной водой…
Правда, среди множества вариантов, записанных учеными, есть и такой, мягко говоря, парадоксальный, почти на грани черного юмора:
Подайте гитару, подайте гитару,
Подайте гитару, я песню спою,
Прославлю цыганку, прославлю цыганку,
Прославлю цыганку за правду её.
Впрочем, надо заметить, что сам сюжет баллады заимствован Д. Ознобишиным из шведского фольклора. Поэт просто придал ситуации неповторимый украинский колорит: бандура вместо арфы, Дон и казаки, но по факту - это шведская народная песня в авторском переводе, ставшем русской народной песней.
( Продолжение)