Русские ненародные песни ч. 2
История происхождения народных песен - иной раз интереснее любого детектива. Когда обнаруживается источник той или иной фольклорной песни, невольно ахаешь - надо же! Кто бы мог подумать! (На самом деле, эта картинка с младых ногтей меня пугала. Такая крипота - прохлаждающиеся Медвед с Козой. Не знаешь, кто из них злее даже.
Пушкин в Сибири
То, что Пушкин - наше все и солнце русской поэзии, всем известно и так. А кроме того - он настоящий народный поэт. Надо сказать, Пушкин неоднократно писал стилизации под народную песню, так, его цикл песен про Стеньку Разина был популярен задолго до знаменитой «Из-за острова на стрежень», а «Чёрная шаль» стала душещипательным жестоким романсом, как, в сущности, и затевалось, так что шалость удалась. Более 40 композиторов превратило его строки в романсы. Но одно стихотворение ушло в народ как бы само по себе, без всяких специальных приемов.
В 1930-х годах в разных концах Сибири, крае ссыльных и каторжных, фольклористы записывали самые различные варианты песни, имеющей, однако, обязательную общую часть. К узнику, томящемуся в тюрьме, прилетает орёл (другой вариант: орёл - сам пленник). Иногда присутствует предыстория:
Летавши по воле
орёл молодой
он летавши по воле
добычи искал
Не находши добычи
сам в клетку попал
за железну решётку
орёл молодой
За железной решёткой
орёл молодой
он крововую пищу
клюёт пред собой
Крововую пищу
клюёт пред собой
он клюёт и бросаёт
сам смотрит в окно
Он клюёт, бросаёт
сам смотрит в окно
к окну прилетаёт
товариш ёво
Да й пора брат товарищ
пора до двора
да й пора до двора же
где крутая гора
Да й пора до двора же
где крутая гора
да где сонца не всходит
месяц никогда
Да где сонца не всходит
месяц никогда
да где ветри бушуют
там гулял я
Далее истории разнятся. В некоторых вариантах орёл убеждает узника: «Давай, брат сполетим».
За синёе море
во Сибирь края
где солнце не всходит
месяц никогда.
Мы вольные птицы,
Пора, брат, пора,
Да острог нам не батька,
Тюрьма нам не сестра.
Иной раз дальше разворачивается сцена между палачом и вором-«мальчишечкой», ждущим казни - то кровавая, то, наоборот, ловкому вору удается убежать в последний миг. В некоторых вариантах в Сибири «живёт Елена, свет души моей». Так или иначе, разговор с орлом оказался близок народной душе, узники и каторжники восприняли стихотворение Пушкина как своё, родное. Какой-то нерв оказался задет, и литературное классическое произведение просто и естественно влилось в русло народных песен.
«Судьба играет человеком»
Исторические события, прошедшие над Россией, разумеется, остаются в её сокровищнице - в фольклоре. Про войну 12 года сохранилось множество песен - и собственно народных; и сочиненных специально для народа, «пропагандистских»; и тех, которые, имея вполне конкретный литературный источник, стали фольклорными. Часть из них уже забыта - старинные песенники далеко не всегда печатали ноты, и восстановить мелодию уже не представляется возможным. Но часть не просто осталась как свидетельство тех дней, но по-прежнему «в репертуаре», их охотно поют просто так, при случае.
В 1850 году в альманахе «Поэтические эскизы» было опубликовано стихотворение Н. Соколова «Он».
Кипел, горел пожар московский,
Дым расстилался по реке.
На высоте стены кремлевской
Стоял Он в сером сюртуке…
Кто такой Николай Соколов, установить практически невозможно - слишком распространённые имя и фамилия. В это время был один известный Н. Соколов, драматург, водевилист, но действительно ли он - автор стихотворения, сказать трудно. Тем более что стихотворение в альманахе появилось не случайно, по крайней мере, так считают некоторые ученые. Назревала Крымская война - отношения России и Франции особенно обострились, и Николай I в адрес Наполеона III высказался достаточно определенно: если французы опять появятся на русской земле, их опять ожидает поражение - непрошеных гостей заманят в Москву и сожгут вместе с городом. Таким образом, романтичная историческая зарисовка внезапно обретает остроактуальный подтекст и становится как бы политически ангажированной. Второе свое рождение стихотворение «Он» - уже в качестве песни - пережило в 1912 г., когда бурно отмечали столетие Отечественной войны 1812 года. Был выпущен большой тираж пластинок, ее охотно исполняли на концертах. Популярность песни была велика настолько, что был издан ее народный вариант - лубок, текст Соколова сопровождался картинкой: Наполеон в пламени пожара. Став фольклорной, песня, разумеется, подверглась «обкатке». Из 9 четверостиший ушла примерно треть, остальной текст существенно упростился. Но сохранился куплет, мимо которого русский человек никак не мог пройти, который, возможно, и стал причиной долгой жизни этого не бог весть какого опуса. Наивная сентенция про русский фатум так растрогала простые души, что даже стала крылатым выражением:
Судьба играет человеком;
Она изменница всегда.
То вознесет тебя высоко,
То бросит в бездну без стыда.
У Соколова это четверостишие звучит куда правильнее литературно:
Судьба играет человеком;
Она, лукавая, всегда
То вознесет тебя над веком,
То бросит в пропасти стыда.
Но народу правильность и строгость рифмы ни к чему, а философский пафос фразы был так велик, что куплет стала финалом песни и исполнялся с достаточным подъёмом.
В годы Гражданской войны песня эта была переделана про Колчака, и на тот же мотив красноармейцы распевали про Колчака, царя Сибири, который, «повесив рыло», выл вместе со своими министрами:
Зачем кредитные билеты
Я от Антанты получал?
Зачем я Ленина декреты
От трудящихся скрывал?
Ну что ж, это ещё раз доказывает, какой популярностью пользовалась в народе песня про Наполеона и жестокую изменщицу-судьбу.
«Горячи бублички», или Наша Девочка со спичками
В 1959 году открытие американской промышленной выставке в Москве сопровождалось культурной программой - и весь московский бомонд считал своим долгом попасть на концерт знаменитого дуэта сестер Берри. Песня про бублички, жемчужина их репертуара, с новой силой покоряла людей. Наконец-то можно было услышать вживую то, о чем только читали в мемуарах, прикоснуться к реальной Одессе прошлых лет. Миф об Одессе - Одессе Бабеля, Утесова, Паустовского - притягивал и завораживал, Одесса-мама, красавица у моря, была полузапретной, немного неприличной, но всегда колоритной и полнокровной - ее особенный говор, парадоксальный юмор, бурные страсти заставляли северян завистливо вздыхать и мечтать о лете, о море, о солнце. И вот в 1959 г. «Бублички», уже переведенные на идиш, вернулись к нам:
Горячи бублики для нашей публики,
Гони-ка рублики, народ, скорей!
И в ночь ненастную меня, несчастную,
Торговку частную, ты пожалей.
Популярность у песенки про «Бублики» была фантастическая - Дмитрий Сергеевич Лихачев, в молодости отсидевший на Соловках, вспоминал, как «урки ревели, выли от восторга», когда пара заключенных в Соловецком театре отбивала чечётку под этот фокстрот. «Бублики» пела вся Одесса, а после того, как Утесов записал ее на пластинку (вместе с «Гоп со смыком» и «С Одесского кичмана») - песню знали везде. История же ее такова.
Однажды в Одессу приехал известный куплетист Григорий Красавин. Он выступал в основном в образе «босяка» - подыгрывая себе на скрипке, превращая каждый номер в отдельный миниспектакль, с эксцентрикой, импровизациями и иногда пантомимой. И вот специально для него поэт, журналист и драматург Яков Ядов (Яков Петрович Давыдов) - друг Ильфа и Петрова, Катаева, Паустовского - написал песенку, которую Красавин тем же вечером исполнил на своем концерте. По воспоминаниям Красавина, со всех сторон слышались крики торговок: «Бублики! Горячие бублики!» - дело было в 1926 году, в разгар НЭПа, когда была разрешена частная торговля. Куплетист решил, что это достаточно характерная деталь времени и места, и попросил Ядова сочинить ему песенку с припевом про бублики. Ядов мгновенно загорелся: «Это прекрасная идея! Надо показать в этой песенке несчастную безработную девушку, мерзнущую на улице ради куска хлеба, умирающую с голода для обогащения нэпмана, так сказать, одна из „гримас нэпа“», - велел жене «ставить артисту самовар», а он-де пойдёт печь бублики. И буквально за полчаса песенка про одесскую Девочку с бубликами была готова. Ядов придумал героине имя - Женечка, и биографию. Семья у героини по тем временам самая обычная:
Отец мой пьяница, за рюмкой чванится.
Мать к гробу тянется уж с давних пор.
Совсем пропащая, дрянь настоящая -
Сестра гулящая, а братик вор!
От хорошей жизни не пойдешь в холод и слякоть торговать на улицу, ежеминутно рискуя оказаться в кутузке. Рассчитывать ей, в общем, не на что, а ведь ей всего 16 лет и у нее «глаза усталые, а губки алые, а щеки впалые - что маков цвет». Красавин и Ядов попали в точку - таких измученных девчонок-торговок в Одессе и по другим городам было множество, образ получился яркий и узнаваемый. Жалостную историю Женечки Красавин спел на мотив популярного фокстрота, и на следующий день песню запела вся Одесса. Через некоторое время уже в Ленинграде к Григорию пришел Утесов, спросил, ничего, если он тоже будет петь про «Бублики»? Красавин по этому поводу не возражал, сказал: «Кушай на здоровье!»
Это не единственный шедевр Ядова, ушедший в народ. Говорят, что именно он - автор легендарной «Мурки» и «Гопа со смыком», но точной информации тут нет: «криминальные гимны» могла искалечить судьбу автора, поэтому такое опасное авторство не афишировали. Сам Ядов, популярнейший создатель эстрадных хитов, несмотря на народную любовь, привлек к себе недоброе и пристальное внимание своих чиновных коллег. Спасаясь от репрессий, он было уехал в Ленинград, а потом в Москву, но это не спасло: его свирепо затравило Общество советской эстрады, не помогло даже обращение к генеральному прокурору Вышинскому. Ядов, практически лишившийся работы и тяжело заболевший в 1940 г. умер - в 55 лет.
«Не для меня»
Одним из самых популярных народных романсов в последнее время стал романс «Не для меня», который, правда, кое-где считается старинной казачьей песней. Судите сами, сколько исполнителей в последнее время включают его в репертуар - от «Любэ» и до Никиты Михалкова. А когда-то его пел Шаляпин - это был любимый романс М. Горького!
Очевидно одно: никакого отношения к казачеству оригинал этой песни не имел, да и насчет особенной старины все непросто - текст за подписью А. Молчанова был опубликован в 1838 году в журнале «Библиотека для чтения». Никаких других произведений авторства А. Молчанова неизвестно, нигде он больше не печатался, а все, что мы о нем знаем, так это что он был морским офицером на корабле «Силистрия», который участвовал в создании Кавказской береговой укрепленной линии. А. Молчанов принимал участие в бесконечных военных конфликтах на Кавказе.
Не для меня придет весна!
Я поплыву к брегам абхазским,
Сражусь с народом закавказским…
Там пуля ждет давно меня!
Но есть версия, что романс целиком и полностью принадлежит перу Николая Девитте, который везде значится как автор музыки. Девитте, близкий друг О. Сенковского, редактора журнала, где напечатали текст безвестного офицера, был известен склонностью ко всякого рода литературным играм, мистификациям - и ему ничего не стоило выступить под чужим именем. Так или иначе, но именно в салоне О. Сенковского впервые прозвучал этот горький романс, которому было суждено на протяжении 200 лет трогать сердца.
Тоскливое предчувствие собственной смерти (кстати, сам Девитте не дожил до 33), описания природы, перечисление самых разных прельстительных и ярких картин человеческого счастья, перемежающихся рефреном «не для меня», простая и красивая мелодия - все это сделало романс настоящим хитом. Его пели барышни в салонах - и цыгане в «Яре», а в начале ХХ века он вошёл в репертуар знаменитой Анастасии Вяльцевой. Она исполняла его в госпиталях и на благотворительных концертах во время Русско-Японской войны - изменив направление фронта и «осовременив» старый романс. Был даже создан оптимистичный женский вариант, как бы ответ на трагический мужской, - «И для меня придет весна».
Весна идёт… мечты несёт…
С разлуки милый мой вернётся.
Весна идёт, и сердце бьётся:
И для меня весна придёт.
Желчный Бунин называет этот романс «мещанской песенкой». «Алмазные струи» и «девы с чёрными бровями» ему, эстету и снобу, конечно, совершенно не импонировали. А народ воспринял романс всей душой. «Не для меня» во время Гражданской был известен и любим сразу по обе стороны баррикад. Его во множестве переделывали - герой оказывался то каторжником, которого «сольют с народом арестантским, побег и пуля ждёт меня», то солдатом на фронтах Первой мировой, то белогвардейцем, собирающимся в степях Приамурья «сражаться с бандой большевистской», то, напротив, романс стал песней красного казачества. Река Буг заменилась на Дон, появился и конь, который «черной гривою играет», и «тело белое», и «кровь горячая» - так из песни, написанной морским офицером и композитором, аристократом голландского происхождения (или одним аристократом) народ смастерил себе настоящую фольклорную песню - кровавую, сентиментальную и всячески изукрашенную розами, девами и прочими красивостями. В 1980-х гг. о романсе «Не для меня» опять вспомнили - он прозвучал в фильме Михалкова «Пять вечеров» - и вновь покорил слушателей.
Старинная современная песня
Ещё одна песня, без исполнения которой не обходится ни одни казачий хор - «Когда мы были на войне». Автор ее - Давид Самойлов (Давид Самуилович Кауфман), и в 1985 году в сборнике «Голоса за холмами» она была напечатана как «Гусарская песня». Бард Виктор Столяров положил на музыку стихотворение, запавшее ему в душу, - так появилась эта «старинная казачья песня». Суть ее проста: герой курит трубочку и, вспоминая о предательстве своей любимой, мечтает встретить смерть от «верной пули», «чтоб утолить мою печаль, чтобы пресечь мою вражду». Самойлов, сам поэт-фронтовик, хорошо знающий, что такое война, нашел простые и незатейливые слова, чтобы рассказать о довольно страшных вещах максимально бесстрастно, без лишнего пафоса:
Когда мы были на войне,
Когда мы были на войне,
Там каждый думал о своей
Любимой или о жене.
И я бы тоже думать мог,
И я бы тоже думать мог,
Когда на трубочку глядел,
На голубой её дымок.
Как ты когда-то мне лгала,
Как ты когда-то мне лгала,
Как сердце легкое своё
Другому другу отдала.
А я не думал ни о ком,
А я не думал ни о ком,
Я только трубочку курил
С турецким табаком…
Когда мы будем на войне,
Когда мы будем на войне,
Навстречу пулям понесусь
На молодом коне.
Я только верной пули жду,
Я только верной пули жду,
Что утолит мою печаль
И пресечет мою вражду.
Тем глубже трагизм этой песни: герою не к кому возвращаться, не на что надеяться, только на смерть. Но если у автора стихотворение кончается надеждой на смерть, как примирителя, народ решил по-другому:
Но только смерть не для меня,
Да, видно, смерть не для меня,
И снова конь мой вороной
Меня выносит из огня.
По внутренней логике для персонажа такое спасение - вовсе не счастье, а наоборот, возвращение в дурную бесконечность, но внутренняя логика конкретного текста пасует перед общим настроем военной песни: воин или мертв/ранен - или живет дальше. В общем, если не считать «прирощенного» хэппи-энда, с Самойловым обошлись довольно мягко: дополнили по своему разумению укороченные строчки и заменили несколько нестандартных определений на стандартные. Сердце изменницы из «легкого» стало девичьим, «молодой конь» - вороным, а турецкий табак - крепким или горьким.
К слову сказать (спасибо старому другу Павлу Гэсу Каганеру), в известной песне про «комиссара», которая «Вот пуля, просвистев…» новодел слышится очень явно. Песня, задорная, хоровая, про «комиссара» и «батьку-атамана» - на этом основании ее часто считают казачьей - но ряд неточностей смущает, как пресловутая картошка на древнерусском обеденном столе. Во-первых, размер - совершенно нехарактерный ля народной песни. Во-вторых, вызывают удивление некоторые бытовые подробности:
Спаса со стены под рубаху снял,
Хату подпалил, да обрез достал.
Оставив в стороне вопрос, куда и зачем комиссар мог с концами увести жену главного одноногого героя, притом что обрез стальной в тексте уже вовсю присутствует, представим хотя бы, как именно несчастный инвалид вешает под рубаху немалых размеров икону со стены. Ну и хату так скоро не подпалишь, если что. По крайней мере, в народных песнях обычно герой, уходя партизанить, пожар за спиной не устраивает: ему еще кормиться потом в этой деревне. Но настоящим панкам (Тм) такие мелочи не помеха, а песню писали настоящие панки - в 80-х гг. (вот ее история, можно сказать, почти из первых рук) Тем не менее ряд казачьих коллективов ее добросовестно и с надрывом исполняет, относя ко временам Гражданской войны. Потому что встречаются ключевые слова: пуля, конь, туман, атаман и Спас.
( Первая часть вот. А там не знаю, будет ли продолжение, ну… посмотрим…)
Пушкин в Сибири
То, что Пушкин - наше все и солнце русской поэзии, всем известно и так. А кроме того - он настоящий народный поэт. Надо сказать, Пушкин неоднократно писал стилизации под народную песню, так, его цикл песен про Стеньку Разина был популярен задолго до знаменитой «Из-за острова на стрежень», а «Чёрная шаль» стала душещипательным жестоким романсом, как, в сущности, и затевалось, так что шалость удалась. Более 40 композиторов превратило его строки в романсы. Но одно стихотворение ушло в народ как бы само по себе, без всяких специальных приемов.
В 1930-х годах в разных концах Сибири, крае ссыльных и каторжных, фольклористы записывали самые различные варианты песни, имеющей, однако, обязательную общую часть. К узнику, томящемуся в тюрьме, прилетает орёл (другой вариант: орёл - сам пленник). Иногда присутствует предыстория:
Летавши по воле
орёл молодой
он летавши по воле
добычи искал
Не находши добычи
сам в клетку попал
за железну решётку
орёл молодой
За железной решёткой
орёл молодой
он крововую пищу
клюёт пред собой
Крововую пищу
клюёт пред собой
он клюёт и бросаёт
сам смотрит в окно
Он клюёт, бросаёт
сам смотрит в окно
к окну прилетаёт
товариш ёво
Да й пора брат товарищ
пора до двора
да й пора до двора же
где крутая гора
Да й пора до двора же
где крутая гора
да где сонца не всходит
месяц никогда
Да где сонца не всходит
месяц никогда
да где ветри бушуют
там гулял я
Далее истории разнятся. В некоторых вариантах орёл убеждает узника: «Давай, брат сполетим».
За синёе море
во Сибирь края
где солнце не всходит
месяц никогда.
Мы вольные птицы,
Пора, брат, пора,
Да острог нам не батька,
Тюрьма нам не сестра.
Иной раз дальше разворачивается сцена между палачом и вором-«мальчишечкой», ждущим казни - то кровавая, то, наоборот, ловкому вору удается убежать в последний миг. В некоторых вариантах в Сибири «живёт Елена, свет души моей». Так или иначе, разговор с орлом оказался близок народной душе, узники и каторжники восприняли стихотворение Пушкина как своё, родное. Какой-то нерв оказался задет, и литературное классическое произведение просто и естественно влилось в русло народных песен.
«Судьба играет человеком»
Исторические события, прошедшие над Россией, разумеется, остаются в её сокровищнице - в фольклоре. Про войну 12 года сохранилось множество песен - и собственно народных; и сочиненных специально для народа, «пропагандистских»; и тех, которые, имея вполне конкретный литературный источник, стали фольклорными. Часть из них уже забыта - старинные песенники далеко не всегда печатали ноты, и восстановить мелодию уже не представляется возможным. Но часть не просто осталась как свидетельство тех дней, но по-прежнему «в репертуаре», их охотно поют просто так, при случае.
В 1850 году в альманахе «Поэтические эскизы» было опубликовано стихотворение Н. Соколова «Он».
Кипел, горел пожар московский,
Дым расстилался по реке.
На высоте стены кремлевской
Стоял Он в сером сюртуке…
Кто такой Николай Соколов, установить практически невозможно - слишком распространённые имя и фамилия. В это время был один известный Н. Соколов, драматург, водевилист, но действительно ли он - автор стихотворения, сказать трудно. Тем более что стихотворение в альманахе появилось не случайно, по крайней мере, так считают некоторые ученые. Назревала Крымская война - отношения России и Франции особенно обострились, и Николай I в адрес Наполеона III высказался достаточно определенно: если французы опять появятся на русской земле, их опять ожидает поражение - непрошеных гостей заманят в Москву и сожгут вместе с городом. Таким образом, романтичная историческая зарисовка внезапно обретает остроактуальный подтекст и становится как бы политически ангажированной. Второе свое рождение стихотворение «Он» - уже в качестве песни - пережило в 1912 г., когда бурно отмечали столетие Отечественной войны 1812 года. Был выпущен большой тираж пластинок, ее охотно исполняли на концертах. Популярность песни была велика настолько, что был издан ее народный вариант - лубок, текст Соколова сопровождался картинкой: Наполеон в пламени пожара. Став фольклорной, песня, разумеется, подверглась «обкатке». Из 9 четверостиший ушла примерно треть, остальной текст существенно упростился. Но сохранился куплет, мимо которого русский человек никак не мог пройти, который, возможно, и стал причиной долгой жизни этого не бог весть какого опуса. Наивная сентенция про русский фатум так растрогала простые души, что даже стала крылатым выражением:
Судьба играет человеком;
Она изменница всегда.
То вознесет тебя высоко,
То бросит в бездну без стыда.
У Соколова это четверостишие звучит куда правильнее литературно:
Судьба играет человеком;
Она, лукавая, всегда
То вознесет тебя над веком,
То бросит в пропасти стыда.
Но народу правильность и строгость рифмы ни к чему, а философский пафос фразы был так велик, что куплет стала финалом песни и исполнялся с достаточным подъёмом.
В годы Гражданской войны песня эта была переделана про Колчака, и на тот же мотив красноармейцы распевали про Колчака, царя Сибири, который, «повесив рыло», выл вместе со своими министрами:
Зачем кредитные билеты
Я от Антанты получал?
Зачем я Ленина декреты
От трудящихся скрывал?
Ну что ж, это ещё раз доказывает, какой популярностью пользовалась в народе песня про Наполеона и жестокую изменщицу-судьбу.
«Горячи бублички», или Наша Девочка со спичками
В 1959 году открытие американской промышленной выставке в Москве сопровождалось культурной программой - и весь московский бомонд считал своим долгом попасть на концерт знаменитого дуэта сестер Берри. Песня про бублички, жемчужина их репертуара, с новой силой покоряла людей. Наконец-то можно было услышать вживую то, о чем только читали в мемуарах, прикоснуться к реальной Одессе прошлых лет. Миф об Одессе - Одессе Бабеля, Утесова, Паустовского - притягивал и завораживал, Одесса-мама, красавица у моря, была полузапретной, немного неприличной, но всегда колоритной и полнокровной - ее особенный говор, парадоксальный юмор, бурные страсти заставляли северян завистливо вздыхать и мечтать о лете, о море, о солнце. И вот в 1959 г. «Бублички», уже переведенные на идиш, вернулись к нам:
Горячи бублики для нашей публики,
Гони-ка рублики, народ, скорей!
И в ночь ненастную меня, несчастную,
Торговку частную, ты пожалей.
Популярность у песенки про «Бублики» была фантастическая - Дмитрий Сергеевич Лихачев, в молодости отсидевший на Соловках, вспоминал, как «урки ревели, выли от восторга», когда пара заключенных в Соловецком театре отбивала чечётку под этот фокстрот. «Бублики» пела вся Одесса, а после того, как Утесов записал ее на пластинку (вместе с «Гоп со смыком» и «С Одесского кичмана») - песню знали везде. История же ее такова.
Однажды в Одессу приехал известный куплетист Григорий Красавин. Он выступал в основном в образе «босяка» - подыгрывая себе на скрипке, превращая каждый номер в отдельный миниспектакль, с эксцентрикой, импровизациями и иногда пантомимой. И вот специально для него поэт, журналист и драматург Яков Ядов (Яков Петрович Давыдов) - друг Ильфа и Петрова, Катаева, Паустовского - написал песенку, которую Красавин тем же вечером исполнил на своем концерте. По воспоминаниям Красавина, со всех сторон слышались крики торговок: «Бублики! Горячие бублики!» - дело было в 1926 году, в разгар НЭПа, когда была разрешена частная торговля. Куплетист решил, что это достаточно характерная деталь времени и места, и попросил Ядова сочинить ему песенку с припевом про бублики. Ядов мгновенно загорелся: «Это прекрасная идея! Надо показать в этой песенке несчастную безработную девушку, мерзнущую на улице ради куска хлеба, умирающую с голода для обогащения нэпмана, так сказать, одна из „гримас нэпа“», - велел жене «ставить артисту самовар», а он-де пойдёт печь бублики. И буквально за полчаса песенка про одесскую Девочку с бубликами была готова. Ядов придумал героине имя - Женечка, и биографию. Семья у героини по тем временам самая обычная:
Отец мой пьяница, за рюмкой чванится.
Мать к гробу тянется уж с давних пор.
Совсем пропащая, дрянь настоящая -
Сестра гулящая, а братик вор!
От хорошей жизни не пойдешь в холод и слякоть торговать на улицу, ежеминутно рискуя оказаться в кутузке. Рассчитывать ей, в общем, не на что, а ведь ей всего 16 лет и у нее «глаза усталые, а губки алые, а щеки впалые - что маков цвет». Красавин и Ядов попали в точку - таких измученных девчонок-торговок в Одессе и по другим городам было множество, образ получился яркий и узнаваемый. Жалостную историю Женечки Красавин спел на мотив популярного фокстрота, и на следующий день песню запела вся Одесса. Через некоторое время уже в Ленинграде к Григорию пришел Утесов, спросил, ничего, если он тоже будет петь про «Бублики»? Красавин по этому поводу не возражал, сказал: «Кушай на здоровье!»
Это не единственный шедевр Ядова, ушедший в народ. Говорят, что именно он - автор легендарной «Мурки» и «Гопа со смыком», но точной информации тут нет: «криминальные гимны» могла искалечить судьбу автора, поэтому такое опасное авторство не афишировали. Сам Ядов, популярнейший создатель эстрадных хитов, несмотря на народную любовь, привлек к себе недоброе и пристальное внимание своих чиновных коллег. Спасаясь от репрессий, он было уехал в Ленинград, а потом в Москву, но это не спасло: его свирепо затравило Общество советской эстрады, не помогло даже обращение к генеральному прокурору Вышинскому. Ядов, практически лишившийся работы и тяжело заболевший в 1940 г. умер - в 55 лет.
«Не для меня»
Одним из самых популярных народных романсов в последнее время стал романс «Не для меня», который, правда, кое-где считается старинной казачьей песней. Судите сами, сколько исполнителей в последнее время включают его в репертуар - от «Любэ» и до Никиты Михалкова. А когда-то его пел Шаляпин - это был любимый романс М. Горького!
Очевидно одно: никакого отношения к казачеству оригинал этой песни не имел, да и насчет особенной старины все непросто - текст за подписью А. Молчанова был опубликован в 1838 году в журнале «Библиотека для чтения». Никаких других произведений авторства А. Молчанова неизвестно, нигде он больше не печатался, а все, что мы о нем знаем, так это что он был морским офицером на корабле «Силистрия», который участвовал в создании Кавказской береговой укрепленной линии. А. Молчанов принимал участие в бесконечных военных конфликтах на Кавказе.
Не для меня придет весна!
Я поплыву к брегам абхазским,
Сражусь с народом закавказским…
Там пуля ждет давно меня!
Но есть версия, что романс целиком и полностью принадлежит перу Николая Девитте, который везде значится как автор музыки. Девитте, близкий друг О. Сенковского, редактора журнала, где напечатали текст безвестного офицера, был известен склонностью ко всякого рода литературным играм, мистификациям - и ему ничего не стоило выступить под чужим именем. Так или иначе, но именно в салоне О. Сенковского впервые прозвучал этот горький романс, которому было суждено на протяжении 200 лет трогать сердца.
Тоскливое предчувствие собственной смерти (кстати, сам Девитте не дожил до 33), описания природы, перечисление самых разных прельстительных и ярких картин человеческого счастья, перемежающихся рефреном «не для меня», простая и красивая мелодия - все это сделало романс настоящим хитом. Его пели барышни в салонах - и цыгане в «Яре», а в начале ХХ века он вошёл в репертуар знаменитой Анастасии Вяльцевой. Она исполняла его в госпиталях и на благотворительных концертах во время Русско-Японской войны - изменив направление фронта и «осовременив» старый романс. Был даже создан оптимистичный женский вариант, как бы ответ на трагический мужской, - «И для меня придет весна».
Весна идёт… мечты несёт…
С разлуки милый мой вернётся.
Весна идёт, и сердце бьётся:
И для меня весна придёт.
Желчный Бунин называет этот романс «мещанской песенкой». «Алмазные струи» и «девы с чёрными бровями» ему, эстету и снобу, конечно, совершенно не импонировали. А народ воспринял романс всей душой. «Не для меня» во время Гражданской был известен и любим сразу по обе стороны баррикад. Его во множестве переделывали - герой оказывался то каторжником, которого «сольют с народом арестантским, побег и пуля ждёт меня», то солдатом на фронтах Первой мировой, то белогвардейцем, собирающимся в степях Приамурья «сражаться с бандой большевистской», то, напротив, романс стал песней красного казачества. Река Буг заменилась на Дон, появился и конь, который «черной гривою играет», и «тело белое», и «кровь горячая» - так из песни, написанной морским офицером и композитором, аристократом голландского происхождения (или одним аристократом) народ смастерил себе настоящую фольклорную песню - кровавую, сентиментальную и всячески изукрашенную розами, девами и прочими красивостями. В 1980-х гг. о романсе «Не для меня» опять вспомнили - он прозвучал в фильме Михалкова «Пять вечеров» - и вновь покорил слушателей.
Старинная современная песня
Ещё одна песня, без исполнения которой не обходится ни одни казачий хор - «Когда мы были на войне». Автор ее - Давид Самойлов (Давид Самуилович Кауфман), и в 1985 году в сборнике «Голоса за холмами» она была напечатана как «Гусарская песня». Бард Виктор Столяров положил на музыку стихотворение, запавшее ему в душу, - так появилась эта «старинная казачья песня». Суть ее проста: герой курит трубочку и, вспоминая о предательстве своей любимой, мечтает встретить смерть от «верной пули», «чтоб утолить мою печаль, чтобы пресечь мою вражду». Самойлов, сам поэт-фронтовик, хорошо знающий, что такое война, нашел простые и незатейливые слова, чтобы рассказать о довольно страшных вещах максимально бесстрастно, без лишнего пафоса:
Когда мы были на войне,
Когда мы были на войне,
Там каждый думал о своей
Любимой или о жене.
И я бы тоже думать мог,
И я бы тоже думать мог,
Когда на трубочку глядел,
На голубой её дымок.
Как ты когда-то мне лгала,
Как ты когда-то мне лгала,
Как сердце легкое своё
Другому другу отдала.
А я не думал ни о ком,
А я не думал ни о ком,
Я только трубочку курил
С турецким табаком…
Когда мы будем на войне,
Когда мы будем на войне,
Навстречу пулям понесусь
На молодом коне.
Я только верной пули жду,
Я только верной пули жду,
Что утолит мою печаль
И пресечет мою вражду.
Тем глубже трагизм этой песни: герою не к кому возвращаться, не на что надеяться, только на смерть. Но если у автора стихотворение кончается надеждой на смерть, как примирителя, народ решил по-другому:
Но только смерть не для меня,
Да, видно, смерть не для меня,
И снова конь мой вороной
Меня выносит из огня.
По внутренней логике для персонажа такое спасение - вовсе не счастье, а наоборот, возвращение в дурную бесконечность, но внутренняя логика конкретного текста пасует перед общим настроем военной песни: воин или мертв/ранен - или живет дальше. В общем, если не считать «прирощенного» хэппи-энда, с Самойловым обошлись довольно мягко: дополнили по своему разумению укороченные строчки и заменили несколько нестандартных определений на стандартные. Сердце изменницы из «легкого» стало девичьим, «молодой конь» - вороным, а турецкий табак - крепким или горьким.
К слову сказать (спасибо старому другу Павлу Гэсу Каганеру), в известной песне про «комиссара», которая «Вот пуля, просвистев…» новодел слышится очень явно. Песня, задорная, хоровая, про «комиссара» и «батьку-атамана» - на этом основании ее часто считают казачьей - но ряд неточностей смущает, как пресловутая картошка на древнерусском обеденном столе. Во-первых, размер - совершенно нехарактерный ля народной песни. Во-вторых, вызывают удивление некоторые бытовые подробности:
Спаса со стены под рубаху снял,
Хату подпалил, да обрез достал.
Оставив в стороне вопрос, куда и зачем комиссар мог с концами увести жену главного одноногого героя, притом что обрез стальной в тексте уже вовсю присутствует, представим хотя бы, как именно несчастный инвалид вешает под рубаху немалых размеров икону со стены. Ну и хату так скоро не подпалишь, если что. По крайней мере, в народных песнях обычно герой, уходя партизанить, пожар за спиной не устраивает: ему еще кормиться потом в этой деревне. Но настоящим панкам (Тм) такие мелочи не помеха, а песню писали настоящие панки - в 80-х гг. (вот ее история, можно сказать, почти из первых рук) Тем не менее ряд казачьих коллективов ее добросовестно и с надрывом исполняет, относя ко временам Гражданской войны. Потому что встречаются ключевые слова: пуля, конь, туман, атаман и Спас.
( Первая часть вот. А там не знаю, будет ли продолжение, ну… посмотрим…)