дети детей
Я ушла от психотерапевта и пришла в жж. Такое чувство, что все рассказанное ему я отняла у своего дневничка. Знающая подруга, сваливающая на "кушеточку" больше половины зарплаты, сказала, что если захотелось сбежать - это значит, прогресс, это значит, надо остаться, и дальше начнется самое интересное. Но я мастер непопулярных решений. Об этом и пойдет рассказ.
До того, как уйти от психотерапевта, я ушла от человека, с которым существовала рука об руку, нога об ногу, жопа к жопе шесть лет. Ушла на почве мальчика. Был ли мальчик? Нет. Вообще был и есть. И будет. Это мой приемный сын. Он на пару лет меня младше.
Сначала приемным сыном была я. Однажды, расставшись с предыдущим бойфрендом, я принимала непопулярные решения каждый день: знакомилась не с теми людьми, завела эту жежешечку, которую читает кто не надо и не читают остальные, тратила последние деньги на концерты неизвестных групп в надежде, что меня там встретят свои. Своих не было и не было, не было и не было, и вот, все-таки хуяк - появились.
Я не сдавалась полгода, и бог подарил мне человека, которому я на второй встрече сказала: "Что бы ты со мной ни сделал, это будет хорошо". Ну, он кормил меня ботвой и макаронами, почти сделал любовницей своей девушки, чтобы она не так грустила, когда он трахал ее подруг, пытался пристроить в ученицы одной современной танцовщице, потому что был уверен, что мне (с моей деревянной спиной и висящей левой стопой) дорога в танцы. В записях психотерапевта мой друг был помечен ярлыком "сокровище". Он был лучшим моим отцом, а мой настоящий отец был худшим. Я обрела лучшего отца поздно, в 20. А потеряла в 22. Он был болен "дипломофобией" - диплом у него ассоциировался с инаугурацией на должность взрослого человека. Поэтому он каждые четыре года, доучиваясь до преддипломной практики, под разными предлогами бросал вуз и начинал заново. Я четыре года назад переросла моего отца, получив диплом. Он без сожаления вытолкнул меня из гнезда и сам улетел, сначала в Вену, потом в Берлин, потом в Нью-Йорк. Перед Нью-Йорком он заезжал. Я надела все самое черное, как он любит, и самое мешковатое, чтобы он не заметил 18-килограммовой прибавки в весе, надушилась его духами. Удалось: он слушал, как я скулю, маленькая, говоря, что четыре года спустя все еще переживаю разлуку, и он успокаивал меня, как мог, а потом ушел становиться американцем.
Четыре года назад у меня появился сынок. Примерно тогда, когда заканчивался мой срок годности меня-дочери. До получения диплома оставалась пара месяцев, я знала, к чему идет дело - бумажка в корочке станет стеной между мной и моим "сокровищем" - и уже тогда чувствовала тоску по ботве, макаронам, выставкам Тони Мателли и вони изо рта девушки моего великолепного отца. И тут ко мне за плечи приводят мальчика. Он, как настоящий ребенок, не мог помнить моего лица, но запомнил только одно: я - мама. Он долгое время ждал-не ждал, зрел. Готовлся к тому, что мама придет. Мой бойфренд все то время, целых два года доканывал меня, кто это там, да что с ним. Потому что бойфренд был король моей сиськи и ее единственный хозяин, и не могло у меня быть еще какого-то сынка. Но материнский инстинкт все сделал.
В том, что мы трахались, подозревали меня все, от бойфренда до мамы, включая некоторых друзей того мальчика. Но вы поймите, тупые, не со всеми надо трахаться! Не по всякому даже сохнуть. Меня от моего сокровища отделяет полземного шара, и все, что я могу - в свою очередь, срочно стать родителем. Это жизнь: мама и папа не вечны, и о сепарации надо думать с самого начала - как встал на ноги, так пусть и учится быть один, быть сам. Наши (почти у всех, кого я знаю) родители допустили самую страшную, самую мерзкую ошибку - они не подумали, что каждый из нас через пару десятков лет станет человек простой, и до сих пор продолжают видеть чудо, двадцати-, тридцатилетнюю яйцеклетку. И человека в себе не может увидеть ни один из нас.
Меня не просили и уж тем более не учили, как правильно, и я делала все, как мой друг, который был специфическим отцом: дарила камни с земли и книги на неродном языке, водила на мутные фильмы и выставки, называла тупым говном и самым красивым мальчиком в этом вагоне метро. Он отвечал: "Ну хорош, мам". Советовала телок, готовилась к тому, что он объявит себя педиком и заранее это приняла. Бойфренд с орально-агрессивной фиксацией грубо орал: "Уааааа! Уааааааа!". И щелкал зубами, не чуя сиськи. И я сказала: я не хочу быть матерью тому, кто меня трахал, поэтому иди на хуй. И ушла. Не ради мальчика, конечно - бог с ним, он совсем большой, и хоть отец его не прав во многом, зато мама ангел, хоть и перекормила. Мальчик почти без проблем смог вырасти.
А я уже сделала все, что могла, после чего в очередной раз приняла самое непопулярное решение и в разгар кризиса, уже спустив всю зарплату, улетаю во вторую по дороговизне страну - не навсегда, на каникулы, с бывшим бойфрендом. Летим врагами, я - с надеждой, что за время разлуки он отвык от сиськи и сможет теперь как взрослый со мой быть. Мальчик же стал респектабельным. Сыплет словечками. Делает успехи на работе. У него двадцатилетняя подруженька, которая рассталась с бойфрендом и теперь принимает непопулярные решения одно за другим. И он станет ей отличным отцом, хотя лучше бы разорвали эту дрянную цепь и родили бы настоящего человека.
До того, как уйти от психотерапевта, я ушла от человека, с которым существовала рука об руку, нога об ногу, жопа к жопе шесть лет. Ушла на почве мальчика. Был ли мальчик? Нет. Вообще был и есть. И будет. Это мой приемный сын. Он на пару лет меня младше.
Сначала приемным сыном была я. Однажды, расставшись с предыдущим бойфрендом, я принимала непопулярные решения каждый день: знакомилась не с теми людьми, завела эту жежешечку, которую читает кто не надо и не читают остальные, тратила последние деньги на концерты неизвестных групп в надежде, что меня там встретят свои. Своих не было и не было, не было и не было, и вот, все-таки хуяк - появились.
Я не сдавалась полгода, и бог подарил мне человека, которому я на второй встрече сказала: "Что бы ты со мной ни сделал, это будет хорошо". Ну, он кормил меня ботвой и макаронами, почти сделал любовницей своей девушки, чтобы она не так грустила, когда он трахал ее подруг, пытался пристроить в ученицы одной современной танцовщице, потому что был уверен, что мне (с моей деревянной спиной и висящей левой стопой) дорога в танцы. В записях психотерапевта мой друг был помечен ярлыком "сокровище". Он был лучшим моим отцом, а мой настоящий отец был худшим. Я обрела лучшего отца поздно, в 20. А потеряла в 22. Он был болен "дипломофобией" - диплом у него ассоциировался с инаугурацией на должность взрослого человека. Поэтому он каждые четыре года, доучиваясь до преддипломной практики, под разными предлогами бросал вуз и начинал заново. Я четыре года назад переросла моего отца, получив диплом. Он без сожаления вытолкнул меня из гнезда и сам улетел, сначала в Вену, потом в Берлин, потом в Нью-Йорк. Перед Нью-Йорком он заезжал. Я надела все самое черное, как он любит, и самое мешковатое, чтобы он не заметил 18-килограммовой прибавки в весе, надушилась его духами. Удалось: он слушал, как я скулю, маленькая, говоря, что четыре года спустя все еще переживаю разлуку, и он успокаивал меня, как мог, а потом ушел становиться американцем.
Четыре года назад у меня появился сынок. Примерно тогда, когда заканчивался мой срок годности меня-дочери. До получения диплома оставалась пара месяцев, я знала, к чему идет дело - бумажка в корочке станет стеной между мной и моим "сокровищем" - и уже тогда чувствовала тоску по ботве, макаронам, выставкам Тони Мателли и вони изо рта девушки моего великолепного отца. И тут ко мне за плечи приводят мальчика. Он, как настоящий ребенок, не мог помнить моего лица, но запомнил только одно: я - мама. Он долгое время ждал-не ждал, зрел. Готовлся к тому, что мама придет. Мой бойфренд все то время, целых два года доканывал меня, кто это там, да что с ним. Потому что бойфренд был король моей сиськи и ее единственный хозяин, и не могло у меня быть еще какого-то сынка. Но материнский инстинкт все сделал.
В том, что мы трахались, подозревали меня все, от бойфренда до мамы, включая некоторых друзей того мальчика. Но вы поймите, тупые, не со всеми надо трахаться! Не по всякому даже сохнуть. Меня от моего сокровища отделяет полземного шара, и все, что я могу - в свою очередь, срочно стать родителем. Это жизнь: мама и папа не вечны, и о сепарации надо думать с самого начала - как встал на ноги, так пусть и учится быть один, быть сам. Наши (почти у всех, кого я знаю) родители допустили самую страшную, самую мерзкую ошибку - они не подумали, что каждый из нас через пару десятков лет станет человек простой, и до сих пор продолжают видеть чудо, двадцати-, тридцатилетнюю яйцеклетку. И человека в себе не может увидеть ни один из нас.
Меня не просили и уж тем более не учили, как правильно, и я делала все, как мой друг, который был специфическим отцом: дарила камни с земли и книги на неродном языке, водила на мутные фильмы и выставки, называла тупым говном и самым красивым мальчиком в этом вагоне метро. Он отвечал: "Ну хорош, мам". Советовала телок, готовилась к тому, что он объявит себя педиком и заранее это приняла. Бойфренд с орально-агрессивной фиксацией грубо орал: "Уааааа! Уааааааа!". И щелкал зубами, не чуя сиськи. И я сказала: я не хочу быть матерью тому, кто меня трахал, поэтому иди на хуй. И ушла. Не ради мальчика, конечно - бог с ним, он совсем большой, и хоть отец его не прав во многом, зато мама ангел, хоть и перекормила. Мальчик почти без проблем смог вырасти.
А я уже сделала все, что могла, после чего в очередной раз приняла самое непопулярное решение и в разгар кризиса, уже спустив всю зарплату, улетаю во вторую по дороговизне страну - не навсегда, на каникулы, с бывшим бойфрендом. Летим врагами, я - с надеждой, что за время разлуки он отвык от сиськи и сможет теперь как взрослый со мой быть. Мальчик же стал респектабельным. Сыплет словечками. Делает успехи на работе. У него двадцатилетняя подруженька, которая рассталась с бойфрендом и теперь принимает непопулярные решения одно за другим. И он станет ей отличным отцом, хотя лучше бы разорвали эту дрянную цепь и родили бы настоящего человека.