МЛАДШОЙ
Рядом с Йосей почти всегда сидел однорукий, которого все звали Младшой.
Младшой был сапожником. Он стал им после войны. Как-то так само собой получилось, хоть казалось бы - ну какой сапожник из однорукого, да еще и без главной, правой руки? Но Младшой был сапожником что называется от Бога, и в его будку на углу напротив кинотеатра шли со всего города. А он сидел в ней круглый год, ловко зажав между ног «лапу» с надетым на нее ботинком или туфлей, втыкая натренированными пальцами гвоздики, а потом вбивая их сильными и ловкими ударами левой руки. Или, вдев зажатую уже зубами крепкую нитку в иглу, сшивал то, что до него отказались починять другие.
Младшой работал так хорошо, что однажды к его будке прибыла делегация коллег по «цеху». Вот только в отличие от Младшого двое приехали на тележках, один прискакал на костылях, а четвертый хоть и был со всеми конечностями, но половина его внутренностей уже давно сгнила вместе с удаленным в полевом медсанбате осколком.
Младшой закрылся тогда с ними в будке и просидел там почти сутки. Нет, водки он выпил немного. Младшой хоть и был сапожником, но пить не умел. «Уходил» с первых двух рюмок. Пришедшие этого не знали и приноровились только с 3-го раза. Но главное было, конечно, не в этом. Была достигнута договоренность, своеобразное антимонопольное соглашение. Младшой пообещал, что будет работать медленней и отправлять особенно нетерпеливых другим. Жена Младшого, Катя, выслушав рассказ мужа, спросила: «Зачем?». Младшой неловко улыбнулся: «Они ж воевали». «А ты?» с легкой укоризной удивилась Катя. Но Младшой только еще более виновато улыбнулся в ответ и промолчал.
Воевал… Да, он тоже воевал. Хотя какая же это война, если пробыть на «передке» Младшому довелось всего 5 дней. А потом была атака. Первая и последняя атака, в которой он вел за собой свой взвод. Потому что «Младшой» это не от возраста. «Младшой», это от звания - «младший лейтенант».
Ротный был не в восторге от свежеиспеченного командира взвода. На носу наступление, а тут этот желторотик. Не было видно радости и в глазах у солдат взвода. Но Младшой все же был их командиром, так что приказы исполнялись быстро и четко.
А Младшой жаждал боя. Молодость всегда нетерпелива в своем максимализме. Тут и так еле успел, можно сказать к шапочному разбору. Ну ничего, впереди Восточная Пруссия. Тоже крепкий орешек.
Перед атакой Младшой несколько раз проверил пистолет и свисток. Придирчиво перебрал содержимое полевой сумки. Если они выполнят… Хотя почему если? Когда они выполнят боевой приказ, все должно быть в полном порядке.
В точно назначенное время над позициями взлетели две зеленные ракеты, и Младшой, выскочив из траншеи, рванув вверх из кобуры свой ТТ.
Человек предполагает, а Бог располагает. В то утро Младшой ничего не ел. Осколок в живот лучше получать с пустыми кишками, так говорили бывалые. Откуда же ему было знать, что пуля весом в 12,8 гр., покинувшая ствол МG-42 со скоростью 740 метров в секунду, попадет не в живот, а в кость правого предплечья и разнесет ее вдребезги, каким-то чудом не повредив основные кровеносные сосуды?
На войне есть много страшных вещей. Одна из них утратившее управление подразделение. Солдаты, которые еще пару минут назад проявляли чудеса героизма, потеряв командира, становятся легкой добычей врага, особенно в чистом поле. И тут не бывает плохих решений, всякое из них лучше, чем никакого.
И Младшой принял свое решение.
Его занесли в блиндаж. Грузный сержант, командир первого отделения, смел со стола миски и кружки - «Клади!». Младшой смотрел в добротно с чисто немецкой аккуратностью обшитый досками потолок. Санитар взвода, Потапыч, ловким движением вскрыл взятую из-под стола бутылку - «Давай, командир. Анестезия». Блеснуло лезвие ножа и сразу закоптилось на неровном огне лампы. «Резать надо», словно отвечая на чей-то немой вопрос, сказал Потапыч. «Не надо» слабо прошептал Младшой. Но Потапыч уже затягивал жгут поверх локтя - «Все младшой. Кончилось твое время командовать. Мое сейчас».
Заживлял свой обрубок Младшой уже в госпитале. Там же и приохотился к сапожничеству.
Жалел ли он о том, что в 18 лет потерял руку? Младшой никогда не задумывался об этом. Видимо, потому что ответ на этот вопрос автоматически ставил перед ним другой - жалел ли он о том, что пошел защищать свою Родину? Но перед Младшим этот вопрос не стоял никогда. И тот, кто попробовал бы это сделать, получил бы со всего маху всем, что было бы под рукой.
Вот только пить Младшому все-таки было нельзя. «Уходил» после двух рюмок. Потому и не пил. Но 09 мая выпить ему не могла запретить даже Катя. Потому и не запрещала. Только следила, чтобы не упал. Со стороны это казалось невозможным, маленькая щуплая. Подросток даже на фоне своего худощавого жилистого мужа. Но на счету этой тихой женщины было за сотню спасенных мужиков. Санинструктор стрелковой роты. Такая должность была у Кати на войне.
Младшой был сапожником. Он стал им после войны. Как-то так само собой получилось, хоть казалось бы - ну какой сапожник из однорукого, да еще и без главной, правой руки? Но Младшой был сапожником что называется от Бога, и в его будку на углу напротив кинотеатра шли со всего города. А он сидел в ней круглый год, ловко зажав между ног «лапу» с надетым на нее ботинком или туфлей, втыкая натренированными пальцами гвоздики, а потом вбивая их сильными и ловкими ударами левой руки. Или, вдев зажатую уже зубами крепкую нитку в иглу, сшивал то, что до него отказались починять другие.
Младшой работал так хорошо, что однажды к его будке прибыла делегация коллег по «цеху». Вот только в отличие от Младшого двое приехали на тележках, один прискакал на костылях, а четвертый хоть и был со всеми конечностями, но половина его внутренностей уже давно сгнила вместе с удаленным в полевом медсанбате осколком.
Младшой закрылся тогда с ними в будке и просидел там почти сутки. Нет, водки он выпил немного. Младшой хоть и был сапожником, но пить не умел. «Уходил» с первых двух рюмок. Пришедшие этого не знали и приноровились только с 3-го раза. Но главное было, конечно, не в этом. Была достигнута договоренность, своеобразное антимонопольное соглашение. Младшой пообещал, что будет работать медленней и отправлять особенно нетерпеливых другим. Жена Младшого, Катя, выслушав рассказ мужа, спросила: «Зачем?». Младшой неловко улыбнулся: «Они ж воевали». «А ты?» с легкой укоризной удивилась Катя. Но Младшой только еще более виновато улыбнулся в ответ и промолчал.
Воевал… Да, он тоже воевал. Хотя какая же это война, если пробыть на «передке» Младшому довелось всего 5 дней. А потом была атака. Первая и последняя атака, в которой он вел за собой свой взвод. Потому что «Младшой» это не от возраста. «Младшой», это от звания - «младший лейтенант».
Ротный был не в восторге от свежеиспеченного командира взвода. На носу наступление, а тут этот желторотик. Не было видно радости и в глазах у солдат взвода. Но Младшой все же был их командиром, так что приказы исполнялись быстро и четко.
А Младшой жаждал боя. Молодость всегда нетерпелива в своем максимализме. Тут и так еле успел, можно сказать к шапочному разбору. Ну ничего, впереди Восточная Пруссия. Тоже крепкий орешек.
Перед атакой Младшой несколько раз проверил пистолет и свисток. Придирчиво перебрал содержимое полевой сумки. Если они выполнят… Хотя почему если? Когда они выполнят боевой приказ, все должно быть в полном порядке.
В точно назначенное время над позициями взлетели две зеленные ракеты, и Младшой, выскочив из траншеи, рванув вверх из кобуры свой ТТ.
Человек предполагает, а Бог располагает. В то утро Младшой ничего не ел. Осколок в живот лучше получать с пустыми кишками, так говорили бывалые. Откуда же ему было знать, что пуля весом в 12,8 гр., покинувшая ствол МG-42 со скоростью 740 метров в секунду, попадет не в живот, а в кость правого предплечья и разнесет ее вдребезги, каким-то чудом не повредив основные кровеносные сосуды?
На войне есть много страшных вещей. Одна из них утратившее управление подразделение. Солдаты, которые еще пару минут назад проявляли чудеса героизма, потеряв командира, становятся легкой добычей врага, особенно в чистом поле. И тут не бывает плохих решений, всякое из них лучше, чем никакого.
И Младшой принял свое решение.
Его занесли в блиндаж. Грузный сержант, командир первого отделения, смел со стола миски и кружки - «Клади!». Младшой смотрел в добротно с чисто немецкой аккуратностью обшитый досками потолок. Санитар взвода, Потапыч, ловким движением вскрыл взятую из-под стола бутылку - «Давай, командир. Анестезия». Блеснуло лезвие ножа и сразу закоптилось на неровном огне лампы. «Резать надо», словно отвечая на чей-то немой вопрос, сказал Потапыч. «Не надо» слабо прошептал Младшой. Но Потапыч уже затягивал жгут поверх локтя - «Все младшой. Кончилось твое время командовать. Мое сейчас».
Заживлял свой обрубок Младшой уже в госпитале. Там же и приохотился к сапожничеству.
Жалел ли он о том, что в 18 лет потерял руку? Младшой никогда не задумывался об этом. Видимо, потому что ответ на этот вопрос автоматически ставил перед ним другой - жалел ли он о том, что пошел защищать свою Родину? Но перед Младшим этот вопрос не стоял никогда. И тот, кто попробовал бы это сделать, получил бы со всего маху всем, что было бы под рукой.
Вот только пить Младшому все-таки было нельзя. «Уходил» после двух рюмок. Потому и не пил. Но 09 мая выпить ему не могла запретить даже Катя. Потому и не запрещала. Только следила, чтобы не упал. Со стороны это казалось невозможным, маленькая щуплая. Подросток даже на фоне своего худощавого жилистого мужа. Но на счету этой тихой женщины было за сотню спасенных мужиков. Санинструктор стрелковой роты. Такая должность была у Кати на войне.
Click to view